Часть вторая. ПРИКЛЮЧЕНИЯ ВАХИД-ИБН-РАБАХА 16 страница
— Город, где он живёт, расположен в тибетских горах.
— У него бритая голова и он носит оранжевую тогу, — описываю я внешность этого человека.
— Это монах, — уверенно говорит Аариф. — Вернее, лама.
А я опережаю его:
— Давай, будем называть его Жёлтым Ламой?
Мои утренние сны приводят к ещё одному открытию, и я делюсь этим с Аарифом:
— Перед полуднем здесь побывало новое облачко. Это был Жёлтый Лама. Интересно, как он нашёл меня?
— Может от тебя тоже исходит дуновение? — предполагает он. — И они его чувствуют.
— Они? — переспрашиваю я.
Аариф поясняет:
— Чёрный Дервиш и этот Жёлтый Лама.
И я вдруг задумываюсь:
— Интересно, а сколько ещё людей обладают такими способностями?
Аариф произносит:
— Тебе виднее, сколько ещё таких дырок в небе.
— Одна — до полудня, а другая — после, — перечисляю я. — Выходит, что их только двое.
И он подытоживает:
— А ты — третий.
Довольно быстро я привыкаю к тому, что в зависимости от времени суток меня в волшебных путешествиях сопровождает либо облачно Чёрного Дервиша, либо облачко Жёлтого Ламы. Эти облачки мы с Аарифом теперь называем прозрачными сущностями.
Аариф интересуется:
— А бывает так, что эти две сущности ты видишь одновременно?
— Нет, такого не было, — отрицаю я.
После выздоровления мне приходится забыть об утреннем сне, так же как и о встречах с прозрачной сущностью Жёлтого Ламы. Зато прозрачная сущность Чёрного Дервиша делается невыносимо назойливой.
И я жалуюсь Аарифу:
— Всякий раз он размахивает руками перед моим лицом. Делает жесты подобные тем, какими Ахмад разговаривает со своим больным братом.
На что Аариф высказывает очевидное предположение:
— Может, он хочет что-то сказать тебе на языке глухонемых?
— Да, похоже, — соглашаюсь я. — Но что в этом толку? Я ведь не знаю этого языка.
— Попросим Ахмада, — решает он. — Пусть научит. Пойдём к нему?
Мы бежим к дому нашего приятеля, чтобы научиться у него языку глухонемых. Во дворе его дома мы видим много мужчин, которые что-то горячо обсуждают. Из дверей дома появляется толстый человек в богатом халате, большой живот которого переваливается через парчовый пояс. Этот толстяк обводит собрание подозрительным взглядом, брезгливо морщит нос и гнусаво объявляет:
— Передайте всем землемерам, что через неделю они отправятся в Каир для сооружения канала. А каменщики, плотники и облицовщики мрамора через десять дней пойдут с караваном в Мекку для перестройки мечети.
Наш приятель Ахмад замечает нас, подходит и, указывая на толстяка, гордо произносит:
— Это мой отец. Он мухтасиб над этими старостами. Это очень почётно.
Всем своим видом я показываю Ахмаду, что не понимаю значение слова «мухтасиб».
И он поясняет:
— Это ведь сам твой отец назначил его главою над всеми ремесленниками и торговцами города.
А, чтобы окончательно сразить меня, добавляет:
— Знал бы ты, сколько разного добра к нам приносят эти люди, когда отец начинает распределять должности старост.
Аариф вступает в разговор с вопросом:
— А что? Быть старостою тоже почётно?
И Ахмад просвещает нас:
— Конечно, не так почётно, как быть мухтасибом, но зато выгодно. Ведь они собирают налоги, часть из которых утаивают для себя.
Старосты уже разошлись, а Ахмад всё ещё продолжает рассказывать подробности из жизни городских ремесленником и торговцев, желая окончательно убедить нас в значимости своего отца. И вдруг толстяк мухтасиб, незаметно приблизившись к нам, хватает за ухо своего сына и, подозрительно глядя на мою богатую одежду, требует от него:
— Кто это? И что они здесь вынюхивают?
