Последний рывок и я дома
Зубов бояться, в рот не давать!
Армейское высказывание
Есть, отчаяние, готовность жертвовать жизнью, есть щегольство сильных мускулов,
а есть натуры, для которых честь в тысячу раз дороже жизни – это люди чести.
М. Барсов «Воровской Рим»
Я снова ехал под Симферополь. В той памятной поездке я последний раз видел Юру Колбасюка. Я ехал с Колбасой, двумя господами морпеховскими лейтенантами, которые долго клянчили у Колбасы денег, но он сказал им «сегодня не подаю», и одним нестандартным служакой – музыкантом. На котором сейчас же немного остановлюсь.
Этот музыкант, с большим прыщавым лошадиным лицом, до конца своей службы отстаивал мало понятную идеологию, смысл которой, скорее всего, все же сводился к тому, что все должны служить примерно одинаково, но хотя бы по уставу.
В принципе как бы понять можно, Но…
Этот музыкант пытался пугать Яшу ножом, хотя все видели, что применять его он не будет. Яша молча отобрал нож и ничего тому не сделал.
Шаман оказался не таким понятливым. Когда музыкант попытался ему упорно навязывать свою точку зрения на армейскую службу, Шаманский не менее десятка раз, встряхнул музыканту мозги ударами табуреткой по лбу.
В какой- то момент музыкант как-то замолчал, но идеология его никогда не изменилась.
А вот, почему господа офицеры клянчат деньги? - Объясняю. - Яша с Колбасой собирают деньги со своих сослуживцев со всего батальона, при этом если с кем-то и делятся, то только с комбатом, чего я утверждать не могу, а у господ зарплата маленькая, но и как бы гордости особой нет. Наверное, романтичную песню Газманова не слышали.
Вообще у армейских офицеров зарплата маленькая и жизнь нелегкая.
К слову, по той же причине я и носил вдвоем с моим комбатом картошку, с неосвещенного в тот день продовольственного склада, мешками к нему домой.
- Спасибо за службу! - Сказал комбат и крепко пожал мне руку.
Я был доволен, я знал, что эта картошка пошла по правильному целевому назначению. У комбата была маленькая дочь.
Ну, вот. Ехали мы с Колбасой и остальными по извилистой дороге в горах, когда я почувствовал, что едем мы уже не в горах, а с горы.
Мы с Юрой Колбасюком еще на ходу выскочили из машины. Еще полностью не остановившийся ЗИЛ заваливался на левый бок, и вот-вот мог покатиться. Мы подбежали к машине и стали подкладывать камни под заднее левое колесо, для того, чтобы машина могла не только тронуться на земляном грунте в гору, но еще и ехала в нужном направлении.
В итоге все обошлось, мы выехали и доехали, кто куда: Колбаса в самоволку, в гости к Яше, в дом отдыха «Судак», я под Симферополь.
На прощанье Колбаса мне сказал:
- Видишь Шева, еще бы чуть-чуть и моя Иринка меня бы не дождалась.- И выпрыгнув из машины, пошел в сторону Судака.
Пройдя метров пять, Юра Колбасюк обернулся. Я посмотрел на него приветливым взглядом. Для меня, в общем и целом, он был очень смелым, правильный, хорошим пацаном..
- Мразь. - Прошептал музыкант.
На этот раз под Симферополем я жил не в той казарме, что первый раз, да и не с теми людьми, а в составе пятнадцати человек из инженерно-десантной роты, из которых только некоторые вроде Кетсмура да моего земляка Коли Коростылева где-то что-то там из себя представляли. Кетсмур был кочегаром номер два, с большим отставанием от Тараса Дубюка. Коля, нынче в 2008 типа серьезный бандит, под дембель стал нормальным, общительным пацаном, с которым у меня был неплохой контакт. Как-то вначале службы его бил какой-то середняк, когда я решил за него вписаться, и тут я увидел Колино лицо. Это было лицо абсолютно неготового ни за что бороться пехотинца, лицо обреченного бычка, которого вели на бойню, я сделал шаг назад, я не мог позволить себе подписаться за такого человека.
Кроме нас, как и в первой казарме, с нами жили человек пятьдесят местных солдат и человек десять дембелей из горных стрелков, таких же прикомандированных, как и мы.
В соседней казарме сейчас жил морской пехотинец, у которого мне пришлось попросить берцы, уезжая последний раз, в дом отдыха Судак из бригады «без права отдачи». Потом эти берцы я порвал, но нашел себе классные ботинки, перешитые из сапог. А «подаривший» мне берцы боец с тех пор был направлен под Симферополь, где и ходил в порванных каких-то берцах не своего размера.
