Суббота, 24 июня 2006 года
— Мать Свении узнала мужчину на фотографии, — сказал Боденштайн, когда они вышли на улицу и пересекали парковку. — Почему она не говорит, кто это?
— Может, это отчим девочки? — предположила Пия.
— Мне тоже это пришло в голову, — согласился Боденштайн. — Не хотелось бы обсуждать мать Свении, но в сравнении с симпатичной семнадцатилетней дочерью она просто старая курица. А у этого молодого парня юная девица весь день перед глазами.
Он вставил ключ зажигания.
— Поедем сразу в аэропорт или подождем до утра?
Пия не рвалась домой. Она так и не вызвала электриков, чтобы проверили проводку, и знала, что после волнующей встречи с Зандером не сомкнет глаз. А поэтому ответила:
— Мне все равно.
Через четверть часа они проехали развязку «Франкфуртский крест» и свернули к аэропорту, который сиял всеми огнями, чтобы небо здесь, от Рейна до Майна, никогда не было темным. Пии нравился вид ночного аэропорта. Он действовал так же успокаивающе, как освещенные бензоколонки на трассе темной зимней ночью. Она взглянула на часы — без четверти час. Что делает Зандер? На прощание они молча дошли до машины и расстались сухо и по-деловому.
Боденштайн ловко выруливал на своем «БМВ» в поисках места на парковке перед залом прибытия «А». Они вошли в зал, но в поисках информационного окошка им пришлось пройти громадное здание аэропорта до зала «С».
— Что имел в виду Остерман, когда говорил о попавшейся рыбке? — на ходу поинтересовался Боденштайн.
Хотя Пия и ждала этого вопроса, но ответ не подготовила.
— Ничего, — ответила она уклончиво. — Плоская шуточка.
— Я вам не верю, — сказал Боденштайн. — Нужно быть тупым и слепым, чтобы не заметить, что между вами и Зандером что-то происходит.
Пия почувствовала, что заливается краской.
— Ничего подобного. Ничего не происходит, — защищалась она, намереваясь при первой же возможности свернуть Остерману шею.
— Итак, у Кирххофа больше нет шансов, — заметил Боденштайн, пока они проходили мимо опустевших ворот.
Пия редко упоминала в разговоре с шефом личные дела, скорее вообще никогда, разве что-нибудь незначительное, и теперь даже остановилась.
— Вчера я неожиданно застала моего бывшего мужа в момент соития с государственной прокуроршей на столе в гостиной. С этого момента я убеждена, что ему не требуется второй шанс.
Она с удовлетворением пронаблюдала, как ее шеф на пару минут потерял дар речи. Хоть Боденштайн был любопытен и не пропускал ни одной сплетни, но такой откровенности он явно не ожидал. Тем не менее, к удивлению Пии, вскоре он ухмыльнулся.
— Теперь я понимаю, — произнес он.
— Что вы понимаете? — с подозрением осведомилась Пия.
— Почему вы не отвечаете на звонки Кирххофа, — ответил Боденштайн. — Он ведь настойчиво названивает?
— Да, настойчиво, — Пия тоже ухмыльнулась. — Со вчерашней ночи примерно раз пятьдесят.
Понадобился добрый час и примерно двадцать телефонных звонков, чтобы разыскать Иво Перкусика в огромном здании аэропорта. Наконец он появился в информационном окошке зала прилета «С». Иво работал в фирме, обеспечивающей безопасность здания аэропорта. Пия вздрогнула, увидев его. Он прошел спецподготовку в 1985 году, имел короткую военную стрижку и резкие черты лица. В черной униформе сотрудника службы безопасности Иво Перкусик выглядел как человек, с которым лучше не связываться.
— Ваша приемная дочь пропала, — сказал Боденштайн. — Когда вы видели Свению в последний раз?
Сообщение, кажется, встревожило Перкусика.
— Как это пропала? — переспросил он.
— Она написала подружке, что на время «исчезнет».
Боденштайн задавал Перкусику те же вопросы, что и матери девочки, но, в отличие от той, Перкусик заметил изменения в поведении Свении. В последнее время она стала агрессивнее, часто запиралась в своей комнате и плакала. О причинах своего горя она с ним говорить не хотела. Нет, никаких проблем у них со Свенией не было, девочка его уважала и хорошо к нему относилась, как, впрочем, и он к ней.
— Свения беременна. Вы знали?
Он явно колебался. Впервые на его абсолютно неподвижном лице промелькнуло выражение досады. Потом он кивнул.
— Мать Свении этого не знала, — сказал Боденштайн. — Почему вы не рассказали своей жене?
Иво Перкусик пожал плечами.
— Может, потому, что это вы переспали с ее дочерью?
— Нет, — возразил Перкусик. — Этого я не делал.
— Господин Перкусик, — проникновенно произнес Боденштайн. — Свения исчезла после того, как, возможно, стала свидетельницей убийства. К тому же ее друг был зверски убит в последний понедельник. Вы ведь понимаете, что это неприятные обстоятельства?
Мужчина уставился на Боденштайна.
— Йонас мертв? — растерянно спросил он. — Убит?
— Вы знали Йонаса? — заинтересовалась Пия.
— Конечно, знал. — Перкусик сокрушенно кивнул.
— Почему вы не сказали своей жене, что ее дочь беременна? — не отступал Боденштайн. — Должны быть причины.
— Свения не хотела, и мне пришлось ей пообещать, — ответил мужчина. Он сжал кулаки, борясь с собой. — На той неделе она поздно пришла домой, около четырех утра. Она была совершенно не в себе и сказала, что упала с мокика.
— Во вторник на прошлой неделе? — уточнил Боденштайн.
Перкусик кивнул.
— Рыдала, как сумасшедшая, — сказал он. — Я не мог ее успокоить. Потом она сказала, что беременна, и не знает от кого.
— Кто же может быть отцом ребенка? — спросила Пия.
— Этого она не сказала. — Перкусик беспомощно махнул руками. — Она сообщила, что не спала со сверстниками; видимо, и с Йонасом тоже. А потом рассказала, что у нее что-то было с женатым мужчиной. Я подумал, что она врет.
У Перкусика был хороший немецкий язык, он жил в Германии уже десять лет и говорил почти без акцента.
— Свения рассказала вам, что сделал Йонас? — спросила Пия. — Про е-мейлы, фотографии и веб-сайт?
Перкусик снова кивнул.
— Что именно она вам рассказала?
Иво задумался на минуту и почесал почти наголо стриженный затылок.
— Свения была в ярости на Йонаса за то, что он сделал, — припомнил он. — Все это как-то связано с отцом Йо и Паули. Из-за чего у них все и рухнуло. Она все воскресенье пролежала в постели и проплакала. Мне она сказала, что покончит с собой, если Йо узнает правду.
— Какую правду? — спросила Пия.
— Понятия не имею. — Перкусик отвел глаза, чтобы не встретиться с ней взглядом. Он знал. Почему же твердит, что ничего не знает? Пия протянула ему фотографию, на которой Свения была с мужчиной во время полового акта.
— Вы узнаете мужчину на этой фотографии? — спросила она.
Перкусик пригляделся, его лицо помрачнело, но он покачал головой. Он врал. Его жена два часа назад врала точно так же.
— Где вы были вечером в понедельник с 23:00 до 0:00 часов? — спросил Боденштайн.
— Дома. Один. Черт, вы мне не верите.
— Да, не поверим. — Боденштайн кивнул. — Вам нравилась Свения. Когда вы узнали, как с ней обошелся Йонас, вы впали в ярость и захотели с ним поговорить. Разговор вышел из-под контроля, и вы убили Йонаса.
— Нет, черт возьми. Я этого не делал.
— Вы знали о его вечеринке. Свения вам говорила.
— И что с того? Я там не был.
— У нас ДНК убийцы парня. Если вы сдадите нам слюну на анализ и ваша ДНК не совпадет с той, что мы обнаружили, то мы вас отпустим.
