СОЦИАЛЬНО-ИСТОРИЧЕСКОЕ ДЕЙСТВИЕ

Вертикальный срез:

• индивидуальная плоскость: кооперация, конфронтация, конкуренция

• социальная плоскость: ролевые экспектации

• культурная плоскость: ценности, идеалы, нормы. Динамика:

• целесообразная рациональность (допустимость любых средств для достижения целей)

• санкционированная рациональность (обусловленность средств целями)

• традиционная нерациональность (отождествление средств с целями)

• аффективная нерациональность (неразличимость средств с целями)¹.

Социальная реальность как континент человеческой определенности, живая реалистическая наглядность существования есть воплощение социального действия. Последнее — множество позитивных преобразовательных актов, направленных на создание и воссоздание окружающей среды, пространства самоутверждения человека, — в виде сознательного поведения, созидания реализуется в многоразличных формах межиндивидуальной коммуникации, охватывающей сферы материальною, интеллектуального, демографического, культурного поддержания жизни.

Дабы в дебрях деталей не утратить главного, подчеркнем: социальное действие не физично и не биологично оно — символично (детерминировано ценностными, культурными программами) нормативно (сопряжено с этосом) субъективно (свободно, волюнтарно, эгоистично) частично (не всеобъемлюще) — и лишь потому социально.

Как и всякий полезный концепт "социальное действие" определяется, измеряется, исследуется в реальном мире организации с соответствующими измерениями:

Статика.

Горизонтальный срез:

• объектная плоскость: системы предметов, целей, задач, интересов, установок, потребностей

• субъектная плоскость: системы мотиваций, поведенческих диспозиций, ценностных ориентации

• интерактивная плоскость: системы заряжений, внушений, ожиданий.

2.1

СОЦИАЛЬНАЯ ТРАНСФОРМАЦИЯ

Социальная трансформация — нерасчлененное понятие, описывающее преобразовательные социальные эффекты. Теория объясняет, социальное действие совершает, творит реальность. По сути своей оно есть борьба не за правду, а за упрочение. В этом обоюдоострость социального действия, задачи, призвание которого в практике представлены двумя линиями. Первая: молчаливое признание, что нельзя делать историю без любви к ближнему. Глас народа — глас Божий. Главное в действии — сохранять, поддерживать, обеспечивать естественный тип вершения истории, воспроизводства жизни. Смотря на вещи слишком пристально, как Горацио в Гамлете", политика обмирщает лишь тот курс, который санкционирует народ. Отсюда ставка на легитимацию, отсутствие которой сродни диктатуре. Когда из структуры бытия следует тлетворная политическая монополия? При подрыве Демократии, когда обстоятельства способствуют, чтобы культура правителя сузилась до бесконечно малого, он мог превратиться в точку и заявить, что это есть его и единственно верная точка зрения. В такой ситуации смещаются понятия допустимых масштабов, границ целенаправленного воздействия на общество в особенности жесткими социальными технологиями, практикуется

ßecker J. Thrugh values t scial interpretatin: essays n scial cntext, actins, ^lypes and prspects. Durham, 1950.

. Социально-историческое действие

2.1. Социальная трансформация

предвзятое (из априорных идеалов) тиранотворчество. Логическое создание упрощенного типа человечества: усилия подвести под этот тип живого человека вмешательство правительственной власти во все отрасли общественных предприятий стеснение труда, торговли, пользования собственностью наложение пут на семью и воспитание, на верования, нравы и обычаи, на самое чувство принесение отдельной личности в жертву общине, всемогуществу государственной власти, — именно в этом и состоит существо социальной диктатуры¹.

Вторая линия единит дизайнеров политического шока, усматривающих в народе не более чем сборище периэков. "Где народ, должен быть стон" — кредо перешедших рубеж допустимого политиканов. Зловещ лозунг "нравственно все, что служит коммунизму"². Проводя его в жизнь, не останавливались ни перед какой кровью.