Ахмад верещит:
— Это Вахид, сын наиба, и Аариф, сын эмира сорока мамлюков. Я пообещал научить их языку немых.
Лицо толстяка сразу же расплывается в слащавой улыбке, и он, наградив сына подзатыльником, хватает меня за руку и, умильно заглядывая в глаза, просит:
— О, достойнейший сын великого эмира Рабаха, благословенного правителя Дамаска, прости моего глупого сына, который держит во дворе столь дорогого гостя. Прошу тебя, войди в мой дом и освежись прохладительными напитками.
Такое недостойное поведение взрослого мужчины мне неприятно.
— У меня совсем нет времени, я спешу домой, — говорю я и, увлекая за собою Аарифа, спешу выйти вон.
На улице, обращаясь к провожающему нас Ахмаду, Аариф говорит:
— Этому языку мы будем учиться у реки, в том месте, где обычно купаемся.
И лишь когда, пользуясь языком жестов, мы с мальчишками начинаем понимать друг друга, я решаюсь побеседовать с прозрачной сущностью Чёрного Дервиша.
…Первым делом прозрачная сущность объясняет мне, что для ведения разговоров она можем пользоваться не только жестами, но и обычной речью. Только для этого я должен прилетать к её настоящему телу. И я послушно лечу в Магриб, где Чёрный Дервиш сразу же принимается выяснять у меня:
— Скажи мне, Вахид, кто был твоим Учителем? Кто передал тебе свой дар? …
И Аариф чуть позже тоже пытает меня:
— Как ты сам-то думаешь, откуда у тебя взялся этот дар?
А я на словах даю ему тот же ответ, какой недавно Чёрному Дервишу изобразил жестами:
— Я не знаю.
Однако после этих разговоров я глубоко задумываюсь и, уединившись и сняв с шеи серебристый медальон, в очередной раз принимаюсь внимательно изучать испещряющие его значки.
…При очередном посещении Чёрного Дервиша, он произносит:
— Как я понимаю, вы с твоим другом уже догадались, что дуновения из дырок в небе испускаются просветлёнными людьми, которые находятся в состоянии волшебного сна? Ты ощущаешь два таких дуновения: одно от меня и ещё одно от другого человека, которого вы называете Жёлтым Ламой, а мне он известен под именем Нима[134].
Наступает пауза. Погрузившись в сон и проверив, что моя прозрачная сущность всё ещё находится рядом с ним, он просыпается и продолжает:
— Я тоже ощущаю два дуновения: одно от тебя, а другое от человека по имени Фатьян[135]. Однако мне и Жёлтому Ламе не дано ощущать дуновения друг от друга, как и тебе с Фатьяном. Ты, наверное, хочешь знать, откуда же тогда мне известно о Жёлтом Ламе? Так вот, о его существовании мне сообщил Фатьян, который, в свою очередь, тоже способен ощущать два дуновения: моё и Жёлтого Ламы. Теперь поговорим о Жёлтом Ламе. Два дуновения, которые может ощущать он — это те, что исходят от Фатьяна и от тебя. И на этом всё — круг замыкается.
В конце этого разговора, убедившись, что я всё верно запомнил и понял, Чёрный Дервиш объявляет:
— Раз у тебя нет Учителя-просветлённого, я займусь тобою сам. И вначале ты разучишь асану, которая позволит тебе мгновенно засыпать…
Аарифу всё это очень интересно:
— Вахид, а ты можешь увидеть этого Фатьяна?
…Уговорив Чёрного Дервиша, чтобы он показывал мне путь, я лечу вслед за его прозрачной сущностью над густыми бескрайними лесами…
— Мы с ним долго летели в сторону полуночной звезды, пока нашли этого Фатьяна, — рассказываю я Аарифу. — У него тёмное одеяние и длинные седые волосы.