Ну и как-то днем, приходит он ко мне и говорит:
– Шева, отдавай мне берцы, ты же обещал отдать. - И продолжает. - На меня пацаны наезжают серьезные: Толик Толстый, Женя Колбаса, хожу типа, как чмошник.
Я так думаю, ну какое дело моим знакомым вроде Толстого, как ты ходишь, ты ведь чмошник и есть, но смотрю на его лапу и вижу, что мои-то новые ботинки ему ну по любому впору не будут. Ну, думаю, пускай меряет, если подойдут, все равно ему не отдам. Ну и, значит, не подошли. Ведать не судьба, как у тех двух поездов, что шли по одному железнодорожному пути навстречу друг другу и не встретились.
Под Симферополем были сложности с едой, то есть кормили нас там откровенно хреново. Я постоянно посылал пацанов устранять данную нехватку: копать топинамбур, искать какую-то еду в столовой. А тут, мой старый знакомый Леша Мороз докладывает, что на столовский склад завезли классные яблоки, сорт банан.
Я думаю, не буду напрягать Мороза, возможность то есть напрячь любого, нужно разнообразие. Посмотрел на всех и говорю:
- За яблоками пойдет…Лизак.
Но тот начинает говорить.
- Шева, я не знаю, получится ли взять.
- Не нервируй меня, гнида, - говорю. - А то сейчас попрошу немного по-другому.
И тут вперед выскакивает Мороз и начинает кричать:
- Да что там их брать эти яблоки, та какие проблемы.- Ну, чтобы, типа, тот быстрее валил.
Я ситуацию улавливаю, и говорю.
- Ладно, Мороз, сходи за яблоками.
- Шева, а чего я?
- Ты же говоришь проблем нет, иди, прогуляйся, принеси яблок.
- Шева, но я…- Получив оплеуху, Мороз пошел.
Пришел, протянул мне четыре яблока. А со мной был тогда еще Петя Файфер.
Я взял три яблока из имевшихся в наличие, вроде бы, четырех. Мне было интересно, что будет делать Мороз с последним яблоком. Его Мороз отдал Файферу.
Неплохой пацан Петя любил говорить «Я Пьетя Файфер, но я не еврей». Ну, ясно.
Когда я, беседуя в бытовке с Петей Файфером, в присутствии местных солдат говорил Пете, что когда приеду домой, буду нормально спокойно жить, возможно, поступлю на юрфак, а может, освою профессию столяра, так как мне всегда нравилось работать с деревом. Местные бойцы не могли скрыть удивления, иногда кто-то из них шептал товарищу.
- Та это лапша, слушай сказки про белого бычка.
Из пятнадцати морпехов, под Симферополем, в нашей казарме в наличии на этот раз были два самых настоящих наших духа, остальные, кстати, были моего призыва, на каждом из которых, я хочу остановиться достаточно подробно.
Первого духа называли Буйневич – предельно правильный и рассудительный молодой человек, прямо как я по-духани, своей книжно-конфетной правильностью раздражал меня настолько, что я готов был выбросить его в окно. Он боялся меня как огня.
Однажды Коля Коростелев с Кетсмуром дали съесть этому Буйневичу пару семян белены, которая в изобилии растет в посадке, куда мы будем выезжать за дерном. Буйневича протрусило пол ночи, и дембелям пришлось до утра дежурить около его кровати. Когда Коля на моих глазах съел десяток таких семян, я его спросил.
– Ты что делаешь? Теперь твой дружок возле твоей кровати будет сидеть?
- Нет, Шева, я наркоман со стажем, - ответил мне Коля,- мне ничего не будет.
Как-то, мы с этим Буйневичем, с Колей Коростылевым и еще с кем-то поехали на работы, на цементный завод в Бахчисарай. Это был тот единственный раз, когда, во-первых, мы туда доехали, во-вторых, нас на завод пустили, и главное, я сам зашел в цех и работал.
И попал я работать к нормальному мужику-рабочему как раз вместе с Буйневичем.
Работали мы в тот день тяжело. Насыпали лопатами цемент в мешки, а мужик быстро их сшивал. Работа, конечно, жопа, но поработали мы только до обеда, а потом мужик пригласил нас на обед. Купил нам первое, второе, десерт да по бутылке лимонада. Мы поели и пошли к нашим пацанам, поболтать.
А вообще у нас в качестве обеда был предусмотрен сухой паек: пара банок тушенки, пара сгущенки, свежий хлеб, в общем, когда я ехал в Бахчисарай паек был что надо.
Вышли мы с Буйневичем на улицу. Пацаны не едят – как же: Шева же не ел. Я им говорю.