Чем навеян небезобидный предрассудок дозволенности утверждать на массах политическую исключительность? Истоки понятия возможности, допустимости всемерно править обществом, культурой, жизнью — в механистической картине мира, использующей метафору "социум — заводные часы с человеком-винтиком". Комплекс конструируемое™ реальности утверждался в ев-ч ропейском духе при переходе от качественной космософии Средневековья (идея несокрушимой общественной иерархии) к выпестованному Ренессансом взгляду на мир как полю приложения деятельности, предмету собственного творения. Согласно такой парадигме всякий фрагмент мира — объект для обсчета, производя который, можно содержательно его исчерпать, знать о нем все желательное. "Измерить все, что измеримо, и сделать измери мым все, что неизмеримо", — на уровне методологической рефлексии итожил Галилей, придавая квантитативизму императивный статут. До Галилея, чисто эмпирически, в практике государственного строительства схожие идеологемы проводил Макиавелли, втискивавший державный опыт в узкую колею голого, строгого расчета. Рычаг социального созидания вычисление. Такой тактики держались вышедшие из механицистко-техницистского концептуализма авангарда Гитлер и Розенберг материализующий инструментальный способ модернизации России через форсма-жорную индустриализацию за счет крестьянства Сталин проектировавшие по сакрализованным текстам коммунистическое обще-

¹ См.: Тэн И. Социализм как правительство. СПб., 1884. С. 7.

² См.: Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 41. С. 311.

ство в одной отдельно взятой отсталой стране маоисты и полпо-товцы и прочие социальные инженеры.

Обществом можно не править, а управлять, на локальном уровне полагаясь на самоорганизацию, на страновом, региональном и глобальном уровнях — на действие циклов и мегатенденций (понимание истории — понимание ее ритмов).

Революционеры казнят монархов, потом друг друга. В этом их недалекость: кто не живет ни для кого, не живет и ради себя. Основное в жизни — жизнь. В погоне за вожделением человечества — свободой и справедливостью — требуется понимать глубину их диалектики: нет свободы без справедливости, без справедливости нет свободы.

Барьер между мечтой и реальностью, вероятно, впервые пытались преодолеть Уот Тайлер с соратниками, стремившиеся синтезировать воображение с социальным утверждением, насадить на Земле желанные сады Эдема. До этого прецедента гражданскими преобразованиями занимались лишь в мыслях, высоко воспаряя над реальностью в спекуляции. Утопия слишком легко реализуется. В этом ее недостаток. Последнее высвечивает деятельность всякого рода концептуалистов-сектантов типа хилиастов, милени-аристов, подобных им прожектеров. Утопия реализуется слишком легко. Сказать так — значит не сказать всей правды. Вся правда же состоит в том, что утопия реализуется слишком страшно.

Гносеологический корень утопии — наивно-реалистическая презумпция зеркального соответствия бытия и мышления: что в идее, то и в жизни, истории. В утопических — фантастических планах общественного реформительства не хватает пустяка — точки опоры, под которой разумеется добротная программа наращивания показателей существования. Обычно при описаниях идеалов политическая технология их достижения игнорируется. Какую известную прошлому — от якобинской до большевистской тирании — утопическую политическую форму ни взять, в отсутствие технологического обсчета своего кредо она порождает резню, национальную бойню.

Кто сказал, что гносеологические (идеологические) ошибки невинны? Перед лицом находимого в истории океана крови надо расстаться с этой иллюзией. Когда мир пытается облобызать идеалы, он не просто посягает на их чистоту — рекрутируя в неких палестинах своих адептов, защитников, он слишком поспешно Клеймит несогласных тавром отверженных. Общественное целое Раскалывается на верных и неверных, праведных и греховных,

2.1. Социальная трансформация

II. Социально-историческое действие

приверженных и отлученных. Начинает раскручиваться маховик репрессий.