И Аариф награждает Фатьяна прозвищем:
— Белый Монах!
Проходит какое-то время, и я признаюсь другу:
— Послушай, Аариф! Из-за этих волшебных снов я уже не чувствую себя таким же правоверным мусульманином как раньше.
Он пугается:
— Ты нашёл утешение в другой религии?
Я раздражённо отмахиваюсь:
— Нет. Я не о том. Просто чувствую свою исключительность и даже чуждость. Я теперь, кстати, вообще, не нахожу большой разницы в религиях.
Поразмыслив, Аариф говорит:
— Это оттого, что ты ничего не принимаешь на веру и задаёшь себе слишком много вопросов. Ведь теперь у тебя имеется редкая возможность получать ответы непосредственно. И к тебе приходит совершенно другое понимание.
— Может быть, — соглашаюсь я. — Только боюсь, что в результате этого перестану видеть смысл не только в религиозных заповедях, но так же и в общественной морали.
Аариф смеётся:
— А может тебе отрубить голову? Чтобы не терзался так.
Однако я не поддерживаю его шутки и произношу серьёзным тоном:
— Ты не торопись с моей головою, а лучше послушай, что мне поведал Чёрный Дервиш о Боге.
И начинаю изложение той непростой беседы.
…Чёрный Дервиш рассказывает мне:
— Давным-давно, ещё до Фатьяна, Учитель его Учителя сумел получить некоторые ответы от Создателя. Учитель спросил: «Ты вне пространства и времени?» — Создатель ответил ему: «Да». — Тогда Учитель задал ещё один вопрос: «Дар просветлённого позволяет мне обращаться лишь к одной из твоих четырёх Ипостасей?» — И Создатель вновь кратко ответил ему: «Да».
Сказав это, Чёрный Дервиш устремляет свой взгляд в небеса, и в его глазах появляется фанатичный блеск. Затем он продолжает:
— И, исходя из таких вот вопросов и ответов, мы представляем себе Создателя в виде небесной сферы, которая поделена на четыре Ипостаси. В соответствии со сторонами света, этим Ипостасям даны условные названия: Северная, Восточная, Южная и Западная. Или, если ориентироваться по времени прохождения солнца, они получили ещё и другое обозначение: Полуночная, Рассветная, Полуденная и Закатная. Так вот, каждый из наиболее сильных Эгрегоров имеет тесную связь с одной из таких Ипостасей Создателя.
После этого он засыпает, а его прозрачная сущность интересуется у меня:
— Тебе всё понятно?
— Эгрегоры, — повторяю я неизвестное мне слово. — Что это?
Проснувшись, Чёрный Дервиш объясняет мне:
— Эгрегор — это обретший самостоятельное бытие ментальный конденсат, порождённый мыслями и эмоциями людей. Его сила и долговечность зависит от согласованности и численности группы. Поэтому его существование напрямую связано с породившей его религиозной организацией. До недавних пор были известны три таких Эгрегора: буддийский, христианский и исламский. Буддийский Эгрегор взаимодействует с Восточной Ипостасью Создателя, христианский — с Северной, а исламский — с Западной. О четвёртом Эгрегоре, который должен сообщаться с Южной Ипостасью, до нынешнего дня не было известно ничего. Одно время даже ошибочно полагали, что он должен быть иудейским. И каждый такой Эгрегор одному своему избранному адепту дарует способность к прямому общению с соответствующей Ипостасью Создателя.
И он снова засыпает.
— Какому адепту? И почему только одному? — спрашиваю я у его прозрачной сущности.