- Хавайте, пацаны, нас только что обедом угостили.
Они же все равно продолжали настаивать.
- Нет, Шева, ты же еще поешь.- Я взял банку, в которой на дне оставалось немного вареной сгущенки, чашку чая, ковыряюсь, пока пацаны едят.
И тут вижу, что мой любимый Буйневич уплетает сухой паек за обе щеки.
Когда я посмотрел на него, он сразу многое переоценил и резко сбавил темп приема пищи, но я не промолчал.
- Еще хоть что-нибудь, гнида, в пасть себе положишь, все вырвешь вместе с вкусным обедом!
Пацаны молча, несколько удивленно посмотрели на меня, но я ничего не стал им объяснять. Я знал, что я был прав.
В тот день, мы возвращались под Симферополь под проливным дождем в машине с рваной брезентовой крышей, не говоря о том, что многие опирались на брезент, который потом в этих местах начал протекать. Машина была наполовину загружена цементом, который, видимо, давали за нашу работу по бартеру на стройку под Симферополь. Пацаны сидели в цементе, который ветерок загонял прямиком им в носоглотку. Я же, с Колей Коростылевым, сели на самый край каждой лавки, где не было над головой брезента, но не было и цемента. Ливень хлестал нас по лицу, я испытывал удовольствие. Когда у человека есть ощущение эйфории и спокойная уверенность, что у него сильный организм и, что он не заболеет, как правило, все бывает хорошо.
Второго духа прозвали Макуха. Это был мужчина из Закарпатья. Настоящий горец с черной густой бородой, но сутулый, сгорбившийся, постоянно помнящий, что он дух.
Когда меня очень убедительно под Симферополем смогли вынудить первый из двух раз заступить в наряд по столовой в назидание остальным, за то, что, я, как оказалось недостаточно убедительно, пытался защитить всех морских пехотинцев, и сказал командиру нашей роты майору Маляру, что мы в наряд по столовой не заступим. Так вот, со мной в наряде из троих человек оказался тогда еще и Макуха, который тоже не желал работать.
Мне пришлось ему объяснить кулаками, что он пока еще душара и коль скоро нас уже засунули в этот прекрасный наряд, то ему придется поработать. Может, я был и не прав.
Тогда дежурный по столовой, огромный офицер, увидев, что я сильный, серьезный пацан, дал мне в руки лом и показал, где желательно пробить отверстие в стене. Можно потихоньку, по чуть-чуть. И я стучал до вечера ломом по стене, а вечером пошел в казарму, спать. Так прошел для меня первый наряд по столовой, который сдается с утра.
Позже горные стрелки, тоже делающие дембельский аккорд и живущие в нашей казарме, будут очень удивлены, почему Макуха отдает мне свой котелок в столовой, если я свой сдал, чтобы подписать обходной для увольнения в запас. Потом я отдаю ему котелок, и он ест после меня, после чего тщательно моет котелок. А дело в том, что Макуха немного понял, что морская пехота это страшная сила.
Помню, когда наши морские пехотинцы кинуться пятого ноября, подписывать обходной, для увольнения в запас, командир нашей роты, майор Маляр скажет мне.
- Шева, а тебе я обходной не подпишу!
- Поздно, товарищ майор, - с улыбкой отвечу я. – Вы мне уже подписали.
Вспоминая работу на цементном заводе, мне почему-то захотелось сказать пару слов о бане. В бригаде морской пехоты так называемая баня, а на самом деле обычный душ, был у нас один раз в неделю, но, а кроме этого, в бригаде я понял высказывание, кина не будет, будет баня. Когда по праздникам нас водили либо в дом культуры смотреть фильм, либо в душ мыться. Будучи же дважды под Симферополем, в общей сложности месяца полтора, в солдатские душевые города Симферополя, я попал, только один раз – после этого было ощущение, что заново родился.
Вообще я пишу о серьезных испытаниях, вытаскивая на суд читателя жареные факты, тогда как даже человек, который стойко, упрямо переносит тяготы и лишения, к коим я отношу и себя, не может иногда не вспоминать в армии хорошей домашней еды, мягкую постель, теплую ванну. И если в морской пехоте все эти мысли качественно ретуширует всяческое проявление крутизны, то, достаточно скучно дослуживая в обычной армии, весь этот неустроенный быт солдата нельзя было не замечать.
А еще, до армии я хотел без особых денег сорваться в Москву, а в мечтах и в Соединенные Штаты, после первого же месяца в карантине, я понял, что голод не тетка, и прежде чем куда-то ехать нужно несколько раз все взвесить. Не знаю, имею ли я право это говорить, но в жизни вообще нужно стараться избегать необдуманных решений. Можно поступить не столько обдуманно, сколько стильно, подумать не столько головой, сколько сердцем, но ни какой поступок не должен представлять собой шаг отчаяния.