По дороге в Хофхайм никто в машине не произнес ни слова. Трубка Пии пискнула, когда они еще не въехали в Хофхайм-Норд. Она открыла мобильник, опасаясь, что это снова Лукас. Но пришедшее сообщение было от Кристофа Зандера.
«Вы еще не спите?»
Она набрала ответ: «Нет. Надо еще поработать. А почему не спите вы?»
Минуты не прошло, как трубка снова пискнула.
«Вы это всерьез спрашиваете?»
Боденштайн вопрошающе взглянул на Пию, но она только ухмыльнулась и набрала:
«Нет. Я тоже думаю о том, что было бы, если…»
Отправив, она в ожидании смотрела на телефон.
«Как бы нам это выяснить?» — написал Зандер.
У Пии бешено забилось сердце.
«Надо встретиться и продолжить с того момента, на котором нас прервали…»
Они приехали в комиссариат. Боденштайн остановился перед входной дверью и вышел.
«Сейчас уже темно. Но встретиться — звучит хорошо. Только где?»
Пия также вышла, но неохотно. Боденштайн обошел машину и распахнул дверь, выпуская Иво Перкусика.
— Я сейчас подойду, — сказала Пия и заметила, что у нее от волнения дрожат пальцы.
«Предлагайте вы», — написала она.
Боденштайн и Перкусик скрылись за дверьми здания.
«Позавтракаем?»
Пия прикинула, который час. Двадцать минут четвертого. Пока они закончат с Перкусиком, будет пять.
«Идет. У меня? В шесть?»
Она колебалась целую минуту, прежде чем отправила эсэмэску, а потом прислонилась к крылу автомобиля Боденштайна, не сводя глаз с трубки. У нее было такое ощущение, будто она выпила десять чашек кофе или сунула пальцы в электророзетку. Дисплей телефона засветился, и Пия улыбнулась.
«Я принесу булочки. С вас кофе. Где вы живете?»
Без четверти шесть Пия добралась домой на патрульной машине. Иво Перкусик без возражений сдал на анализ кровь и слюну, однако больше ничем ходу расследования не посодействовал. Весьма примечательно тем не менее, что Иво работал у доктора Карстена Бока телохранителем и шофером, а в начале апреля скоропалительно уволился. Это тем более интересно, поскольку и мать Свении знала Бока, так как много лет была экономкой в его особняке.
Патрульная машина затормозила перед зелеными воротами Биркенхофа. Пия поблагодарила коллег в форме и вышла. В высоких тополях начинали утренний концерт птицы, приветствуя нежные сумерки рассвета. Пия отперла ворота и оставила их открытыми, потому что звонок сломался. Обе кобылы выглянули из стойл и радостно заржали в предвкушении. Она наполнила их кормушки сеном, а потом пошла к дому. Сейчас должен прийти Кристоф Зандер! Он всю ночь не мог уснуть из-за нее! Когда Пия отпирала дверь, у нее руки дрожали от волнения. Проходя, она проверила предохранители — все в порядке. И вдруг остолбенела — дверь в гостиную была распахнута! Еще один мощный вброс адреналина, ее начало трясти. Пия рефлекторно потянулась за оружием, но того не было. Конечно, она не взяла пистолет, когда вчера вечером отправлялась побеседовать с Зандером, а потом поставила машину на стоянку и поехала в аэропорт с Боденштайном, не заходя домой. У Пии гулко отдавался в ушах каждый удар сердца, пока она на цыпочках кралась, словно преступница, по собственному дому. Никого нет, ничто не тронуто. Она с облегчением закрыла дверь гостиной, вошла в спальню, открыла платяной шкаф и поискала свое табельное оружие, которое вечером положила в ящик с нижним бельем. Пальцы нащупали ствол «ЗИГ-Зауэр Р6», от сердца отлегло, и коленки обмякли.
— Слава богу! — пробормотала она и прислонилась к дверце шкафа. Но тут ее взгляд упал на столик рядом с кроватью, и внутри все мгновенно сжалось. Она не могла двинуться, от ужаса по спине поползли мурашки. На столе стояла ваза с букетом кроваво-красных роз. И она их туда точно не ставила.
Пия бросилась из дома в конюшню, к Гретне и Нойвиллю, и, дрожа всем телом, забилась в угол. Никто не знал ничего о красных розах, никто, кроме того парня, который долгие месяцы преследовал ее, а потом изнасиловал. Ни одной душе она не рассказывала об этом в то время, кроме полицейских, и ей удавалось в течение долгих лет выдавливать из памяти жуткое воспоминание. В горле встал комок, слезы катились по щекам, все тело сковал ужас. В ее отсутствие кто-то проник в дом и поставил рядом с ее кроватью цветы; кто-то, точно знавший, что означают эти красные розы! Она не могла больше жить одна в этом имении. Лишь мысль о том, что кто-то побывал в ее доме и в спальне, наполняла Пию глубочайшим ужасом. Она отодвинула рукой любопытного жеребенка, пытавшегося жевать ее волосы. Мечта о жизни под одной крышей с животными рухнула. Сегодня же вечером она снимет номер в отеле, а в понедельник утром свяжется с маклером насчет продажи дома. Ни секунды она здесь больше не останется!
— Привет!
В дверях конюшни возник силуэт мужчины. В тот же миг уровень адреналина в крови Пии достиг новых рекордных значений. Она подскочила так, что Гретна и Нойвилль испуганно шарахнулись.
— Все в порядке? — озабоченно спросил доктор Кристоф Зандер. — Дверь в дом распахнута, и поэтому я… — Он поднял вверх обе руки и отступил на шаг. — Сдаюсь!
Только теперь Пия заметила, что направила на него оружие, и разразилась слезами.
— Оливер?
Боденштайн объехал вокруг и увидел в дверях Козиму с заспанным лицом.
— Я не хотел тебя будить.
Козима была в одной футболке, спутанные волосы падали ей на лицо, и когда она, зевая, села за кухонный стол, то выглядела как старшая сестра собственной дочери.
— Ты сегодня ночью вообще спал? — спросила она.
— Нет, — ответил он. — Жалеешь?
— Ужасно. — Она улыбнулась. — Как насчет того, чтобы все же отправиться вместе в постель? Ты мне расскажешь о своем деле, я тебе тоже кое-что расскажу.
— Хорошая идея. — Боденштайн зевнул и кивнул. — Я как раз утратил понимание событий. Каждый след сначала кажется многообещающим, а потом заканчивается ничем. Но в любом случае оба убийства связаны между собой.
Он взглянул на Козиму и с радостью заметил, что она внимательно и с интересом его слушает. Всю прошедшую неделю ему не хватало возможности поделиться с ней мыслями. Чтобы в неокрепшем состоянии не волновать жену, он мало рассказывал ей о расследовании обоих дел, но сегодня утром ему показалось, что он видит прежнюю Козиму, следов нервозности и бледности как не бывало. Они пошли наверх. И в тот момент, когда Боденштайн снял ботинки, галстук и костюм, внезапно мысли его пришли в движение и сложились в единую картину. Он вдруг ясно понял все взаимосвязи, которые прежде от него ускользали.
— Отец Йонаса, — произнес он вслух.
— Отец Йонаса? — вкрадчиво переспросила Козима. — И что с ним?
Иво Перкусик и его жена, оба и сразу, узнали мужчину на фото. Что, если утверждение Свении о том, что она имеет отношения с женатым мужчиной, вовсе не выдумка? Хотя Бок и не был симпатичен Боденштайну, вполне вероятно, что он находился в смертельной опасности. У семьи Перкусик было достаточно оснований ненавидеть Бока.
— Я должен еще раз уйти. — Боденштайн снова быстро оделся и схватил свой мобильник. — Ты мне что-то хотела рассказать?
— Не в дверях, — фыркнула Козима под одеялом. — Это подождет, пока ты вернешься.
— Хорошо. — Все мысли Оливера были уже далеко, он уже рассеянно пытался вызвонить Пию Кирххоф.
В темноте конюшни Пия дрожащим голосом и с истерическими всхлипываниями рассказывала Кристофу Зандеру о том, что произошло. Он сидел рядом с ней в сене, обнимая и утешая. Пия рыдала от облегчения.