Он продолжает просвещать меня:
— Адепт — это приверженец какой-либо религии. А почему только одному — неизвестно, но это так. Учитель Учителя Фатьяна задавал и такой вопрос. Он спросил: «Эгрегор способен соединять с тобою многих адептов или только одного?» — Ответ был получен такой: «Только одного». — Этих избранных Эгрегорами людей издревле называют просветлёнными. До сих пор их было трое: Просветлённый Заката или Запада, Просветлённый Восхода или Востока и Просветлённый Полуночи или Севера.
И, обратившись к прозрачной сущности, я высказываю догадку:
— А теперь появился ещё и я?
— Да, теперь появился ещё и ты, Вахид. Тебя мы назвали Просветлённым Полудня или Юга, — отвечает мне Чёрный Дервиш и продолжает: — Все просветленные способны перемещать в пространстве свою так называемую прозрачную сущность.
— То есть видеть волшебные сны, — уточняю я у его регулярно появляющейся прозрачной сущности. — Да?
— Да, видеть эти сны, — терпеливо повторяет Чёрный Дервиш. — Однако в общении с Создателем просветлённые ограничены временем суток. Способности просветлённых Восхода, Полудня, Заката и Полуночи наиболее сильны, соответственно, на рассвете, в полдень, на закате и в полночь. Причём Просветлённый Восхода может видеть волшебные сны от полуночи и до полудня, Просветлённый Полудня — от восхода и до заката, Просветлённый Заката — от полудня и до полуночи, Просветлённый Полуночи — от заката и до рассвета. А когда прозрачные сущности двух просветлённых в одно и то же время покидают физические тела и отправляются путешествовать, они ощущают друг друга.
— Как слабое дуновение ветерка? — вспоминаю я про дырки в небе.
— Именно так, — соглашается Чёрный Дервиш. — Причём просветлённые Восхода и Заката никогда не могут пересечься в своих волшебных снах, так же как просветлённые Полудня и Полуночи.
Я произношу:
— Поэтому мы с Фатьяном не чувствуем друг друга, как и вы с Нимой?
— Верно, — говорит он. — Но кроме способности видеть волшебные сны, каждый из просветлённых обладает ещё и своим особым даром.
— И какими же? — спрашиваю я.
Чёрный Дервиш сообщает мне:
— Например, я, прикасаясь к Создателю, могу черпать от него эмоции высоких уровней. При этом я испытываю непередаваемые чувства. Мною овладевают острые желания, однако я не понимаю, как их исполнить, и не имею сил для этого. В жизни же этот дар я использую лишь для поиска вещей по эмоциональным следам их владельцев. Фатьян и Нима говорят, что им очень недостаёт моего дара. Потому что Фатьян, обладая способностью задавать Создателю любые вопросы, быстро утерял к этому желание и проводит всё своё время в пустых размышлениях — в поиске ответов на различные философские вопросы. Так же и Нима, могущий почерпнуть от Создателя огромную силу, которая способна многое изменить, не испытывает к этому никакого желания, и применяет свой дар лишь для диагностирования и лечения болезней.
Я задаю Чёрному Дервишу вопрос, который первым приходит ко мне в голову после его рассказа:
— С вами всё более или менее понятно. А я? Чем Создатель одарил меня?
Чёрный Дервиш отвечает:
— Нам мало что известно о твоём даре, Вахид. О тебе Создатель пока что дал Фатьяну лишь один более или менее развёрнутый ответ: «В будущем он станет видеть».
Но мне хочется знать как можно больше:
— Откуда же у человека берутся мысли, эмоции, жизненная энергия и видение?
И Чёрный Дервиш делится со мною своими знаниями:
— Они принадлежат человеку в той же степени, что и пейзаж за окном. Всё это — субстанции, витающие внутри Создателя. Умный человек — это тот, кто обладает способностью прикасаться к мыслям Создателя, труднодоступным для прочих смертных. Эмоциональный человек — это тот, который легко настраивается на восприятие неизъяснимых эмоций Создателя. Сильный человек — это тот, кто способен черпать от Создателя заполняющую его энергию. А видящий человек, как предполагает Фатьян, — это тот, кто, растворяясь в Создателе, может мгновенно преодолевать пространство и время в любом направлении и видеть результаты даже тех действий, которые ещё не совершены.
