К Евстафию, епископу Севастийскому
(Благодарит его за письмо и за доставившего оное Елевсиния, который помог св. Василию в борьбе с градоправителем и царским постельничим. (Писано в 371 г.))
И до получения письма знал я, сколько заботишься о всякой Душе, а преимущественно о моем смирении, потому что изведен я на этот подвиг. А получив письмо от досточестнейшего Елевсиния и увидев самое его прибытие, прославил я Бога, Который в подвиге за благочестие даровал мне такового защитника и сподвижника, оказавшего духовное вспомоществование. Да знает же несравненное твое богочестие, что у меня были уже некоторые, и притом сильные, ошибки с великими градоправителями, причем градоначальник и постельничий пристрастно говорили в пользу противников. Но пока непоколебимо выдержал я все нападения по милости Бога, Который даровал мне содействие Духа и Сам облек силою мою немощь.
К Афанасию, архиепископу Александрийскому
(Просит его, как единственную надежду бедствующей Церкви, не оставлять своими молитвами и письмами, особенно же изъявляет желание с ним видеться. (Писано в 371 или в начале 372 г.))
В какой мере распространяются недуги в Церквах, в такой же и мы все обращаемся к твоему совершенству, уверенные, что нам остается одно утешение в бедах — твое покровительство. Кто, хотя сколько–нибудь, по слуху или по опыту, знает твое совершенство, все равно уверены, что ты спасешь нас от этой страшной непогоды и силою молитв, и нужными сведениями, как придумать в делах наилучшее. Поэтому не переставай и молиться о душах наших, и ободрять нас письмами. Если бы знал ты, какая польза от твоих писем, то никак не преминул бы ни одного представившегося случая писать к нам. А если бы при содействии твоих молитв удостоились мы увидеть тебя и насладиться тех благ, какими ты преисполнен, и к сказанию о нашей жизни присовокупить свидание с твоей подлинно великою и апостольскою душою, то, без сомнения, заключили бы о себе, что, по Божию человеколюбию, приобрели мы утешение, вознаграждающее за все скорби, какие претерпели в целой жизни своей.
К Илии, правителю области
(св. Василий, обвиненный пред правительством в огромных постройках и в чем–то ином, оправдывается в первом, что здания сии общеполезны, служат украшением городу и начаты не без воли императора, а оправдание во всем прочем отлагает до свидания с правителем, которому советует подражать Александру. (Писано в 372 г.))
Собирался я и сам идти к твоей досточестности, чтобы, если не приду, не взяли передо мною преимущества клеветники. Но поелику воспрепятствовал телесный недуг, который напал на меня гораздо сильнее обыкновенного, то необходимо дошло дело до письма. Видевшись с тобою, чудный муж, в последний раз, имел я намерение сообщить твоему благоразумию о всех своих житейских делах, имел также намерение повести слово и о Церквах, чтобы после сего не осталось уже никакого места клеветам. Но удержался, рассуждая, что было бы совершенно излишне и сверх меры надменно на человека, обремененного таким множеством дел, возлагать еще заботы, кроме необходимых. А вместе (пусть будет сказана правда) побоялся я и по другой причине — чтобы не прийти в необходимость уязвить взаимными противоречиями душу твою, которая должна в чистом благоговении к Богу получить совершенную награду за богочестие. Ибо действительно, если обращу внимание твое на себя, то мало оставлю тебе времени для дел общественных и поступлю подобно тому, кто кормчего, который в великую бурю правит плохо оснащенным кораблем, стал бы обременять прибавкой груза, когда надлежало бы убавить поклажу и, сколько можно, облегчить корабль. Посему, кажется мне, и великий царь, узнав, что у нас так много заводится дел, дозволил, чтобы мы сами собою распоряжались в Церквах.
Впрочем, желаю спросить тех, которые тревожат твой не знающий коварства слух: чем хуже стали от нас общественные дела? Что — большее или малое в общих делах — потерпело ущерб от нашего управления Церквами? Разве кто скажет: и то приносит вред делам, что воздвигли мы Богу нашему молитвенный дом, великолепно устроенный, и около него жилые здания, одно изящного вида, отделенное для предстоятеля, другие ниже его, распределенные по порядку служителям Божиим; а сии же здания назначаются для общего употребления и вам, градоначальникам, и сопровождающим вас. Кому же делаем обиду, если строим пристанища странникам, бывающим здесь мимоходом и по немощи имеющим нужду в какой–нибудь услуге, или заводим необходимо к их успокоению ходящих за больными врачей, вьючных животных, проводников? За сим неотъемлемо должны следовать и искусства — как необходимые для жизни, так и изобретенные для приличного времяпрепровождения оной; и еще иные дома, приспособленные для работ, что все служит украшением городу и обращается в похвалу нашему градоначальнику, потому что сие распространяет добрую славу о нем. Ты не для того вынужден начальствовать над нами, что один имеешь достаточные силы величием своего изволения восстановить падшее, населить ненаселенное и одним словом пустыни преобразить в города. Поэтому что было бы сообразнее: изгонять ли и обижать содействующего в этом или почтить и любить его? И не подумай, превосходнейший, что сказанное мною существует только на словах. Мы приступили уже к делу, записывая пока нужное для постройки. И это сказано мною в оправдание пред градоначальником.
А что должен я отвечать на упреки людей, любящих приносить жалобы, и отвечать тебе, как христианину и другу, который заботится о мнении, какое имеют обо мне, то теперь необходим о сем умолчать, потому что это превосходит меру письма, и, сверх того, небезопасно поверять сие бездушным письменам. Но чтобы тебе, до свидания со мною увлекшись чьими–либо клеветами не быть принужденным уменьшить сколько–нибудь свое ко мне благоволение, поступи как Александр. Ибо о нем сказывают, что когда клеветали ему на одного из приближенных, открыл он одно ухо клеветнику, а другое тщательно зажал рукою, показывая тем, что намеревающийся судить правильно должен не весь вдруг увлекаться предваряющими, но половину слуха своего сохранить неприкосновенно, чтобы выслушать потом оправдание отсутствующего.