— Думаю, мои нервы не в лучшем состоянии, — сказала она после того, как немного успокоилась. — Сначала открытые двери, потом этот букет…
Зандер озабоченно посмотрел на нее.
— У кого есть ключ от двери? — спросил он.
— У соседки, моего бывшего мужа, моих родителей и у меня. — Пия вытерла слезы тыльной стороной руки. — Но никто из них не сделал бы такого. А уж тем более никто не мог знать о красных розах… — Она оборвала себя на полуслове и покачала головой.
— А что с этими розами? — тихо спросил Зандер.
Пии вдруг очень захотелось рассказать все то, что камнем лежало у нее на душе много лет. Она едва его знала, но чувствовала, что может ему довериться.
— Все случилось уже довольно давно, — решительно начала Пия после недолгого колебания. — После выпускного экзамена я поехала с друзьями во Францию. Там я познакомилась с одним студентом из Франкфурта. Для меня это был просто флирт, но для него — нечто большее. Он стал меня преследовать. В течение многих недель и месяцев подкарауливал меня и угрожал. Трижды он тайком проникал в мою квартиру и ставил букет красных роз рядом с кроватью. — Она содрогнулась, вспоминая те времена. — Я не знала, как с этим справиться, написала заявление и отнесла в полицию письма, которые он мне писал. Но мне сказали, что они смогут что-нибудь сделать лишь после того, как что-то произойдет. — Пия всхлипнула. — Постепенно тот парень перестал меня преследовать. Я уже думала, что все кончилось, но он проник в мою квартиру… изнасиловал меня и чуть не задушил.
— О господи! — Зандер крепко сжал ее руку. — Это ужасно.
— Я ни с кем об этом не говорила, даже с моим мужем, — сказала Пия. Ей вдруг стало спокойно; она рассказала наконец кому-то эту историю, и теперь забота Зандера сможет прогнать призраки прошлого.
— Иногда бывает полезно поговорить, — тихо сказал он, и они переглянулись.
— Собственно, я иначе представляла себе наш завтрак, — прошептала Пия. — Мне жаль, что…
— Нет, нет, — быстро прервал он ее. — Вас это не должно тревожить. Все в порядке. Но вам действительно надо что-то предпринять. Вы не можете получить полицейскую защиту у своих коллег?
— Наверное, стоит подумать.
— На вашем месте я бы так и поступил, — серьезно сказал Кристоф Зандер. — Не годится, когда молчат о чем-то подобном. Все лишь разрастается и усугубляется. Лучше говорить. И как можно больше.
Сама мысль вызвала у Пии дискомфорт. Каждый сможет узнать о ее уязвимости, ее страхе и о том, как ее унизили и чуть не убили. Они молчали. Кристоф Зандер обнял ее крепче и ласково погладил по щеке. Пия слышала, что его сердце бьется так же сильно, как и ее.
— Нас подслушивают, — вдруг прошептал он.
Пия подняла голову и увидела жеребенка, который с любопытством разглядывал их, смешно вытянув морду. Она не могла не рассмеяться. Зандер тоже засмеялся. Он встал, взял ее за руку и помог подняться. Они посмотрели друг на друга и снова стали серьезными.
— Пошли, — сказал он. — Выбросим эти розы в мусорное ведро.
Ворота участка Бока были не заперты. Боденштайн проехал внутрь и увидел перед входной дверью в особняк белый «Ниссан Микра». На этой машине Анита Перкусик два часа назад забрала своего мужа из полицейского участка. Оливер явно был прав в своих предположениях. Оставалось надеяться, что он не опоздал. Боденштайн схватил рацию и запросил подкрепление, потом вынул оружие из ящичка на торпеде, вышел из машины и направился к входной двери. Дверь оказалась открытой. Он опасался, что Перкусик вооружен и готов на все. Комиссар снял пистолет с предохранителя и вошел в большой холл. В лестничном пролете на второй этаж слышались чьи-то быстрые шаги.
— Бенджамин! — тихо позвал Боденштайн, когда узнал появившегося на площадке младшего брата Йонаса. Мальчишка оторопел и остановился. Боденштайн опустил оружие и жестом подозвал его подойти. Мальчик не решался, потом испуганно посмотрел по сторонам и быстро пересек холл.
— Что здесь происходит? — прошептал Боденштайн. — Где твои родители?
— Я… я н-не знаю. — Парнишка заикался от страха и волнения. — Я думаю, они в библиотеке.
— Иво один или с кем-то? — спросил Боденштайн.
— Один. — Бенджамин побледнел, как снег, и дрожал всем телом. — Он сказал, будто папа убил Йонаса.
Боденштайн понял, что больше нельзя терять ни минуты.
— Ты сейчас выйдешь на улицу. — Он положил руку на плечо мальчишки и наклонился. — Там стоит моя машина, «БМВ». Сядешь в нее и будешь сидеть, пока я не вернусь. Договорились?
Бенджамин кивнул и с перепуганными глазами скрылся за дверью. Боденштайн понятия не имел, что ждет его в библиотеке, но не мог просто стоять у двери и ждать прибытия коллег. Он глубоко вздохнул и рванул на себя дверь. Его взору предстала странная картина: доктор Карстен Бок сидел на стуле в футболке и спортивных трусах, позади него стояла его жена и целилась ему в затылок. Иво Перкусик, скрестив руки, стоял перед ним. Фрау Бок сама на себя была не похожа. Смерть сына изменила ее; ухоженная, прекрасно владеющая собой дама с нитью жемчуга на шее и любезной улыбкой на устах исчезла, ее место заняла другая — измученная и бледная — та, что целилась сейчас из револьвера 38-го калибра в голову собственного мужа и была готова спустить курок в любой момент. Боденштайн вспомнил, как фрау Бок оттолкнула мужа, упав на пол. «Не прикасайся ко мне!» — крикнула она тогда. За великолепным фасадом особняка давно уже все шло не так прекрасно, как можно было вообразить.
— Фрау Бок, — произнес Боденштайн самым спокойным голосом. — Положите, пожалуйста, оружие.
— Нет, — ответила женщина, не отводя взгляда. — И не подумаю. Я хочу наконец узнать правду. Этот мерзавец давно уже мне лгал и изменял.
— Будьте благоразумны. — Боденштайн видел, что фрау Бок настроена решительно и готова на все. — Подумайте о Бенджамине. Вы будете нужны ему, пока ваш муж будет сидеть в тюрьме.
— В тюрьме? — Глаза фрау Бок сверкнули, она взглянула на Перкусика.
Карстен Бок молчал. Он смотрел в стену, его глаза ничего не выражали.
— Да, в тюрьме, — подтвердил Боденштайн. — Мы собрали достаточно улик против него. Он ответит перед судом за взяточничество и принуждение.
— Ха! — Фрау Бок снова приставила дуло револьвера к голове мужа. — Он призовет на помощь своих адвокатов и счета в банке, и его быстро выпустят. Вы знаете, что от него беременна подружка его сына? — Ее голос стал пронзительным. — Когда Йонас об этом узнал, ему пришлось умереть.
— Если обвинение соответствует действительности, ваш муж ответит и за это, — сказал Боденштайн. — Но если вы сейчас выстрелите, то тоже попадете в тюрьму.
— Да мне плевать! — Женщина рассмеялась. — Я уже давно хочу увидеть эту свинью мертвой! Вы понятия не имеете, что он сделал со мной, моим отцом и нашими сыновьями.
— Герлинда! Пожалуйста, убери оружие, — сказал Бок устало, но повелительно. — Я все объясню. Я ничего…
— Заткнись! — грубо прервала его жена и ткнула револьвером в голову. — Ты и так слишком долго держал меня за дуру.
«Деэскалация», — подумал Боденштайн. Но как убедить фрау Бок отдать оружие? Говорить, он должен все время говорить. Эта дама не холодный убийца. Если бы она действительно хотела убить своего мужа, то сделала бы это сразу, без колебаний. Чем больше она говорит, тем выше шанс, что представится возможность забрать у нее оружие. Боденштайн поднял глаза и встретил взгляд Иво Перкусика. Тот, мигнув, безмолвно попросил его помалкивать.
