Я еду на губу, а попадаю во второй раз в Судак
Лошадь пошла поперек борозды,
мне все равно, да и ей без разницы.
(мне по хую, и ей до пизды).
Морпеховское высказывание
Все мы находились на работе, когда за мной, совершенно неожиданно, приехал офицер из нашей бригады и сказал, что он забирает нас со Шкребляком в Кизилташ, с ним были еще два офицера, задача которых была получить берцы на нашу бригаду, в Дивизии национальной гвардии в городе Симферополе.
По какой причине меня забирают в бригаду – непонятно. Я не огорчился, не обрадовался, а только понял, что мне нужно бежать к себе на нычку забирать свои спрятанные вещи.
Ну, все работают дальше, а я мимо всех наших морпехов, бегу к себе на нычку, где у меня спрятаны морпеховское жетоны да сто гривен денег.
Могу сказать, что под Симферополем я был уже по-настоящему сильным, хладнокровным, уверенным в себе морским пехотинцем, и кто-то не поймет, почему я прятал деньги. Но дело в том, что мне присущи стали и осторожность, обдуманность, хитрость, планирование развития ситуаций и желание избегать ненужных конфликтов с серьезными пацанами. Я все больше жил по принципу: «нужно петлять и извиваться ужом, для того чтобы выжить и сохранить лицо». Под Симферополем, пусть и в непростом коллективе, никто не забрал бы у меня жетоны, хуже дело обстояло с деньгами. Все скулили, что давайте пойдем в город, купим на всех нормальной еды, но что такое сто гривен на одиннадцать человек. А делиться нужно либо щедро, по-братски, то есть где-то так поровну, либо не говорить о деньгах вовсе, что я и сделал. Я взял с нычки деньги и жетоны, которые у меня были спрятаны в стене, в заброшенном здании, и побежал назад, к ожидающей меня машине, мимо абсолютно опешивших моих сослуживцев.
Помню, как я начал пользоваться нычками, тогда я прослужил уже с пол года, наши духи, на пол призыва младше, находились уже в карантине, а я лечился в госпитале. Ко мне в госпиталь тогда приехали родители, побыли у меня несколько часов, а, уезжая, отец под одним из деревьев на территории госпиталя выкопал ямку размером в пару кулаков, после чего положил туда двадцать гривен и аккуратно накрыл листьями. Вначале я был искренне возмущен, зачем я должен что-то прятать, и забрал деньги в карман, но через пару дней увидел, что деньги в госпитале могут не только забрать, но и украсть, и воспользовался предложением отца.
Все мы в армии были, одни более, другие менее повзрослевшими юношами, которым не выдавались сигареты, которых не кормили никакими сладостями. А учитывая, что девяносто процентов пехотинцев не получат своей зарплаты в двенадцать гривен до самого дембеля, то и получается, что курящие тянули один сигаретный бычок на десять человек. В такой обстановке соблазн что-то украсть был у многих вроде бы обычных, нормальных пареньков.
Сели мы с офицерами да Шкребляком, в тентованный ЗИЛ, и поехали домой, в закрытый военный городок Кизилташ.
А за несколько дней до этого, кто-то украл у Жени Колбасы военный билет, о чем я даже не знал. Пацаны никого не ставили в известность, наверное, надеясь, что так им легче будет поймать вора. Как оказалось крысу звали Хвездик, это выясниться когда вор уже продаст военник Жени Колбасы и его не смогут вернуть. Жене Колбасе под Симферополем выдадут справку о том, как проходила его служба.
Когда я совершил свой рейд, пацаны сразу же связали кражу с моей беготней, и за мной вдогонку на попутках выдвинулся Толик Константинов, по прозвищу Толстый, командир роты согласился отпустить только одного человека. Хвездик, кстати громче всех кричал: - Держи вора! – И когда выяснилось, что я не вор, подозрение пало на него, потом его просто купили и взяли с поличным.
И вот заезжаем мы за берцами, в Симферопольскую бригаду национальной гвардии, передаем привет от знакомых и берем себе сухпай: пару булок хлеба и три консервы. И тут меня догоняет Толик Константинов по прозвищу Толстый с предъявой, что я бегал брать украденный мной военный билет Жени Колбасы.
Я объясняю.
- Толстый, я брал совсем другие вещи. – Он не верит.
В результате мне приходиться показать ему мои, подписанные один Косиком, другой художником со штаба бригады жетоны и деньги. Это видит и наш герой – господин офицер, можно вонючий шакал, почему я его так назвал вы поймете ниже, на самом деле таких офицеров процентов пятьдесят. Толик просит у меня гривну, для того, чтобы добраться назад в часть под Симферополь, я даю ему две, и он уезжает.
Во время нашего разговора с Толстым, с лица сопровождающего меня офицера, не сходила ехидненькая, самодовольная улыбочка, и когда он не спеша, пошел в мою сторону, я понял, что меня ждет какой-то очень гнилой разговор.
- Что это ты, Шева, с деньгами, а офицерам жрать нечего?! – Спрашивает меня капитан, скривив свою рожу.