Утопия — негодный, кровавый движитель социального ре-форматорства. За идеал можно гибнуть. Но индивидуально. На групповом уровне истребление недопустимо. По всем канонам — и как теория, и как метод — оно должно быть вьщворено за социальную раму. Народ не фигурант, а лицедей истории. Оттого приемлемы лишь неущемляющие народной судьбы, крепящиеся на ясных, обозримых целях, ориентирующие на повышение уровня жизни реалистические проекты социотворчества. Реализация их обеспечивается опосредованной связью слова и дела, где роль медиатора играет народная воля.

Не устоит царство, разделенное внутри себя. Желание запус
тить преобразования "жить по-новому" нужно согласовывать не с
понятием неизбежности изменений (что практиковалось и в марк
сизме-ленинизме, указывающем на необходимость перемен,
якобы вскрытых теорией), а с народной волей. Тогда жизнь будет
похожа на жизнь, управляемую не привносимой извне, но своей
собственной жизненной логикой. Сказанное навевает необходимость различения в обществен ной практике социальной апологии и технологии.

В задачу апологии входит фиксация гуманитарно оправданных, цивильных образцов общественного устройства, которые, подчиняя части целому как властвующему началу, никогда не упускают из вида ничего, что может сделать всех, насколько это подобает, достойно живущими. Социальные технологии практически проводят, реализуют интересы и цели, влияют на жизнестроительство, ускоряя, сдерживая его темпы. Социальные апологии заявляют, обосновывают, разумно ставят, оправдывают цели и интересы посредством концептуальной проработки, интеллектуальной тематизации социальных действий они целеориентируют социальные технологии.

Технологии и апологии неразрывны в пространственно-временном и прагматическом измерениях. Выступающие под знаменем социалистической риторики недавние идеологии перестройки парировали упреки в отсутствии четко сформулированного, ясного плана общественной реформации простым доводом: "Социализм — живое творчество... народ сам в процессе жизни нащупает, выдвинет, достигнет искомого" (А. Яковлев). Спрашивается: искомого чего? Ведь цели, стремления, идеалы у общественных, этнических, конфессиональных групп и отдельных людей разные. Уточнение направленности реформ лишь на уровне апологии: насыщение рынка, нормализация межнациональных отно-

шений, совершенствование демократии и т.д. — маниловски непродуктивно. Образ потребного будущего в отсутствии технологии его достижения хилиастичен. В серьезной политике, высот которой так и не достигли зачинщики перестройки, не бывает программ без планов действий. Жизнеспособный, жизнетворный союз теории и практики в политике — конкордия апологий с технологиями. Апология конструирует, проектирует, технология претворяет. К апологии ближе законодательная власть, к технологии — исполнительная. Во всех своих назначениях они синхронизированы.

Апология как стратегический ресурс дальнего прицела судит о строе, конечных целях. Технология как тактический, избавленный от глобализма, отрешенности, совершенствующий ресурс судит о механизмах и институтах. Достоинство апологии — глубина идей, связывающих почву с цивилизационными универсалиями. Достоинство технологии — слаженность, оперативность воздействий в створе мелиоризма. Учитывая важность тезиса, выскажемся пространнее. Социальным технологиям противопоказан радикализм "быстрее, дальше, больше" не насилующая революция, а щадящая эволюция — режим их отправления. Рациональность их обеспечивается:

— постепенностью социальных изменений

— демпфированием возмущений

— слаженностью властей через разделенность функций

— предотвращением автократии

— саморегуляцией, минимальностью централизованных вмешательств в автохтонные ритмы жизни

— искоренением мании грандиоза, крупномасштабных всеобъемлющих реконструкций социума.

Крупномасштабность, революционность, радикальность применительно к преобразованию реальности — синонимы безответственности сопровождающиеся насилием, страданием, они противопоказаны социальным технологиям. Постепенная, постадий-ная, обозримая, критичная, рефлексивная, обходящая форсма-жорную утопию эволюция — объект желаемого.