— Ты подставил моего отца! — продолжала между тем фрау Бок, сопровождая каждое свое слово тычком револьвера в затылок мужа. — Ты хочешь пустить меня по миру с протянутой рукой! Ты думал, я не знаю, какая ты на самом деле скотина! Но теперь ты слишком далеко зашел. Ты убил моего сына, потому что боялся, что он доставит тебе проблемы. Скажи же! Признайся!
Доктор Карстен Бок невольно поморщился. Не было похоже, что он боится.
— Признаюсь, с этой девушкой у меня была интрижка, — хрипло сказал он. — Но к смерти Йонаса я не имею никакого отношения.
— Я не верю ни одному твоему слову! — Герлинда Бок презрительно улыбнулась, ее глаза лихорадочно блестели, но рука, сжимавшая оружие, не дрожала. — Вечером ты не был в Мюнхене, я точно знаю!
— Фрау Бок, отдайте мне оружие, прошу. — Боденштайн протянул раскрытую ладонь. — Все, что вы сейчас заставите сказать своего мужа, будет признанием под принуждением, никакой суд не примет это во внимание. Дайте мне с ним поговорить.
Ее веки дрогнули, она колебалась.
— Послушай его! — Бок повернулся и сделал роковую ошибку, недооценив ненависть своей униженной жены. — Да опусти ты наконец этот проклятый револьвер, старая корова!
Она решительно сжала губы и нажала на курок. Боденштайн среагировал в долю секунды. Он ударил ее по руке, раздался оглушительный выстрел, но пуля вошла не в затылок Боку, а в книжную полку. Герлинда не ожидала отдачи оружия, ослабила хватку, и Боденштайну удалось отобрать у нее револьвер. Женщина истерически закричала, упала на колени и заколотила кулаками по полу. В этот момент в библиотеку ворвались полицейские, которых вызвал Боденштайн. Бок и Перкусик не сопротивлялись и дали себя увести. Фрау Бок успокоилась, только когда ее мужа вывели из комнаты. Боденштайн опустился рядом с ней на колени и положил руку на ее вздрагивающие плечи.
— Зачем вы это сделали? — прошептала она сквозь слезы. — Зачем вы помешали убить эту свинью?
— Радуйтесь, что я помешал, — возразил Боденштайн. — Вы нужны своему сыну Бенджамину. Ваш муж отсидит в тюрьме полный срок.
Боденштайн пил уже шестую или седьмую кружку кофе, когда в его кабинет вошла Пия. Она была бледна и выглядела измученной, ничуть не лучше, чем он сам.
— Простите, — повторила она то, что уже сказала ему по телефону. — Я забыла свою трубку в машине.
— Все в порядке, — вздохнул Боденштайн.
— Бок сказал что-нибудь о Свении? — спросила Пия.
— У него действительно была с ней связь, но он якобы не знает, где она сейчас. Он отрицает, что имеет отношение к смерти сына. Сюда едут коллеги из отдела по борьбе с экономическими преступлениями. Они хотят арестовать сегодня всех, кого подкупил Бок.
— А где фрау Бок?
— В психиатрическом отделении в Хехсте. — Боденштайн оторвался от кофе и поморщился. — Бог мой, это просто жуть. Она чуть не застрелила мужа, была всего на волосок от этого.
— Почему все вообще так далеко зашло?
— Перкусик узнал Бока на фото со Свенией. Он хотел призвать к ответу своего бывшего шефа. Все вышло за рамки, когда фрау Бок услышала, как Перкусик обвиняет ее мужа в том, что тот убил Йонаса, поскольку сын узнал о его связи со Свенией.
— А это соответствует действительности?
— Сходство ДНК убийцы с ДНК Йонаса говорит о том, что они близкие родственники. Но Бок утверждает, что в понедельник был в Мюнхене.
— Как вы вообще пришли к выводу о том, что Перкусик может поехать к Боку? — поинтересовалась Пия.
— Интуиция. — Боденштайн скупо улыбнулся. — Слава богу, она у меня еще не пропала.
Когда Оливер пришел домой, Козима сидела за кухонным столом и писала памятку, что надо купить.
— И? — полюбопытствовала она.
— Даже не спрашивай! — Боденштайн подошел к холодильнику и взял йогурт. — Я имел дело с седьмым грехом.
И вкратце рассказал о случившемся.
— Хорошо, что я не знаю, что тебе приходится переживать, — сказала Козима. — У меня бы ни минуты покоя не было.
— Меня самого до сих пор трясет, — признался Боденштайн. — Возможно, и потому, что я слишком мало спал и выпил слишком много кофе.
— Тебе опять надо уйти?
Он достал ложечку из ящика стола и открыл йогурт.
— Кстати, я отказалась от экспедиции в Новую Гвинею осенью, — мимоходом сообщила Козима, продолжая писать записку.
Боденштайн перестал есть йогурт.
— Что это вдруг? Скажите-ка, ты постепенно становишься благоразумной.
— Ну да! — Козима посмотрела на него и улыбнулась. — Но если уж я вдруг так благоразумна, то стоит спросить, почему я приняла такое решение.
— А вот теперь я по-настоящему заинтригован.
— Я узнала об этом неделю назад, — сказала Козима. — Сначала я была просто в шоке. Я уже подумывала о том, что скоро стану бабушкой, а тут такое…
Боденштайн смотрел на жену, ничего не понимая.
— Сначала я думала, что заболела, потому что ничего подобного просто и в расчет не брала. — Козима стала серьезной. — Мои сорок пять это, конечно, не старость, но как представила, что снова придется возиться с подгузниками и кормлениями и все проходить по новой, то не очень обрадовалась.
Постепенно Боденштайн начал понимать.
— Нет, — сказал он, все еще не веря. — Этого не может быть, или?..
— Может, — подтвердила Козима. — У нас будет ребенок.
— И поэтому ты отказалась от Новой Гвинеи?
— И поэтому ты считаешь меня изнеженной привередой? — Козима улыбнулась.
— Ну да, с годами ты становишься все более придирчивой, — ответил он, а потом подошел к ней, протянул руки и крепко обнял.
Козима обвила руками его шею.
— Жаль, что я не сказала тебе раньше, — прошептала она, — но я должна была сначала сама разобраться. Ты действительно рад? Еще раз все по полной программе?
— Я… Я просто восхищен. — Боденштайн почувствовал вдруг, что у него от счастья на глазах выступают слезы. — Ах, Кози, я даже поверить не могу, это же так здорово, правда!
Они смотрели друг на друга и улыбались.
— Кто бы мог подумать, — тихо сказал Боденштайн. Он погладил жену по щеке, а потом поцеловал ее, сначала нежно, а потом с проснувшейся страстью.
— Что это с вами происходит? — раздался сзади голос Розалии.
Они перестали целоваться, переглянулись и захихикали, как влюбленные подростки.
— Скажем ей? — спросил Боденштайн.
Козима кивнула.
— Что скажете? — Розалия с подозрением посмотрела на родителей.
— Скажи ты, — попросил жену Боденштайн.
Козима отпустила его, подошла к дочери и обняла ее.
— Представляешь, Рози, я беременна. В декабре у нас родится ребеночек, — сообщила она.
Рози мгновенно вывернулась из рук матери.
— Что ты сказала? — Она растерялась и только испуганно переводила взгляд с матери на отца. — Этого не может быть! Это просто мега-паршиво!
— Почему? — спросил Боденштайн. — Что тут плохого?
— Вы в курсе, сколько вам лет? — с осуждением произнесла Розалия.
— Что ты хочешь сказать? — весело хмыкнула Козима. — Слишком много, чтобы рожать ребенка, или слишком много, чтобы его заделать?
Розалия чуть дар речи не потеряла.
— В голове не укладывается, — выдавила она наконец и исчезла.