Я интересуюсь:
— А как выглядит процедура получение такого дара?
Чёрный Дервиш объясняет:
— Дар в момент своей смерти Учитель передаёт ученику — следующему избранному адепту.
Я желаю подробностей:
— Что он делает для этого?
И он говорит:
— Отдаёт какую-нибудь вещь.
Мне тотчас вспоминается умирающий йеменец и его серебристый медальон.
А Чёрный Дервиш продолжает:
— Кстати, можно научиться общению с Создателем и без помощи Эгрегора. Правда, с огромным трудом. Причём от Создателя все адепты-мусульмане черпают только чувства, христиане — мысли, а буддисты — жизненную энергию. А о природе четвёртого эгрегора, как я уже говорил, пока не известно ничего…
И тут Аариф перебивает меня. Я вижу, как огонёк надежды разгорается в его глазах.
— Вахид, а ты выяснил у Чёрного Дервиша, как научиться общению с Создателем без Эгрегора? — нетерпеливо теребит он мою руку.
— Да. И об этом я спрашивал его тоже, — отвечаю я.
Тяжело задышав, Аариф жаждет подробностей:
— Что он ответил? Что?
— А ты послушай, — выдерживая нейтральный тон, чтобы зря не обнадёживать друга, продолжаю я свой рассказ.
…Чёрный Дервиш говорит:
— Если человек считает, что он сознательно вершит свою судьбу, он жестоко заблуждается — на самом деле он находится под полным контролем Создателя, с которым находится в непрерывной связи.
Я уныло пожимаю плечами:
— Такие слова есть и в Библии, и в Коране.
Чёрный Дервиш возмущается:
— Но там не говорится о том, что связь человека с Создателем осуществляется через определённые чакры. И ясность этой связи зависит от открытости чакр.
И я прошу Чёрного Дервиша:
— Сначала скажи мне, что такое чакры?
Он объясняет:
— Это такие места в прозрачной оболочке твоего тела, через которые ты впитываешь те или иные субстанции Создателя. Понятно?
— Кое-что, но не до конца, — признаюсь я. — Сколько их, хотя бы?
Он рассказывает:
— Принято считать, что их семь. За жизненную энергию отвечают две чакры: жизни и смерти, которая расположена на уровне копчика, и сексуальности — на уровне крестца. За чувства отвечает уже три чакры: воли и эмоций — на уровне солнечного сплетения, сердца — на уровне сердца, и горла — на уровне шеи. За мысли отвечает «третий глаз» — между бровями. А за видения отвечает «дыра Брамы» — в макушке черепа.
Я интересуюсь:
— А как их можно раскрыть?
Он отвечает:
— Это делается под руководством Учителя с помощью специальной духовной практики.
Я спрашиваю:
— А ты у себя уже раскрыл все эти чакры?
И на этот раз Чёрный Дервиш отвечает не очень уверенно:
— Видимо, да. По крайней мере, мой Учитель помогал мне это сделать, начав с третьего глаза.
Я любопытствую:
— И как? Получилось?
Но он даёт лишь расплывчатый ответ:
— Трудно сказать. Я ведь — Просветлённый. Знаю и ощущаю, что все три мои эмоциональные чакры раскрыты полностью. А что касается остальных чакр, я продолжаю над ними работать…
Остановившись, я спрашиваю у Аарифа:
— Ну, что? Даёт тебе это хоть что-нибудь?
Видя, что Аариф погрустнел, я тороплюсь закончить своё повествование.
…Меня уже давно интересуют способы связи между просветлёнными и, вспомнив об этом, я задаю вопрос Чёрному Дервишу:
— А между собою вы разговариваете только в волшебных снах?