Как-то раз, я вижу, что мои морские пехотинцы чем-то озабочены и, значит, озадачены. Стоят в углу возле кроватей нашего расположения, шепчутся. Я, лежа на своей кровати, спрашиваю:
- Что случилось, пацаны?
- Да хотят, Шева, чтобы мы убирали эту сторону в казарме, на которой находиться наше расположение.
- И кто это сказал.
- Да прапорщик, но говорит, майор Маляр приказал.
В это время, слыша этот разговор, из нашего расположения пытается тихонько свалить местный солдат - третий дневальный. Только что они втроем мыли пол недалеко от моей кровати.
Я подскакиваю с кровати, жестко сбиваю дневального с ног со словами:
- Свою казарму вы будете мыть сами, ты меня понял, гнида! А не я, и не мои морпехи, которые со мной прослужили всю службу. – Он переруганный попытался идти куда-то мимо меня.
-Куда ты идешь? Если я сказал, что ты будешь убирать, то ты будешь убирать! – Гаркнул на солдата я, преграждая ему путь.
- Я позову тех двоих. – Ответил солдат.
- Хорошо иди. Недолго.
- Шева, скажи, что у него минута. - Подсказывает мне Вова Левицкий, который до моего вмешательства сам пытался, вяло, типа бить этих дневальных, но они даже не поняли, чего он от них хочет. Эти непуганые пареньки только посмотрели на Вову, как на полнейшего дурачка.
Я промолчал, набирая максимальное количество очков. Я видел, что все и так поняли, кто разрулил данную ситуацию, и было бы глупо заявлять Вове, - Так ты же не мог решить вопрос, а теперь что-то мне еще и советуешь и т.п.
Минут через пять в расположение роты зашел озабоченный прапорщик. Трое дневальных старательно полировали пол возле моей кровати. Он вначале грозно посмотрел на стоящих в углу морских пехотинцев, но потом увидел меня, лежащего на кровати и молча вышел. Полы в этой казарме морским пехотинцам мыть не пришлось.
Вообще, под дембель мы очень много блатовали. Когда меня со Шкребляком отправили на губу в Кизилташ, и я оказался в доме отдыха «Судак». В тоже время перец ББЗ Сергей Погорельский тоже был отправлен на гауптвахту, но в Симферопольскую Дивизию национальной гвардии. Сергей Погорельский поставил всю эту губу на уши за какие-то часы. С губы позвонили в В\ч под Симферополь и попросили в срочном порядке морпеха забрать. Когда Сергея Погорельского забирали с губы в Дивизии национальной гвардии, начальник губы сказал:
- Забирайте, и чтобы больше я морских пехотинцев здесь не видел! У меня так вся работа учреждения пойдет коту под хвост.
Был у меня здесь, под Симферополем, небезынтересный показательный эпизод, связанный с одним из местных лидеров, правда, на пол призыва младше меня. Из этого призыва в нашей казарме у местных солдат было два перца, при общем количестве призыва человек сорок. Я общался с обоими этими пацанами, и явно более серьезным выглядел солдат по фамилии Иванов.
Вот, однажды, суета - кто-то должен прийти к нам в казарму. Иванов дежурный по роте. Нужно кому-то убирать, а кому-то стоять на фишке, то есть заблаговременно вычислять подходящего офицера. И, в общем, горные стрелки, тоже находящиеся в нашей казарме, уже порядком напряглись. Сейчас, думают, Иванов нас попробует чем-то озадачить, а что ответить ему они явно не знали.
Но по счастью для этих мужчин, их расположение, то есть кровати находились с той стороны центрального прохода, откуда окна выходили, скажем, так, в поле. На плац, откуда должен идти офицер, выходят как раз окна моего расположения. Но никаких морпехов, которых Иванов мог бы легко озадачить, рядом со мной нет – все на работах. Я лежу на кровати, абсолютно не зная, чем особо себя занять, но и в какой-то момент решаю встать посмотреть, не идут ли мои с работы, чтобы может действительно чем-то помочь перцу Иванову. И тут он не выдерживает и вежливо обращается ко мне:
- Шева, ты не мог бы немного посмотреть за фишкой? Ты же все равно стоишь возле окна.
На что я ему не менее вежливо отвечаю.
- Ну может немного и могу, но через пять минут я лягу на кровать, и тебе придется на фишку поставить кого-нибудь другого.