Политика — резюме просеивании, отбраковки фигур отклоняющегося, мизантропичного поведения, граждански опасных девиаций. Естественный отбор направляет воспроизводство жизни по вектору воплощения гуманитарных констант, абсолютных Устоев социальности. Сказанное — не пропаганда идиллической Пасторали, когда, выражаясь библейским слогом, волк живет вместе с ягненком, а барс лежит вместе с козленком, и теленок,

. Социально-историческое действие

2.2. Реформа, инновация, революция

и молодой лев, и вол пребывают вместе, а ударение на избирательности в логике пролонгации исторической жизни.

Общественное бытие упорядоченно, внутренне связно, регу-ляризовано, что означает (в массе, на больших интервалах) исключение экстремизма, затратных крайностей. Обмирщаются немногие конкурентоспособные возможности, отличающиеся преимущественной жизнестойкостью в гарантиях достойности существования. Социальность, сколь бы полиформной она ни была, строится не как попало. Скажем, нужна политику программа наращивания потребления. Ближайшее решение — сокращение населения: уполовинишь сограждан, вдвое поднимешь уровень жизни. Приемлемо? Смотря как рассуждать. Если социальная политика автономна от жизни — приемлемо (практика красных кхемеров). Если социальная политика не автономна от жизни, а подчинена ей — не приемлемо. Инверсность социальной политики как обоюдоострого и ценностно несамодостаточного предприятия особенно важно представлять в наши дни — дни омассовления политосферы, при нарастающем понимании того, что "убить человека" и "убить человечество" опасно сблизились (Адамович).

Рациональность социальной политики таится в диалектических хитросплетениях триады "цель — средство — результат", навевающих диспозиции: 1) не все цели хороши 2) даже хорошие цели нередко недостижимы 3) даже достижимые хорошие цели никогда не достигаются любой ценой.

Историей правит произвол, утверждал Шеллинг. Сего мыслью в контексте обсуждаемого предмета мы позволим себе не согласиться. Историей правит не произвол, а прошедшие испытание цивилизационным отбором принципы целесообразной организации жизни. Произвол в мысли — от "охотящейся за людьми" (Платон) софистики произвол в истории — от государственно и морально безнравственного, безрассудного политиканства, защищающего не ценности, а величайшие химеры. Сопрягаемая не с "фоном личности", а с социальными устоями политика по всем азимутам блокирует девиации. Отправная ее точка — жизненные гарантии, неважно чем обусловленные — ритуалом ("ли" конфуцианцев), законом ("фа" легистов), мифом (древневосточные Авеста, "Законы Ману", гесиодовские "Труды и дни", аккумулирующие нормы "совместного поселения"), — но регуляризующие самоосуществление лиц, правителей, государств, народов.

Рациональность в социальной политике приобретает редакцию противостояния цивилизации варварству. Имеются два принципа существования: дивергенция — линия почвы, наращивания многообразия (тот же Восток с началом подцаничества и Запад с

началом гражданства) и конвергенция — линия единства истории, цивилизационных инвариантов (обеспечение достойного воспроизводства жизни во всех регистрах экзистенциальности). Как ни обустроивать жизнесферу, суть — в достижении гарантированного существования, укреплении уверенности в завтрашнем дне, преодолении отнимающего лучшую часть доблестей рабства, духовном, гражданском раскрепощении, творческой продуктивной самореализации.

Спектр воздействий на социальные единицы обозрим, достаточно узок. Наименее эффективны в нем традиционные, центрально-административные технологии, связывающие людей через диктат обряда, бюрократии. Богатство инициатив, простор воплощений здесь втиснуты в прокрустово ложе автоматичных реакций на директивы. Предпочтительнее либеральные технологии, не исключающие наблюдения, присмотра, опеки, но ставящие на суверенность, предприимчивость субъективного.

Деятельностные акты, позитивные, негативные (блокирование инициатив), нацеленные на оптимальное достижение целей, проведение интересов, не могут не быть конформными опыту созидания социальности по обосабливаемому естественным отбором множеству общезначимых форм, олицетворяющих начала достойного, желанного, потребного существования. Интенция на подобные формы в мысли и действии, не избавляя вовсе от в виде флуктуации пробивающегося произвола, конституирует законосообразность, упорядоченность социосферы, а через это — ее рациональность.

2.2