Боденштайн ухмыльнулся. Молодые люди удивительные ханжи и предпочитают прогонять мысли о том, что их родители могут так же любить друг друга и спать вместе, как и они сами. Он вспомнил, как сам примерно в двенадцать лет застал за «этим» своих родителей. Неделю он не мог их видеть, не испытывая за них стыда.
— Теперь мы пали в ее глазах, — сказал он и взял Козиму за руку. — Что ты думаешь о том, чтобы пойти в спальню и запереть дверь?
— А потом? — Козима наклонила голову и посмотрела на него искоса.
— Я тебе покажу, — ответил Боденштайн.
Сообщение об исчезновении Свении Зиверс передавали по радио и телевидению после обеда и вечером. Определить местонахождение ее мобильного не удалось; установили лишь, что в последний раз телефон включали в Бад-Зодене в пятницу, в 20:07. В это же время Свения послала эсэмэску Антонии Зандер и почти сразу выключила аппарат. Кроме того, поступали сведения от граждан, но при проверке все они оказались ложными. В расследовании обоих убийств сотрудники угрозыска зашли в тупик. Когда Боденштайн, пребывавший в прекрасном расположении духа, прибыл в комиссариат, он застал свою команду в состоянии угрюмой летаргии. Отсутствие каких-либо успешных результатов всех деморализовало, а жуткая жара в кабинетах, не оборудованных кондиционерами, свела рабочий настрой к нулю.
— Есть новости? — спросил Боденштайн, хоть и знал, что вполне мог приберечь вопрос при себе.
— Только что звонила Андреа Аумюллер, — сказала Катрин Фахингер. — Она из грюнцойгской компании, хотела с вами поговорить.
— Я позвоню ей, — ответил Боденштайн. — Дайте мне номер.
Он уже хотел отправить всех по домам, когда Остерман достал из факса заключение из лаборатории об обследовании пикапа.
— Кое-что есть! — объявил он, просмотрев сообщение. — Тело Паули действительно побывало на поддоне пикапа из «Опель-Цоо».
Боденштайн и Пия одновременно взглянули друг на друга.
— Криминалисты нашли волосы, кровь и частицы кожи Паули на поддоне и внутренней стороне грузового отделения; кроме того, дерево поддона идентично тем занозам, что были обнаружены при осмотре тела, — сообщил Остерман. — Имеется огромное количество следов крупной поваренной соли, которая используется для изготовления соляных глыб для копытных. Обнаружены следы лака от велосипеда на дверце грузового отсека. Все абсолютно однозначно.
На минуту стало совсем тихо. Потом Боденштайн кашлянул.
— Фрау Кирххоф, — сказал он. — Дайте мне, пожалуйста, номер доктора Зандера. Франк, проверьте алиби Зандера. Убедитесь, что он действительно прибыл тем рейсом, о котором нам сказал.
— Я могла бы… — начала Пия, но Боденштайн прервал ее, жестом попросив помолчать.
— Нет, — сказал он. — Я сам это сделаю, а вы поезжайте домой.
Пия вздохнула и кивнула. Боденштайн больше не считал ее объективной в том, что касалось Зандера, поэтому отстранил от беседы — и, возможно, он прав. Пия написала своему шефу номер мобильного Зандера и протянула записку.
— Ну, тогда я уезжаю, — сказала она и взяла сумку.
— Минутку! — придержал ее Боденштайн и внимательно посмотрел ей в глаза. — Не делайте ничего необдуманного.
Это прозвучало как предостережение.
— Что вы имеете в виду? — спросила Пия.
— Не рассказывайте о подозрениях относительно Зандера. Я хочу сказать, вы не должны ему теперь ни звонить, ни писать.
— Вы всерьез полагаете, что он замешан в убийстве Паули?
Боденштайн замялся с ответом.
— У него были мотив и средство, — произнес он. — А вот была ли возможность, это мне предстоит выяснить.
Доктор Кристоф Зандер появился в комиссариате Хофхайма лишь через полчаса после того, как Боденштайн позвонил ему. Он ни словом не обмолвился о том, насколько не вовремя его оторвали от работы в самый разгар, в солнечный субботний день. Боденштайн провел его в свой кабинет, предложил кофе, от которого Зандер вежливо отказался, и изложил результаты лабораторного исследования.
— Убийца Паули каким-то образом связан с «Опель-Цоо», — произнес Боденштайн в заключение. — Он должен был иметь возможность воспользоваться машиной. Так или иначе, но вы и ваши сотрудники попали в поле нашего расследования.
— Все мои сотрудники знали Паули, он причинил нам немало неприятностей. — Зандер скрестил руки на груди. — Но я не могу себе представить, что кто-то из них зашел так далеко — убил Паули и разложил его тело на лугу перед зоопарком.
— А как насчет вас? Вы прилетели из Лондона не тем рейсом, о котором нам рассказали. Зато ваше имя есть в списке пассажиров борта, прибывшего в четверть девятого вечера. Как вы это объясните?
Зандер внимательно посмотрел на Боденштайна своими темными глазами.
— Я был зарегистрирован на более ранний рейс, — ответил он. — Я сделал это по телефону, но на трассе в Хитроу случилась авария, и мое такси застряло в пробке. Когда я прибыл в аэропорт, самолет уже улетел, поэтому я отправился следующим.
Это звучало вполне правдоподобно. Но могло оказаться выдумкой.
— Не хочу ничего скрывать, — добавил Боденштайн. — В настоящий момент против вас говорит многое. Мотив, средство, возможность — все подходит. К тому же ваши дружеские отношения с фрау Кирххоф можно рассматривать как попытку склонить ее в свою пользу.
Ни один мускул не дрогнул на лице Зандера, оно оставалось бесстрастным.
— Но считать вас преступником, — продолжал Боденштайн, — мне мешает место обнаружения тела и тот факт, что мы нашли следы на поддоне в вашем пикапе. Я думаю, если бы вы действительно хотели вывезти тело куда-то, то выбрали бы другое место, а не луг около зоопарка. Кроме того, вы избавились бы от поддона и вымыли пикап.
Зандер только поднял брови, но продолжал молчать. Боденштайн откинулся назад в рабочем кресле и испытующе смотрел на собеседника.
— Вы кого-то прикрываете? — спросил он.
Эта мысль, казалось, вообще не приходила Зандеру в голову.
— Нет. — Он удивленно покачал головой. — С какой стати мне кого-то прикрывать, если я сам подпадаю при этом под подозрение?
— Из особого расположения, например…
— Точно нет. Я хорошо отношусь ко всем моим сотрудникам, но так далеко никогда не зайду.
— Даже если один из них друг вашей семьи и сын одного из членов попечительского совета? — допытывался Боденштайн.
— Вы говорите о Лукасе… — Зандер нахмурился, обдумывая такую возможность, но сразу же отверг ее. — У парня вообще не было никаких причин убивать Паули, они дружили.
— Насколько хорошо вы знаете Лукаса?
— Довольно хорошо, — ответил Зандер, — и довольно давно.
— Видите ли, я знаю Лукаса не очень хорошо. — Боденштайн снова откинулся на кресле и попытался оценить сидящего напротив мужчину. — Но мне, в отличие от большинства других людей, он не очень-то симпатичен. Он слишком обаятелен. Это может вводить в заблуждение.
— Что вы имеете в виду?
— У Лукаса располагающая внешность, он умен и многим нравится. Ни один из тех, кого мы допрашивали последнее время, не сказал о нем ни слова дурного.
— Ну и что? Почему он должен быть связан с убийством Паули или Йонаса? Оба ведь были его близкими друзьями.
— Я имею обыкновение подозревать людей, которых другие вообще ни в чем не подозревают. — Боденштайн улыбнулся. — Моя коллега фрау Кирххоф совершенно прониклась к нему симпатией. У меня создалось впечатление, что она не совсем нейтральна, когда дело касается парня.
— И из чего это следует?
Мужчины молча смотрели друг на друга.
— Чувства могут оказывать сильное влияние на объективность, — сказал Боденштайн. — Этим не раз пользовались опытные преступники. У фрау Кирххоф развилось сочувствие в отношении Лукаса, и не в последнюю очередь из-за того, что вы ей рассказали о мальчике. Сочувствие сильная штука.