- Дневальный, сука! На тумбочку! – Кричит Иванов.- Я стану на фишку.
После этого эпизода наше взаимное уважение только усилилось.
Вообще говоря, может быть, многие меня не поймут. Ну не стал на какую-то там фишку. Но дело в том, что этот Иванов был серьезный пацан, можно сказать местный авторитет, и он прекрасно понимает, что он должен добиваться обязательного исполнения своих команд. Если он «попросил» - все должны исполнять. Если не исполняют – должны получать по голове, и все равно исполнять. Немножко другая ситуация была со мной. И хотя он и попросил так, чтобы не стыдно было дать заднюю. Все же я сбросил его авторитет вниз на пару пунктов. Но он меня понял и не расстроился.
А вот, когда я в наряде по столовой со Шкребляком растормозил бывшего начальника столовой, о чем я рассказывал выше, меня ждали определенные неприятности, которые мне пришлось решать.
Вскоре после того случая, мне нужно было подписывать обходной лист для демобилизации домой. Как оказалось, шеф бывшего начальника столовой, науськанный своим подчиненным, отказывается подписывать мне обходной.
Вначале я решил, как говорит сейчас молодежь, тупо ждать, понимая, что как бы, но куда он на хер денется с подводной лодки. Но один неприятный эпизод заставил меня действовать.
В столовую привезли халву, и пацаны из соседней казармы предупредили, чтобы мне оставили пару килограммов. Я сам пошел в столовую, думаю, принесу пару кил халвы, удивлю пацанов, да и подниму свой авторитет, на всякий случай. Отхожу с халвой от столовой, когда краем глаза вижу этого своего терпилу – старшину. Он хлопает меня по спине. Думаю, а вдруг у него в руке нож, я все же сильно его задел, не спеша оборачиваюсь, и слышу, - Ну, что не подписывают тебе обходной? Начальник продовольственного склада мой родственник, и не подпишет!
Ну, думаю, надо как-то ситуацию прояснить. Иду на продсклад, нахожу начальника и объясняю ему следующее.
- Вы понимаете, что такое дембеля морской пехоты в наряде по столовой? Я может не перец, но я нормальный уважающий себя пацан, который хотел подписаться за всех, чтобы на нас этот наряд вообще не вешали. В итоге, на показуху, решили в этот наряд запихнуть меня. А потом этот ваш старшина бывший начальник столовой предлагает мне мыть бачек после грязной посуды…
- Хорошо, - прерывает меня начальник продсклада, - найдешь мне на завтра, на девять утра, два человека с «дружбой два», для работы по отдельной от всех программе, в полное мое распоряжение. Хорошо поработают – подпишу обходной.
Пацаны поработали хорошо.
- Удачи! - Сказал начальник продовольственного склада, пожимая мне руку, после того, как подписал обходной.
Одним из последних событий в моей службе был самый мой жесткий удар по сопернику. Случилось это уже под дембель, а именно 4 ноября 1997.
4 ноября день рождения моей матери, которую я очень люблю, кроме того, это День национальной гвардии. Через пару дней нам ехать домой. И вот, значит, построили нас местные офицеры на плацу под проливным дождем, торжественно, что значит с музыкой, поздравили с Днем национальной гвардии Украины и «попросили» немного поработать.
Отправили нас пятерых, в том числе и амбалистого вида Хвездика, вкопать какую-то херову трубу, в каком-то очень точно вымеренном, вычисленном месте.
Мы пришли. Пацаны вкапывают трубу, я один из тех, кто придерживает, а думаю об одном. Блядь, скоро домой, у матери день рождения, ливень, поздравили блин, козлы, с праздником. И вдруг слышу что-то типа, - Шева, держи хорошо.- Поднимаю голову, вижу возмущенную физиономию Хвездика.
Тут я, значит, не сдерживаюсь и кричу:
- Ты хоть понимаешь, что у меня у матери сегодня день рождения! А эти друзья, которые тебя поздравили с Днем национальной гвардии?! Ты, что думаешь, они тебя домой не отпустят, если ты эту херову трубу не закопаешь!
На что Хвездик мне, отворачиваясь, негромко заявляет:
- Чапало ты Шева, вообще-то.
Вы знаете, у меня нарывал тогда левый кулак. В Крыму, из-за влажного климата очень легко, от любой царапины начинает нарывать какая-то конечность, но я не успел об этом подумать. Мой мощнейший левый апперкот с вложением всего тела попал Хвездику точно в подбородок и из глаза у него пошла кровь. Кровотечение, слава богу, скоро прекратилось, и Хвездик даже, осторожно попытался сказать мне, что может, пойдем, разберемся, видя, что у меня очень сильно опухла рука и, возможно, у него есть шансы на реванш. Но действительно он никуда идти не хотел, я же выплеснул свой гнев и посчитал, что мы в расчете.