Он отвечает:
— Нет. Для полноценного общения мы каждые семь лет встречаются в определённом месте.
В моей голове возникает ещё один вопрос:
— А о чём всё время размышляет Фатьян?
И Чёрный Дервиш рассказывает:
— Сейчас он почти всё своё время затрачивает на поиск пути к совершенству. Например, когда он обратился к Создателю с вопросом: «Должно ли Совершенное Существо обладать сразу всеми способностями, которыми мы, просветлённые, владеем по отдельности?» — Создатель на это охотно ответил ему: «Да, Совершенное Существо должно обладать всеми четырьмя способностями». — Затем Фатьян захотел узнать, что для этого нужно сделать. Он задавал Создателю этот вопрос в разных формулировках, мучительно подыскивая «правильные» слова, но пока не добился внятного развёрнутого ответа. Лишь однажды, когда его вопрос звучит вот так: «Может ли один человек стать избранным всех Эгрегоров, чтобы получить дары для доступа ко всем твоим Ипостасям?» — На эту попытку он получил краткий отрицательный ответ: «Нет». — Затем по моему наущению он спросил у Создателя так: «Может ли один ученик получить сразу два дара от двух Учителей?» — Но и на такой вопрос в его голове прозвучало: «Нет».
— А для чего становиться Совершенным Существом? — задаю я новый вопрос.
Чёрный Дервиш отвечает мне:
— У каждого человека имеется неосознанное стремление к совершенству.
— А откуда оно берётся, и в чём выражается? — интересуюсь я.
Он приводит такое объяснение:
— Откуда оно в человеке — неизвестно, но при движении по этому пути он переживает ощущение счастья. Это ощущение принципиально отличается от ощущения удовлетворения любых иных потребностей.
Я спрашиваю:
— Все ли люди обладают равными возможностями для этого?
И он отвечает:
— Нет. Возможности у всех разные из-за отличий в уровнях развития, Например, пока у человека низкий уровень развития, его бесполезно учить непринужденности манер — он будет скованным или грубым. Если такой человек попытается установить контакт с мировым женским началом, которое в восточной философии называют словом «Инь», — он сделается лишь бабником. А желание такого человека ощутить единство мира — превратит его только в путешественника.
И тут я задаю ему самый важный вопрос:
— А как с верою в Бога?
На что он высказывается очень торжественным тоном:
— Что касается веры в Бога или, как мы между собою говорим, в Создателя, то по уровню восприятия люди делятся на тех, кто ещё спит, кто пока верует, и кто уже просветлён.
А мне хочется узнать ещё кое-что:
— Все ли просветлённые могут разговаривать с Богом, то есть с Создателем?
И Чёрный Дервиш сообщает:
— Нет. Пока на такое способен один Фатьян…
Выслушав очередной рассказ о ходе моего обучения, которое я прохожу в далёком Магрибе у Чёрного Дервиша, Аариф о чём-то надолго задумывается, а затем произносит:
— Конечно, это — колдовство. Но до чего же удобно!
— Удобно, — признаю я. — Вот было бы хорошо, если такие способности были у всех! Может, когда-нибудь так и будет?
Аариф долго обдумывает мои слова.
— Ну, вот как сейчас передают сообщения родным и близким о себе и своих делах? — вопрошает он и сам же отвечает: — Большинству людей приходится обращаться к разным путникам: странствующим монахам, путешественникам за знаниями, наёмникам торговых караванов.
— А к кому же ещё? — усмехаюсь я. — Не к курьерской же службе султана? К тому же искусством письменности владеют немногие.
— Да, — соглашается Аариф. — Приходится полагаться исключительно на память этих путников. И потому сообщения так часто искажаются.
Однако я указываю и на положительную сторону:
— Зато, как говорит брат Хамза, благодаря потребности в сообщениях сложилось особое отношение к путникам, которое выражается в законах гостеприимства. Путникам всегда предоставляется пища и кров, а их жизнь находится под защитою хозяина жилища.