Зандер ничего не сказал, только выжидающе смотрел на Боденштайна.
— Насколько я понимаю, — продолжал тот, — Лукас мастер манипуляции. Он к каждому оборачивается той стороной, которую в нем хотят видеть, или той, которая нужна для его целей. Каждый видит в Лукасе только то, что хочет видеть. Поэтому настоящего Лукаса вообще никто не знает.
Зандер задумчиво оперся подбородком на кулак.
— Я думаю, вы переоцениваете парня, — ответил он. — Вы правы, он хорош собой и производит впечатление самоуверенного, но тем не менее это глубоко неуверенный в себе, очень ранимый молодой человек; он жаждет признания и поддержки, которых не получает от своего отца.
— Он вам нравится, — постановил Боденштайн.
— Да, это так, — подтвердил Зандер. — Мне нравится Лукас. Ему пришлось вынести несколько очень травмирующих переживаний, когда он был маленьким. И мне больно, что теперь ему вновь приходится страдать.
— Паули был убит перед дверью своей кухни, — сказал Боденштайн. — Его тело погрузили в ваш пикап, и оно пролежало там около суток, прежде чем его выгрузили на лугу. Из этого кое-что следует.
— Точно. Хладнокровие или ненависть. И то и другое я никак не могу отнести к Лукасу и его отношению к Паули. Помимо прочего, у парня нет водительского удостоверения.
— Но кого вы считаете способным на нечто подобное? Кто из ваших работников, имевших доступ к машине, настолько ненавидел Паули, чтобы сделать что-либо в таком духе?
— Никто.
— Тогда я спрошу иначе. Кто из ваших сотрудников мог настолько ненавидеть вас, чтобы захотеть уничтожить с помощью этого преступления?
— Вы думаете, все это могли подстроить, чтобы потом свалить убийство на меня? С какой стати? — Зандер в сомнении улыбнулся.
— Возможно, кто-то хотел вам отомстить. Есть какой-нибудь бывший сотрудник, которого вы уволили, и он может полагать, что с ним обошлись несправедливо?
Директор зоопарка наморщил лоб и задумался. Боденштайн пристально за ним наблюдал.
— Вообще-то, один такой есть, — сказал Зандер после долгих колебаний. — Он из тех, кто всегда считает себя обделенным. Проработал всего четыре недели, но совершенно не проникся духом команды, был ленив и делал все спустя рукава. Я его дважды предупредил и потом, примерно месяц назад, уволил. Он так разозлился, что даже набросился на меня. У нас с ним был жесткий разговор.
— Назовите мне имя, я бы хотел его проверить.
— Его зовут Тарек. Тарек Фидлер.
Боденштайн воспрянул духом. Тарек Фидлер! Приятель Лукаса и Йонаса Бока, который работал садовником в Швальбахе и увез Эстер Шмит с пепелища ее дома! Несомненно он был знаком с Паули.
— Вы можете идти, доктор Зандер, — сказал Боденштайн и взял дело Йонаса Бока, которое лежало на столе. — Большое вам спасибо, что сразу откликнулись.
— Пожалуйста!
Директор зоопарка встал и вышел из кабинета, не подав Боденштайну руки.
Когда через полчаса Боденштайн подходил к двери квартиры Тарека Фидлера в высотном доме на Остринг в Швальбахе, он чуть не столкнулся с каким-то молодым человеком, как раз выходившим из квартиры со множеством сумок. Парень вздрогнул и от страха выронил сумки.
— Ты случайно не Франьо Конради? — Боденштайн помнил лицо мальчишки, которого уже вызывал в комиссариат на беседу.
— Да, а что?
Парнишка испуганно отпрянул. В полумраке не имевшей окон лестничной клетки Боденштайн заметил кровоподтеки на его лице. Губа раздулась, левый глаз с фиолетовым фингалом, очки погнуты, стекло треснуло.
— Что с тобой случилось? — спросил комиссар.
— Ничего.
Парень нагнулся, чтобы поднять пакеты. Он был маленьким и хилым, его суетливые движения выдавали напряженность. Франьо Конради боялся.
— Господин Фидлер дома? — спросил Боденштайн. — Я должен с ним серьезно поговорить.
— Нет, он уехал в фирму, — нервно ответил Франьо.
— Ты уходишь?
— Да, — коротко ответил парнишка.
Боденштайн с удивлением заметил, что мальчик борется со слезами. Должно быть, его что-то серьезно потрясло, потому что парень в его возрасте скорее спрыгнет с четырнадцатого этажа, чем заревет на людях.
— Ты с кем-то подрался? С Тареком? Я думал, вы друзья и все вместе владеете этой компьютерной фирмой.
— Друзья! — Франьо фыркнул, что-то среднее между смехом и всхлипыванием. — Были когда-то, пока не появился Тарек. Его интересуют только деньги. — Он поднес руку к разбитой губе, что слегка кровоточила, и резко сказал: — Я сыт по горло этим дерьмом с фирмой и этой проклятой игрой. Я думал, некоторые занимаются этим для того, чтобы что-то изменить, сделать лучше. Но некоторых это вообще не интересует! Идеи и проекты Улли им вообще по фигу. Я очень долго не замечал, что происходит на самом деле.
Парень был идеалистом и ушел от родителей из-за своих убеждений.
— Кто это «некоторые»? — спросил Боденштайн, в надежде, что расстроенный мальчишка сообщит ему побольше информации. Но после вопроса полицейского парень понял, что зашел слишком далеко, и не ответил.
— Как собираешься отсюда уезжать?
— Понятия не имею. — Франьо пожал плечами.
— Если хочешь, я подвезу. Я еду в Келькхайм.
По дороге Франьо немного расслабился. Он сказал, что Паули вдохновил его на решение идти собственным путем в жизни.
— Мой отец не понимает, что я не хочу быть мясником, — говорил он. — Он думает, что я неблагодарный. Но я просто в ужас впадаю, как только представлю, что до конца жизни буду делать колбасу и стоять за прилавком.
Боденштайн слушал молча. Он с сочувствием выслушал в свое время Конради, когда тот возмущенно рассказывал, что именно Паули настроил против него его же сына. Из уст парнишки все звучало совершенно иначе. Франьо не хотел становиться мясником, как Лоренц не хотел идти работать в полицию. Боденштайн хорошо помнил разочарование собственного отца, когда сам сообщил ему когда-то, что не хотел бы унаследовать имение Боденштайн, а предпочитает изучить право и потом работать в полиции. И хотя он сам твердо решил не навязывать профессию своим детям, но тем не менее был возмущен, когда Розалия захотела устроиться подсобной работницей на кухню на лето.
— Я хочу изучать биологию, — продолжал тем временем Франьо. — Йо сказал, что мы могли бы зарабатывать бешеные деньги. У меня все в порядке с компом, я могу программировать, но я точно не Лукас!
— Что ты хочешь сказать? — спросил Боденштайн. Неужели он нашел кого-то, кто не любил Лукаса и не восхищался им?
— Лукас — гений, — разочаровал его Франьо. — Он читает исходные коды, как другие читают книги, и знает Perl, Java, BASIC и C++ в десять раз лучше Тарека. «Двойная жизнь» была его идеей, но теперь Тарек думает все подгрести под себя.
— Лукас и Тарек хорошо ладят?
— Лукас с любым найдет общий язык, — сказал Франьо, а потом в его голосе зазвучала горечь. — Тарек подлизывается к Лукасу, потому что без него ничего не выйдет. Это даже Тарек понимает.
— Тебе нравится Лукас?
— Да, — кивнул Франьо. — У него, конечно, бывают закидоны, но с гениями так часто. Если Лукас иногда и бывает немного странным, то это из-за его болезни, как нам Улли сказал. Тарек насмехался над Лукасом — конечно, только за его спиной, — но это так мерзко. Я считаю, друзья не должны говорить друг о друге плохо.
Это заинтересовало Боденштайна.
— А что за болезнь у Лукаса? — поинтересовался он.
— Улли сказал, что у него диссоциативное расстройство. — Франьо пожал плечами. — Не знаю, что он имел в виду.