- У меня есть законная зарплата двенадцать гривен, товарищ капитан, явно меньше, чем у вас. – Отвечаю я, убеждаясь, что ничего хорошего данный разговор мне не сулит. – Я коплю деньги, чтобы родителям, когда поеду домой купить подарки. А питаться можно и в солдатской столовой, если действительно тяжелое положение. – В моем голосе нет и намека на издевку.
- Видишь листочек. – Капитан тычет бумагу мне в лицо. - Двадцать суток губы у тебя, Шевченко, а я могу еще пять добавить, если не добежишь за десять секунд вон до той машины.
- Чего тебе нужно, козлина?! – Убеждаясь, что наш разговор может носить только подобный характер, борзо спрашиваю я.
- А ты добеги, а я потом тебе скажу. – С улыбочкой говорит капитан.
Я прекрасно понимал, очень сомнительно, что этот офицер мне может что-то там добавить, но быстро добежал до машины. Я не желал лишний раз проявлять характер, и возможно, вешать тем самым на себя еще пять суток губы. Мне было интересно, чего конкретно добивается этот господин, защитник отечества.
- Молодец! Девять с половиной секунд! – Довольно заявил мне капитан. - А нужно мне пачку сигарет “LМ” и бутылку хорошей водки.
- Получишь.
Вообще, я ехал на гауптвахту удивительно спокойным, несмотря на то, что ходили слухи, будто первая рота ДШБ на губе любит играть в танчики. Вот смысл игры.
На центральный проход наливается вода, делая его скользким. Два, содержащихся на губе матроса, ставятся на колени на ЦП напротив друг друга, под ладони рук и под колени им подлаживают, хорошо скользящие щетки, так называемые машки, на головы надевают каски-сферы, это такие железные каски с хорошим поролоновым уплотнением в виде шапочки в середине.
После чего, матросов ставят друг напротив друга, на разных сторонах центрального прохода, опускают им головы, каской-сферой вперед, разгоняют по ЦП, но и, соответственно, одним танчиком выбивают другой со скользкого центрального прохода.
К слову, во фразе можно машку за ляжку, а в армии, мол, нужно говорить не можно, а разрешите, речь как раз и идет о щетке для уборки – машке. Можно, значит только щетку за ручку.
Где-то в обеденное время, у нашей машины в дороге кончилась соляра. В кабине началась какая-то суета, как стало нам известно на следующий день, до сумерек офицеры тормозили попутки, пытаясь найти соляру, чтобы заправиться, но с дизтопливом тогда было не так легко, особенно если не хотеть за него платить.
Машина наша заглохла, посреди дороги, а мы со Шкребляком, даже не пытаясь выяснить, что произошло, просто поели и легли спать. Я не желал общаться с господами офицерами, на губу я не спешил, у меня оставалось гривен восемьдесят денег, о чем знал капитан, но в кузове со мной был матрос, а в кабине с капитаном, прапорщик и старший лейтенант. Капитан, видимо, несколько опасался, что от разговора со мной при свидетелях может пострадать его офицерская честь, и поэтому с вопросами долго ко мне не подходил. После ночи в кабине, мой голодный капитан, в присутствии других двух офицеров спросил, обращаясь не столько ко мне, сколько к Шкребляку, может у нас есть деньги на соляру.
- От куда? – С вызовом спросил у него я. Он промолчал.
Переночевали мы со Шкребляком под тентом на берцах, выспались хорошо, думаю лучше, чем наши офицеры втроем в кабине. Слава богу, у нас было, что поесть. Только к обеду следующего дня мы приехали в бригаду.
Возле штаба бригады меня встретил подполковник Светлов Дим Димыч, по прозвищу почему-то костолом. Дим Димыч уже в зрелом возрасте, еще не имел специального образования, и когда-то, попав после каких-то переделок в нашу часть, где тогда дислоцировалась не морская пехота, впрочем, и сейчас в 2008 в Кизилташе находятся внутренние войска, сначала работал сантехником. Потом Дим Димыч для начала окончил школу прапорщиков. В 1997 Костолом был третьим лицом в бригаде морской пехоты, командирами над ним считались комбриг и его первый зам.
– Шева, ты из Симферополя?
- Так точно! Товарищ подполковник! – Стоя по стойке смирно, по уставу ответил я.
- А что это там кто-то от работы отказывается? – Поинтересовался Светлов.
- Понимаете, Дмитрий Дмитриевич, они же нас пару раз обманули, да и тут нам вроде говорили, что десять дней и домой, …но и мы то работали, не так там яро, активно но…
- Понятно. Хочешь поехать в Судак, в составе рабочей команды?
- Конечно.
- Иди, собирайся.
Вскоре, когда я во второй раз буду находиться под Симферополем, моя бабушка, Шевченко Лариса Александровна, напишет письмо в бригаду, на адрес военной части 4122, в котором она будет интересоваться, где находиться ее внук, от которого вот уже месяц нет никаких вестей.