Продолжения это происшествие не имело и не потому, что о нем никто не знал.
После этого я вставил больную руку между пуговиц кителя, взял с собой Мороза, и мы пошли в столовую к хлеборезу. Эпизод с Хвездиком навел меня на мысль, что еще неизвестно, когда я точно поеду домой. А он мне сегодня утром дал всего два куска белого хлеба.
Длинный худой лохматый двухметровый хлеборез поначалу не выглядел испуганным.
- Слушай сюда. – Уверенно начал я. - Сегодня я иду в город. Чтобы завтра на завтрак у меня было четыре куска белого хлеба.
Хлеборез посмотрел на Мороза, а на лице того очевидно было написано – одно неверное слово и тебе хана.
- Шева, ты, конечно, можешь мне дать пизды, но хлеба нет, - Неуверенно заявил хлеборез.
- Ты нормы матросского пайка видел. Если завтра у меня не будет четыре куска белого хлеба, обязательно пизды получишь, можешь даже не сомневаться.
Хлеб нашелся.
Когда я выбивал эти кусочки хлеба левая моя рука ныла, болела поясница и ломило все тело, но я знал, если хлеборез сдуру попытается мне что-то доказать, я вопрос решу – банальный правый прямой в челюсть, либо головой в переносицу. Как-то, но решу, я знал, его силе духа и воле к победе до моих очень и очень далеко.
Вы знаете в любой элитной армии, а значит, в достаточно тяжелых условиях, иногда не верится, что ты все-таки скоро уедешь домой. Нам сказали, что 6, 7 ноября все мы едем домой, после чего нужно было выделить по два человека с казармы, для оформления всех бумаг. Помню, что ездили Я, Толик Константинов, Женя Колбаса и кто-то еще. Когда мы выезжали из какой-то очередной конторы в Симферополе, Женя Колбаса крикнул какой-то бабуле.
- Бабушка я еду домой! - И в душе у меня зазвучала такая песенка.
Мальчики опять надеются, что бой, последний бой,
Ждут они, когда приказ придет домой, домой,
Веет ветер над бараками, ДМБ мерцает красками домой, домой пора домой…
И тут же.
Но я останусь живой, но я сумею пройти, но я уеду домой…
Вернувшись в казарму, я подарил морским пехотинцам из нашей казармы два комплекта своей, теперь уже вроде бы ненужной, одежды. Хотя дома отец у меня спросит:
- Почему же ты, сынок, не привез камуфляжи, в них можно на худой конец на дачу ездить? – Но я тогда думал только об одном, скоро я буду дома, а там уже все проблемы будут как-то решены.
У меня для поездки домой была гражданская одежда, а для кого-то из пехотинцев моя рабочая «подменка» была лучше его повседневного камуфляжа.
После этого я отдал Файферу, отлично послужившие мне берцы, перешитые из сапог. И был готов скоро ехать домой. Как говориться, дембель в мае прозевали, в ноябре не проебем.
На следующий день мы ехали домой. Это был один из самых интересных, запоминающихся дней в моей жизни.
С утра я последний раз посетил солдатскую столовую. И на вопрос:
- Шева зачем тебе столовая? Ты же сегодня будешь дома. - Рассудительно отвечал: - Дома я буду часа в 4 вечера, так что позавтракать мне никак не помешает.
На девять часов было назначено построение. Для торжественных проводов нас домой.
На этом построении не было каких-то громких слов. А по большому счету там было одно. Мы в гражданке стояли напротив остального строя, рядом с нами стоял приехавший к нам под Симферополь полковник – зам. начальника Симферопольской Дивизии Национальной гвардии. После чего остающиеся здесь военнослужащие были построены, для прохождения торжественным маршем.
И вот, мы стоим в гражданке рядом с полковником, улыбаемся, у меня руки за спиной, на душе праздник, а местные солдаты с настоящей самоотдачей, прижав руки к бедрам и прижавшись друг к другу, в колонне по три, старательно маршируют, высоко поднимая ноги и не забывая тянуть носочек. Они провожают нас домой.
Возле ворот Симферопольской Дивизии Национальной гвардии нам показали машину, которая отвезет нас на вокзал, и мы запрыгнули в нее. Со мной в машине сидели Толик Константинов, Женя Колбаса, Леша Суконников, Козлик, Мирон Данильцев и еще человека три морских пехотинца и человек восемь представителей национальной гвардии, которых мы видели впервые в жизни, очевидно уважаемые дембеля, увольняются в первой партии. Мы запрыгнули в кузов машины, но водителя в кабине еще не было.