Боденштайн тоже не вполне это себе представлял и решил, что разберется позже.
Оливер въехал во двор в мюнстерской промзоне, как раз когда Тарек Фидлер уходил со склада. Прижав мобильный телефон к уху плечом, он с кем-то жарко и сердито спорил, запирая при этом один за другим дверные замки. Заметив Боденштайна, он поднял приветственно руку и закончил телефонный разговор.
— Здравствуйте, господин… мне жаль, но я забыл ваше имя, — сказал он приветливо и улыбнулся. От его злости не осталось и следа.
— Боденштайн. У вас есть время ответить на пару вопросов?
— Конечно. — Молодой человек кивнул. Заиграл его мобильный телефон, но он оставил звонок без внимания.
— Тело господина Паули было перевезено в пикапе из «Опель-Цоо», — сказал Боденштайн. — Теперь мы выясняем, как оно туда попало и кто имел возможность пользоваться этой машиной.
Улыбка исчезла с лица Тарека.
— Да, понимаю, — произнес он. — Вы, конечно, уже поговорили с Зандером. Я поспорил с ним, когда он меня уволил. Неудивительно, что он подозревает меня в угоне.
— Он не подозревает, — возразил Боденштайн. — Но мы проверяем каждый след, каким бы невероятным тот ни казался.
Трубка Тарека продолжала непрерывно звонить.
— Почему вы не спрашиваете Лукаса о машине? Он всегда берет пикап, когда Зандера нет.
— Я думал, у него нет водительских прав.
— Ну, не знаю, машину-то он водить умеет.
У Боденштайна возник вопрос, почему молодой человек пытается очернить своего друга. Возможно, из зависти? Оливер вспомнил, что Зандер охарактеризовал Тарека как человека, который постоянно чувствовал себя обделенным.
— Чем именно вы занимаетесь в фирме Лукаса и Йонаса?
— Фирма принадлежит нам в равных частях, — уточнил Тарек. — Конечно, у меня не было денег, чтобы внести свою долю при регистрации, поэтому официально предпринимателями считаются Лукас и Йо. Но внутри никакой иерархии нет. Каждый делает то, что умеет лучше всего.
— А что лучше всего умеете вы?
— Программировать, — улыбнулся Тарек. — Разумеется, совершенно легально. Я свой урок усвоил.
— Как вы ладите с Лукасом?
— Обычно хорошо. — Молодой человек задумался. — Но в последнее время он очень изменился.
— Как именно?
— Трудно сказать. Иногда он совершенно отрешен, потом срывается без всяких видимых причин и рычит на всех. Но он находится под жутким давлением своего отца. Тот перекрыл ему доступ к деньгам, а это невыносимо для таких, как Лукас.
— То есть?
— На фирму расходуются деньги старика ван ден Берга и отца Йо. По большей части без их согласия. Лукас и Йо их… гм… «таскают» — неправильное слово. Они же собираются все вернуть, с процентами.
Его трубка снова зазвонила, но уже с другой мелодией. Тарек Фидлер взглянул на экран.
— Еще что-нибудь? — нетерпеливо спросил он. — Мне надо довольно многое сделать.
— Почему вы избили Франьо Конради?
— Кто вам сказал такое?
— У вас разбиты костяшки пальцев, — заметил Боденштайн. — А у Франьо — лицо. Я просто сложил одно с другим.
Молодой человек вдруг занервничал.
— Мы просто поспорили. Ничего серьезного.
— Для «ничего серьезного» Франьо выглядит слишком потрепанным, — сказал Боденштайн. — Как же тогда выглядят люди, с которыми у вас серьезные разногласия?
— В любом случае не мертвыми. — Тарек Фидлер улыбнулся, но взгляд его остался настороженным. — Не такими, как мой друг, который кое с кем поспорил.
— Йонас?
— Точно. Он поспорил. С Лукасом.
Дневная жара сменилась вечерней прохладой. С террасы ресторана открывался отличный вид на долину до самого Руппертшайна. Квентин, брат Боденштайна, подсел к ним с Козимой за столик, когда они поужинали.
— Между прочим, у меня новая помощница работает в конюшне, — прямо сказал Квентин. — Ваша будущая невестка. Тордис Хансен.
— В самом деле? — Боденштайн вспомнил недавнюю утреннюю, весьма неловкую встречу в гараже. — И как давно?
— Третий день. Права собственности на Гут Вальдхоф все еще неясны, а постройки ветшают.
— Жаль, — заметил Боденштайн. В прошлом году он отправил за решетку не только старого, но и нового владельца престижного манежа под Келькхаймом.
— Мне бы сюда… — Квентин кивнул кельнеру и показал на пустую бутылку из-под красного вина. — У меня сейчас все стойла заняты. И к тому же я получил наконец положительный ответ из строительного отдела. Если мы еще и финансирования добьемся, то сможем в начале следующего года начать сносить старый и возводить новый манеж.
— Ого! А как ты добился решения от строительного департамента? — поинтересовался Боденштайн у брата. — У них нынче жесткие правила относительно сохранения старинных конюшен как исторических памятников.
— Руководитель строительного департамента любит хорошо поесть, — ответил Квентин.
— Это подкуп.
— Да брось ты! — отмахнулся Квентин. — Вы, легавые, все слишком буквально понимаете.
— Не только мы, легавые, — ответил Боденштайн. — Между прочим, руководитель строительного отдела и тот, кто давал ему взятки, с сегодняшнего утра сидят в предварительном заключении. И как раз за это самое. Надеюсь, что он твое заявление уже рассмотрел и подписал, или тебе придется надеяться на его не менее жадного преемника.
— Не говори ерунды! — Квентин выпрямился на стуле.
— А я и не говорю, — возразил Боденштайн. — Чиновника мог подкупать не только ты.
На террасе появились новые гости. Жена Квентина Мария-Луиза встретила их и проводила к последнему свободному столику.
— Это там не мама Тордис, по которой вы оба сохли в юности? — спросила Козима не без ехидства.
Братья Боденштайн моментально повернули головы. Действительно, это была Инка Хансен в сопровождении нескольких представительных мужчин и женщин. Оливер Боденштайн своим глазам не поверил, когда узнал среди них доктора Кристофа Зандера.
— Вы только посмотрите-ка, кто тут, — проворчал он.
— Это правление попечительского совета кронбергского «Опель-Цоо» с дамами, — объяснил Квентин. — Раз в месяц они приходят поужинать. Когда они осенью откроют собственный ресторан, то перестанут быть нашими клиентами.
Боденштайн наблюдал, как галантно доктор Зандер отодвинул стул для Инки Хансен. Она поблагодарила его с улыбкой, за которую он двадцать пять лет назад был готов умереть. Все выглядело так, что, пожалуй, надежды Пии Кирххоф на этого Зандера напрасны. То, как директор зоопарка и его ветеринар общались друг с другом, обменивались улыбками и вместе листали меню, указывало, что они близки. Привлекательный вдовец и не менее эффектная одинокая дама, которых, помимо общих интересов, многое связывает на работе, — идеальное сочетание. Какое отношение имеет к жизни этого доктора Зандера замужняя сотрудница уголовного розыска? Подозрения Боденштайна относительно доктора Зандера ожили. И внезапно он осознал, что именно не давало ему покоя все это время.
Пия весь вечер пребывала в тревоге и ждала, что Зандер ей позвонит. Может, он сердится, что она его не предупредила? Или Боденштайн вообще арестовал его? Неизвестность заставляла ее нервничать.
В четверть десятого мобильный зазвонил. К сожалению, это был Боденштайн, а не Зандер.
— Фрау Кирххоф, — тихо произнес он. На заднем плане были слышны звон посуды и голоса. — Могу я задать вам очень личный вопрос?
— Зачем? Думаю, да. Конечно.
— У вас с доктором Зандером нечто серьезное или так… гм… флирт?
Пия отметила, что при упоминании имени Зандера у нее сердце в пятки ушло. Невольно она подумала о том, что могло бы произойти сегодня утром, если бы шеф ее не вызвал.