Аариф кривится:
— Но такие путники обязаны расплачиваться за гостеприимство своим временем. Они останавливаются и гостят в каждом месте до тех пор, пока не перескажут все полученные ранее сообщения и не запомнят новые. Из-за этого их путь бывает очень долог.
— А на что ещё кроме законов гостеприимства может рассчитывать путник в дикой местности? — спрашиваю я. — Нам ведь известно, что там нет иных человеческих законов.
Аариф отрицательно мотает головою:
— А вот я ни за что не поставил бы свою жизнь в зависимость от гостеприимства добрых людей. Я больше надеюсь на удачу, предусмотрительность, силу и хитрость.
И я напоминаю ему:
— Так поэтому я и говорю, что хорошо бы у всех людей появилась волшебная возможность разговаривать друг с другом на огромном расстоянии.
Аариф вдруг меняет тему нашего разговора:
— А ты заметил, что в волшебных снах обучаешься намного быстрее? Я всё ещё не могу запомнить те слова, которые ты называл мне два дня назад, а ты, смотрю, уже ушёл далеко вперёд.
Узнав, что мы с Аарифом решили изучать европейские языки, Чёрный Дервиш взялся помогать нам. И, как оказывается, благодаря этому я теперь делаю большие успехи.
И я озадаченно соглашаюсь с Аарифом:
— Получается, что это, действительно, так. Ведь раньше наши способности были равными.
А Аарифа интересует уже совсем другое:
— Ты отца с братом видел?
— Да. Я нашёл их отряды. Сейчас они движутся по землям Палестины, — отвечаю я и, сообразив, чем он обеспокоен, сообщаю ему: — И с твоим отцом там тоже всё в порядке.
Брат Хамза и наши отцы теперь очень редко бывают дома. Они по приказу султана всё время устраивают опустошительные набеги на те области Палестины, которые заняты крестоносцами.
Глава 3. Дипломатия
Перемирие. Изменник. Халифы. Монгольская междоусобица. Краснобородый. Перепутье. Осада. Попутчик. Уговоры. Подлунный мир.
Аариф просит меня напомнить ему:
— Вахид! Что там султан говорил о перемирии с крестоносцами?
Все панорамы и события, которые я наблюдаю в волшебных снах, накрепко врезается в мою память, и я всегда могу легко восстановить их, вплоть до самых незначительных деталей.
И я вспоминаю, как несколько дней тому назад по его наущению отправил свою прозрачную сущность следовать за отцом во дворец султана и среди прочего узнал там о некоторых военных планах.
…Мой отец говорит султану:
— Может быть, уже пора заключить временное перемирие с крестоносцами? Монголы, разумеется, весь этот год будут заняты разрушением крепостей ассасинов. Но в следующем — они, наверняка, пойдут на Багдад или на нас. Надо подготовиться.
Султан отвечает ему:
— Продолжайте набеги на христиан. До тех пор, пока они сами не начнут просить о перемирии. А они его попросят. Ведь всё своё богатство они получают от торговли. Вернее, от пошлин, которыми они облагают торговые караваны, проходящие через их города. А какая торговля, если вокруг рыщут отряды нашей кавалерии?
Сказав это, султан начинает громко и заразительно смеяться. Затем, справившись с весельем, он продолжает:
— Да, мы будем заключать перемирие с крестоносцами. И будем это делать ещё не один раз. Однако война будет вестись до их полного разгрома.
С понимающей усмешкою отец вопросительным тоном произносит:
— Или до тех пор, пока все торговые пути не переместятся в Каир и Александрию?
И они оба хохочут довольные друг другом.
— Да, правильно — подтверждает султан. — А пока надо последовательно лишать крестоносцев их неиссякаемых источников благосостояния.
— Портовых городов? — уточняет отец.