- Пацаны, а ну сядьте на задний бортик машины, - обратился Толстый к представителям национальной гвардии, - Тут ветер задувает ужасно.
- Та мы что…, - начал кто-то из них.
Толстый не дослушал, подбежал и нанес им с десяток ударов на кого бог пошлет. Нацики не отвечали, очевидно, видя по нашим лицам, что тогда их просто закопают. После этого Толик выбрал место для каждого из них на заднем бортике машины и подал команду, - Струнко! – Бойцы вытянулись, сидя все на том же бортике.
- Крайний слева. Да, да ты. Поверни голову чуть вправо. Да, да вот так. А то там с улицы фонарь светит в лицо. – Команда была старательно, в точности исполнена.
Элита национальной гвардии и разношерстный коллектив морских пехотинцев в первой партии ехали домой.
Первым мы доехали до железнодорожного вокзала, на котором почему-то должны были выходить только я и Мирон Данильцев. Я протянул руку Жене Колбасе.
- Счастливо, Шева, - проникновенно сказал он.
- Но, что ты меньжуешься, Шева! Удачи тебе! – Сказал Константинов Анатолий Викторович, по прозвищу Толстый, крепко пожимая мне руку.
Остальные морпехи сидели с внимательными спокойными лицами, осознавая, что для всех нас происходит что-то достаточно серьезное. Я прощался с перцами, рядом с которыми все мы провели важную часть нашей жизни – они прощались со мной.
Торжественность момента нарушил сопровождающий нас на вокзалы старший лейтенант.
– Гм…гм…тут это, к билетам прилагается дополнение, это… оно короче надо на каждый билет.
- Эта бумажка стоит пятьдесят копеек, - сказал Женя Колбаса и, обращаясь к одному из наших, добавил, - Наум, дай товарищу старшему лейтенанту гривну.
На перроне я несколько раз крепко обнял Мирона Данильцева, пожал ему руку и пошел к себе в вагон.
- Ничего, еще встретитесь, - сказала проводница.
Мы не планировали встречаться, но мы оставляли в своем сердце на всю жизнь сладкие воспоминания. Эти воспоминания успокаивают, как бальзам на рану, когда становиться грустно.
Эпилог
Пробыв дома месяцев семь после армии, я ехал на трамвае в центр Запорожья, по своим делам. Со мной в вагоне ехало пару десятков человек, в том числе уголовник с множеством татуировок. На дворе было лето, стояла жара, «синий» был одет в майку, шорты и кажется сандалии, из-под одежды виднелись звезды на плечах, звезды на коленях, кажется какие-то буквы. Другими словами вроде бы серьезный мужчина, который и что-то отрицает, и на колени не падает. В какой-то момент этот тип достал пакет с вишнями, начал есть вишни, а косточки бросать на пол. Поступок слегка неправильный. Когда на полу уже было десяток косточек, я, закипая от злости, подошел к «синему» и прорычал ему в харю:
- А ну быстро собрал все косточки в карман! Когда выйдешь, выбросишь в урну. – Братела не смог скрыть животного страха, хотя косточки собирал и не на бегом.
Обычных хулиганов за поступки, которые мне не нравятся в первые годы после армии я, как правило, не только бил, но и заставлял маршировать или биться головой о стену, можно об дерево.
Вообще отслужив где-нибудь в комендантском взводе, хотя бы, так как я, ты перестаешь рассчитывать на других или считаться с чьим-то мнением. И когда едешь в том же общественном транспорте, постоянно ощущаешь себя «смотрящим» за порядком.
Через несколько лет крутизна начала заметно спадать. Как я и говорил, и у волка выпадают зубы, если он не ест мяса. Я, несмотря на то, что достаточно самостоятельный во взглядах и суждениях, не смог не подстроить свое поведение под требования социума. Прожив в обществе простых людей несколько лет, я фактически перестал драться. Если в течение первых двух лет, после армии я дрался раз двадцать, то на протяжении последующих девяти лет не больше десяти. Причин этому несколько: теряется постоянная заряженность на борьбу, теряется уверенность в себе, уменьшается потребность в адреналине, но главное - меняются взгляды на жизнь. Только вернувшись из армии, я мог за недостаточно вежливое слово тут же уклепать своего старого товарища.