В ответе, на половине альбомного листка формата А-4, ей скажут, что ее внук находиться под Симферополем, и, что он скоро будет дома. А, кроме этого, она услышит обо мне еще много теплых, хороших слов. Письмо будет подписано Начальником штаба В\ч 4122, Дмитрием Дмитриевичем Светловым (фамилия изменена).
Я забыл вам сказать, что где-то в бригаде сейчас находился приемный сын первого зама нашего комбрига подполковника Храбуты, паренек лет десяти, в моем кителе, с моим военным билетом в кармане.
Парень вышел на нас под Симферополем, спрашивал, где находиться бригада морской пехоты, то да се, прожил каким-то образом с нами пару дней, привыкли уже к нему как к родному.
Ну вот, я, как-то раз вечером, в сменной рабочей одежде, не переодеваясь, пошел на ужин, но, а наши перчики, которые в тот день на ужин не пошли, дали ему мой китель, чтобы не замерз. А малец, проходя возле столовой, случайно услышал, что вот эта машина идет на Кизилташ. Ну, ясно, он в нее запрыгнул и уехал в бригаду морской пехоты, в моем кителе с моим военным билетом в кармане.
Приехав сейчас в бригаду, я нашел пацана и вежливо забрал свой китель и военник, все-таки приемный сын Храбуты. После этого сходил на камбуз, покушал и был готов выдвигаться в Судак.
Когда, спустя месяца полтора, мы из-под Симферополя, в составе: Толик Константинов, Леша Суконников, Козлик, Женя Колбаса и я, приедем за гражданской одеждой в бригаду, уже формально дослуживая последние дни, нас встретит подполковник Храбута и каждому из нас скажет несколько слов.
Помню, что Толстому Храбута скажет, что тот должен ему пять штук, которые Толстый собрал, в качестве добровольного пожертвования, со своей третьей роты.
- Я никому ничего не должен. – Пробасит в ответ Толстый.
У меня с Храбутой тогда состоялся следующий разговор.
- Ты знаешь, Шева, что твой военный билет у меня? - Спросил мне подполковник.
- Никак нет, товарищ подполковник, мой военный билет у меня. – Спокойно ответил я.
- Это не тот военный билет, твой военный билет у меня. – Сказал с улыбкой зам комбрига подполковник Храбута.
На этот раз я решил промолчать.
В мою рабочую команду для поездки в дом отдыха «Судак» входили: сержант Микитюк – старший команды, работник продовольственного склада когда-то пытавшийся что-то доказать Яше Левченко, да Корова, пацан, который в первую нашу с ним поездку в Судак пытался блатовать. Тогда по приезде в бригаду ефрейтор Косик, проводил перекличку, хотя ясно было и так, что все люди налицо.
- Шева.
- Я! - Громко сказал я.
- Шева, ты чего орешь, как вроде пять минут как с поезда.
- Корова. – Я!
- Я не понял, корова! – Косик сделал угрожающее движение вперед.
- Му.
- Не слышу!
- Му!
- Во, нормально, молодец. Хорошо.
В Судаке, на момент прибытия нашей рабочей команды, в составе троих человек, находилась рота разведки, на пол призыва младше, во главе с Вадимом Новиковым, да загнанная ими инженерно-десантная рота, призыв наш.
Что тут можно сказать. Работа у нас была простая: один нагружает «носилки», двое других носят, рыли канаву под канализацию. Корова плоховато работал. Микитюк гонялся за ним, и, заставляя пошевеливаться, наносил серии вялых ударов. Я никого не трогал, но бойцы инженерно-десантной роты носили мне виноград. Какой-то раз я сам пошел на виноградник, чтобы посмотреть вблизи, как выглядят «плантации». Увиденное мной тогда очень порадовало мой глаз – бескрайние поля винограда, который, кажется, на любой вкус. В Судаке, как и первую мою поездку, было отличное питание.
Как-то ночью, как потом оказалось, перед моей вместе с разведчиками отправкой в бригаду, зашел ко мне в комнату, где жили еще Корова и представитель инженерно-десантной роты Царь, разведчик по прозвищу Фикса. Прозвище он получил за золотой зуб.
Рассказывал, что Микитюку – козлу, они голову уже разбили, дойдет очередь и до меня. Я уже слышал, что лоб у Микитюка обмотан плотным слоем бинтов Я спокойно слушал и молчал, разведчиков на территории было человек двадцать, ситуация была не очень приятная. Но, как оказалось, опасался я зря.
На следующий день я вместе с разведкой был отправлен в бригаду. Нам на смену приехал Яша с кем-то там еще, тогда я видел его в последний раз. Ну, а примерно через неделю, я уже снова ехал под Симферополь на последний мой отрезок службы.
Кстати, выше я упомянул Царя и хочу вас немножко с ним познакомить. Царь имел фамилию Цюресов, это был парень очень маленького роста с лицом мелкого грызуна. За то недолгое время, что он находился в бригаде, он запомнился двумя вещами. Во-первых, он первым начинал носить еду из столовой для старшего призыва перцев. А вот второе, представляет несколько больший интерес.
К Царю мало кто в батальоне не мог подойти и спросить.
- Ты царь?
- Царь. Просто царь. – Вежливо отвечал матрос Цюресов.