— Да, — говорит султан. — Городов, которые являются главными посредниками в торговле между Западом и Востоком…
И благодаря этому моему шпионскому поступку, мы с Аарифом теперь точно знаем из-за чего война с крестоносцами не прекращается ни на один день, и почему мы почти не видим наших взрослых мужчин.
А однажды, когда отец с братом после очередного набега находятся дома на кратком отдыхе, я становлюсь невольным свидетелем их непростого разговора.
— Для тебя, сын, это и честь, и возможность возвыситься, — говорит отец брату Хамзе. — Ты должен придумать, как выманить великого эмира Умара из иорданской крепости Эль-Карак. Ведь там он может отсиживаться многие месяцы. А он должен явиться сюда, в Дамаск, на суд султана.
Брат Хамза возмущается:
— Но почему султан поручает это мне?
Отец объясняет ему:
— Ты служишь в отряде великого эмира Умара уже немало времени, и, я думаю, что успел хорошо изучить его. Ведь так?
Хамза подтверждает:
— Да, мы с ним друзья… были.
И с напряжением в голосе спрашивает у отца:
— А это не вымысел, что он связался с ильханом Хулагу?
— К сожалению, это — правда, — отвечает отец. — Его предательство доказано. Перехвачено его письмо к ильхану.
— Я попытаюсь что-нибудь придумать, — говорит Хамза и оставляет отца.
Услышав от меня об этой истории, Аариф, понизив голос до шёпота, с заговорщицким видом предлагает:
— Хочешь помочь Хамзе?
Я недоумеваю:
— А чем мы ему поможем?
И Аариф советует мне:
— Вахид, а ты побывай в крепости Эль-Карак и узнай, чем сейчас занимается предатель Умар. Может он на охоте и без охраны. И тогда Хамза сможет легко его захватить. Или ещё что-нибудь.
Я не раз встречал в своих волшебных снах этого предателя Умара. Ведь он эмир моего брата Хамзы. После нескольких безуспешных попыток найти его, мне всё же удаётся кое-что узнать.
— В крепости его нет, — делюсь я с Аарифом результатом разведки. — Но я услышал, что он в сопровождении ста воинов-халка уехал в Каир, прощаться со своим умирающим отцом.
Аариф нетерпеливо тормошит меня:
— Передай это скорее Хамзе! Пускай он устроит ему засаду на дороге!
Я говорю:
— Не могу! Хамзы уже несколько дней нет дома.
Он требует:
— Так поищи его!
Беспомощно разводя руками, я сокрушаюсь:
— Я не знаю, где его искать.
И Аариф подсказывает мне:
— Тогда надо продолжить слежку за предателем.
При первом же удобном случае я засыпаю и, промчавшись на высоте птичьего полёта вдоль караванных путей, нахожу в пустыне отряд великого эмира Умара. И вижу, как он с сотней воинов сближается с другим отрядом воинов-халка, которых ведёт мой брат Хамза.
…Умар удивляется этой встрече и спрашивает у Хамзы:
— Хамза, что ты здесь делаешь? Я же приказал тебе быть в Дамаске.
— Великий эмир, — обращается к нему Хамза так громко, чтобы его слова могли слышать все воины, — Султан приглашает тебе явиться на его суд. Тебя обвиняют в тайной связи с монголами.
Умар хватается за меч и замахивается на Хамзу. В ответ воины из отряда Хамзы направляют на великого эмира острия своих копий. А телохранители Умара в замешательстве замирают и ничего не предпринимают для его защиты. Оглянувшись на них, Умар с обречённым видом опускает своё меч.
Хамза спокойно глядит на своего бывшего друга и предлагает ему:
— Следуй за мною, великий эмир. Если ты невиновен — тебе нечего страшиться.
Побледнев лицом, Умар обращается к Хамзе с просьбою:
— Прошу тебя, Хамза, в память о нашей былой дружбе позволь мне увидеть моего отца. Это не может ждать, ибо он умирает.