На гражданке я получил высшее юридическое образование в Запорожском Национальном Университете, и хотел пойти служить в какое-нибудь элитное милицейское подразделение. Но, элементарно сдавая рукопашный бой, скажем, в «Беркут», в лучший первый взвод спецназа, так и не смог пройти милицейскую медкомиссию. Какие у меня проблемы со здоровьем я не уточнял, и договариваться не хотел. Все же устроившись в 2004 году, в одно неплохое около милицейское подразделение, где много красных машин, я за неполные два года получил звание старшего лейтенанта, но работать там не смог. Возможно причина в том, что в морской пехоте нас учили, что у кого-то что-то просить, при любых формулировках, это совсем неправильно.
После этого я работал юрисконсультом, и даже занимал громкую должность главного специалиста юридического отдела аппарата государственной районной администрации, совмещая эти роботы с работой инструктора по рукопашному бою.
К сожалению, когда я только проработал менее месяца на первой своей работе юрисконсультом в ПРЭЖО, у меня произошло очень обидное для меня происшествие, которое и не позволяет мне определиться, могу ли я стать хорошим юристом. У меня молодые люди попытались забрать мобильный телефон, и когда они поняли, что, находясь впереди, передо мной, у них это не получится, то один из нападавших, сзади очень сильно чем-то тяжелым ударил меня по голове, по макушке. В этой ситуации я нарушил одну из заповедей боевого ушу – чрезмерная самоуверенность приводит к потере бдительности. В бою нужно действовать спокойно, бесстрашно, сразу же наносить жесткий удар, как только видишь незащищенное место противника, но нельзя забывать и о тылах.
Уже прошло два года, после того случая, я проколол десятки уколов, а у меня никак не пройдет шишка на голове. Изначально, после травмы, я помнил о себе только фамилию имя отчество и, не беря никакого отпуска, ходил на работу на автопилоте. А потом, когда я начал снова более или менее нормально соображать, меня подставил знакомый молодой человек из прокуратуры нашего района, слезно попросивший меня по дружбе срочно узнать кое-какую информацию, касающуюся тендерного комитета. Я - дурак решил ему помочь, и попросил главного инженера ПРЭЖО уже до обеда предоставить нормальному парню информацию, инженер мне доверял. После чего мой знакомый из прокуратуры применил санкции за неверно составленную документацию к нашему главному инженеру, такая у прокурорских работа «надзорить» за законностью.
- А что тут такого. Я давал ему четыре дня на устранение недостатков. – Позже заявлял мне помощник прокурора.
Иногда я забываю, что только у единиц из милых, романтичных домашних мальчиков взгляды на жизнь сходные с взглядами нормального морского пехотинца, или правильного пацана с улицы, ставящего на первое место общечеловеческие ценности. После того случая, держась за сердце, неплохой мужичок, крученый начальник ПРЭЖО, «предложил» мне уволиться в течение месяца. Хорошо хоть пол года я спокойно проработал юристом ПРЭЖО благодаря разумному, сильному второму юристу Илье Хрипченко, которого до эпизода с прокуратурой во многом устраивал такой напарник как я.
Работа же главного специалиста юр отдела в Запорожском районе оказалась работой, на которую вообще лично мне не стоило идти. Меня пригласила знакомая - начальник отдела кадров, и я пошел. Сельская местность, обстановка - мраки, по работе изучаешь все и ничего, далеко от дома, официальная зарплата на два пирожка, а главное, что меня взяли на место, вполне на тот момент еще нормально работавшей начальницы юридического отдела. Напрягала она мою больную голову неслабо, можно сказать чуть плешь не проела, впрочем, я ее понимаю. Это в принципе тоже опыт, хотя и негативный.
Еще числюсь на работе, но по договоренности с ЧП, с 30.12.2008 увольняюсь по соглашению сторон, договоренности с нормальными людьми я никогда не нарушаю.
В связи, с мать его за ногу кризисом, херизисом, как же мы и без кризиса?! - Даешь самый кризисный кризис! - чем буду заниматься дальше, я пока не знаю. После проблем со здоровьем тренировки по рукопашному бою пришлось свернуть, а это та единственная область знаний, в которой я действительно очень хорошо разбираюсь.
Сейчас я умеренно занимаюсь спортом, много гуляю на свежем воздухе, в основном на острове Хортица, пью много молока, короче говоря, полным ходом восстанавливаю здоровье. Я бы не мог вести такой образ жизни, если бы рабочую эстафету от меня не приняла моя девушка Катюша Стринадко, которая, отлично учась на факультете международной журналистики в магистратуре, пошла сейчас работать продавцом в элитный обувной магазин.
Вот на кануне 2009 года я решил написать книгу, издать надеюсь в том же 2009.
Мне тридцать один. Как сложиться моя жизнь дальше я пока не знаю…
город Запорожье 25 декабря 2008 года