— А почему вам необходимо это знать? — осторожно спросила она. — Или просто опять мучает любопытство?
— Нет, это серьезно, — ответил Боденштайн приглушенным голосом. — Чем дальше я над всем размышляю, тем больше крепнет ощущение, что мы — точнее, лично вы — лишь часть спланированного спектакля.
— Как вы к этому пришли? — Пия нервно сглотнула и выпрямилась. — И какими соображениями должен был руководствоваться… — Ей трудно было произнести имя. — …Зандер, чтобы что-то инсценировать?
— Это мне не совсем понятно. Возможно, это связано со Свенией, лучшей подругой его дочери. Или с Лукасом. Оба так или иначе связаны с нашими делами, Зандер знает это и хочет их защитить. Но это только интуиция.
Боденштайн и его предчувствия… Они часто его обманывали. Пия тут же вспомнила о конфликте осенью прошлого года, когда шеф вцепился в каратистку, которую, тоже из-за предчувствия, напрасно считал преступницей.
— Я сейчас в ресторане своего брата, — пояснил Боденштайн. — Зандер тоже тут. В сопровождении Инки Хансен. Это, в общем-то, ничего не значит, она ветеринар в зоопарке, но они… ну да…
— Но — что? — Пия закрыла глаза. Неужели все чудесные слова, сообщения прошлой ночью и чуткое утешение сегодня утром были лишь частью коварного плана, чтобы запудрить мозги доверчивой полицейской ищейке? Подтверждение тайных опасений ранило ей душу.
— Вдвоем они производят впечатление весьма близких людей.
— А почему бы и нет? Они каждый день работают вместе, — услышала Пия собственный глухой голос. — Между мною и им нет ничего более, чем… Более ничего.
Она ненавидела себя за свои мечты, за безоглядную детскую влюбленность, ненавидела Боденштайна за то, что он разрушил эту иллюзию. Ее разочарование сменилось гневом. Когда Боденштайн наконец закончил разговор, она уставилась в вечернее небо. Со слезами на глазах Пия думала о том, как допустила, что Зандер стал ее использовать? Он, должно быть, быстро заметил, что нравится ей. Воспользовался ли он этой слабостью? Рыбка угодила вовсе не в ее сети, а она сама попалась. Пия не могла поверить, что могла так ошибиться — но тем не менее человек, которому она утром доверила самую страшную свою тайну, в данный момент сидел с другой женщиной в ресторане, а о ней, судя по всему, и не вспоминал, потому что иначе хотя бы сбросил эсэмэску. Не часто она чувствовала себя такой одинокой. Незаметно профессия и личная жизнь переплелись самым тесным образом. Пия вспоминала и пыталась проследить, когда поддалась своим мечтам и страхам и сбилась с истинного пути. Она все еще смотрела в небо, и тут зазвонил мобильный. Пия взглянула на дисплей. Лукас! Он-то и нужен, чтобы поддержать ее раненую душу.
Вся Германия пребывала в приподнятом настроении после того, как во второй половине дня немецкие футболисты выиграли со счетом 2:0 у шведов в матче одной восьмой чемпионата мира. До позднего вечера разъезжали гудящие автомобили, фанаты с флагами заполонили улицы Франкфурта, будто Германия выиграла сам чемпионат.
— Идиоты, — сказал Лукас. — У них крыша съехала.
Пия коротко взглянула на него. Всего через четверть часа после звонка он уже был у нее — прекрасный, как ангел, в узких джинсах, белой рубашке с закатанными рукавами, светлые волосы взлохмачены. Пия даже не спрашивала, куда он собирается ее повезти. Главное, она не хотела сидеть дома одна и мучиться раздумьями о Кристофе Зандере и их взаимоотношениях.
— Что случилось? — спросил Лукас, когда они проезжали на «Смарте» домработницы ван ден Бергов мимо рынка в сторону Старого города.
— А что должно было случиться? — задала встречный вопрос Пия.
— Вы не такая, как всегда. В растрепанных чувствах, и вид отсутствующий.
— Мне надо раскрыть два убийства, а я не могу продвинуться, — сказала Пия, удивленная восприимчивостью Лукаса.
— Не в этом дело. Вас кто-то обидел. Я прав?
В его голосе было столько сочувствия, что Пия едва не расплакалась.
— Да, ладно. — Лукас тактично выждал время, которое ей потребовалось, чтобы вернуть утраченный было контроль над эмоциями. Он свернул на Майнцское шоссе, потом на Новое Майнцское.
— Куда мы едем? — поинтересовалась Пия.
— Пить коктейли.
— Здесь? В Банковском квартале?
— Да. Вы уже бывали в «Майнтауэре»?
Лукас озабоченно искал парковку и наконец нашел одну, размером как раз для «Смарта».
— Нет, — покачала головой Пия. — А туда можно пройти просто так?
— Мне можно, — ухмыльнулся Лукас.
Пия не раздумывала ни секунды. Когда они приблизились к небоскребу, где располагался банк «ХеЛаБа», а на 187-метровой высоте находились радиостудия Гессена и ресторан, Лукас достал пластиковую карту, взял Пию за руку и прошел сквозь очередь, проведя женщину за собой. За гранитной стойкой распоряжались две девушки и мужчина в голубой униформе с застывшей на губах вежливой улыбкой, определяя, кого пускать внутрь. Лукас представил всей троице, от расположения которой зависело, удастся ли субботний вечер, пластиковую карточку, и ею провели через считывающее устройство.
— Разрешите ваше удостоверение личности? — Охранник был недоверчив. После того, как террористические взрывы в небоскребах стали реальностью, во Франкфурте также усилили меры безопасности.
Лукас протянул свое удостоверение. Внимательно его изучив, сотрудник улыбнулся гораздо шире, почти угодливо.
— Большое спасибо. — Он вернул Лукасу удостоверение и пластиковую карточку. — Добро пожаловать в «Майнтауэр»! Милости просим…
Маленькая дверца с жужжанием отодвинулась, и Пия вслед за Лукасом прошла через контроль безопасности к лифту.
— Как ты это провернул? — прошептала Пия, когда они вдвоем, не считая сотрудника службы безопасности, стояли в лифте.
— Имя моего отца открывает во Франкфурте все двери, — подмигнул Лукас.
Лифт в считаные секунды поднял их на сто восемьдесят семь метров.
— Ты хочешь меня поразить, — сказала Пия.
— Конечно, — обезоруживающе усмехнулся Лукас. — Если уж вы со мной идете, то не в забегаловку.
Пия вошла в ресторан, и у нее перехватило дыхание. Из панорамных окон, высотой в восемь метров, открывался вид на весь город. Под ногами сияло огромное море огней.
— Добрый вечер, господин ван ден Берг, — приветствовала их распорядительница ресторана столь же обходительно, как до этого сотрудники на входе. — Чем мы можем быть вам полезны?
— Моя подруга здесь в первый раз, — томно произнес Лукас. — Поэтому она хотела бы сидеть у окна. Лучше всего в баре.
— Разумеется! Одну минуточку, пожалуйста!
Женщина поспешила немедленно выполнить просьбу. Через секунду был готов столик, который кому-то пришлось уступить для сына члена правления банка ван ден Берга. Вид сквозь огромные окна был ошеломляющим, коктейли пытались соответствовать. Общество Лукаса благотворно действовало на Пию; его внимательность, ненавязчивая предупредительность были как бальзам для ее истерзанной души. Зандер, Хеннинг, проблемы на работе отодвинулись куда-то далеко-далеко. К черту этих мужиков и переживания! После пятого коктейля настроение Пии существенно улучшилось.
— Здесь становится скучновато, — заметил Лукас. — Поедем куда-нибудь еще!
— Поддерживаю, — откликнулась Пия.
Она слегка опьянела и, когда Лукас смотрел на нее, чувствовала себя такой молодой и желанной, как уже давно не доводилось. Система предупреждения слабо вспыхнула последний раз в ее рассудке и выключилась. Многие годы она была рассудительна и разумна, но этой ночью оставаться такой не хотела.