Самоумаление и самоуничижение

В своем сравнительном описании американской и япон­ской культур Маркус и Китаяма противопоставляют американское «самовозвышение» и японское «самоуничижение». Вот что они пишут:

Мы остановимся на одном частном явлении, распространен­ность которого в западной литературе оказалась очень сильной, а именно на наблюдаемой тенденции ставить себе в заслугу свои успехи и обвинять других в своих неудачах. Это явление самовозвышения тем более загадочно, что оно не проявляется в дру­гих, а особенно в азиатских, культурах, заменяясь явлением са­моуничижения... В целом самовозвышение кажется особенно распространенным и всеобъемлющим в американской, но не в японской культуре... самоуничижение с точки зрения отдель­ной личности можно рассматривать как результат тактического поведения, призванного убедить окружающих в собственной скромности — предпочтительная модель поведения во многих неевропейских культурах (1992:15).

Подобные рассуждения кажутся мне интересными и сти­мулирующими, но точный их смысл неясен. Использование же культурных сценариев не только позволяет нам, но даже вынуждает быть точными. Более того, терминология, кото­рой пользуются авторы только что цитированной статьи, об­наруживает явную англоцентрическую ориентацию: что ни говори, но само слово self-effacement 'самоуничижение' — английское, отражающее англоязычный подход и имеющее умеренно, но отчетливо пейоративный характер.

Какую интерпретацию утверждений Китаяма и Маркуса мы ни выберем, мы можем сформулировать их в универсальных терминах, не страдающих англоцентричностью. Я бы предло­жила следующий сценарий для дальнейшего обсуждения:

(14) Английский сценарий «самовозвышения»
хорошо часто думать так:

я сделал нечто очень хорошее

я могу делать подобные вещи

не каждый может делать подобные вещи

другие люди не часто делают подобные вещи

(15) Японский сценарий «самоуничижения»
хорошо часто думать так:

я сделал нечто плохое

я часто делаю подобные вещи

не каждый делает подобные вещи

другие люди не часто делают подобные вещи.

Использование сценариев принуждает нас формулировать наши гипотезы в более строгой форме, нежели та, которая выражается туманными и неопределенными терминами, та­кими как самовозвышение и самоуничижение. Например, мы обязаны задуматься над тем, хотим ли мы сказать «хоро­шо думать так» или «хорошо говорить так». Если с точки зрения американской культуры японское самоуничижение (как это формулируют Китаяма и Маркус) «можно рассматривать как... результат тактических действий, которые человек пред­принимает, с тем чтобы убедить окружающих в собственной скромности», то японская норма, очевидно, относится к тому, что человек говорит, а не к тому, что он думает. Однако тот факт, что исследования, на которые ссылаются Китаяма и Мар­кус, свидетельствуют о том, что американцы в целом имеют о себе более высокое мнение, чем японцы, наталкивает на мысль, что рассматриваемая норма касается «думания», а не только «говорения».

Более того, из недавно опубликованной работы Китаяма и др. становится ясным, что все, что там говорится, относится к «думанию», по крайней мере, в той же степени, как и к «говорению», и что специальный акцент на намерении по­дать себя в наиболее выгодном свете будет скорее отражать американское понимание японской нормы, нежели собствен­но японскую норму.

С европейской, независимой точки зрения эта самоуничижи­тельная тенденция трактуется как нарочито подчеркивающая скромность манеры поведения. Несмотря на то, что подобная тактика иногда действительно вступает в игру, это мало что да­ет для систематического объяснения всей совокупности данных (Kitajama et al. 1995: 538).

Чтобы найти культурное обоснование японским нормам самоуничижения, Китаяма и др. выдвигают интересную ги­потезу, привязывающую эти нормы к общекультурному акценту на взаимозависимости и необходимости «приспосаб­ливаться»:

Вероятно... что наблюдаемая в японской культуре тенденция к самоуничижению являет собой форму адаптации к куль­турной среде, в которой господствует концепция личности как одного из взаимозависимых ее членов. Поскольку адаптация и приспособление являются важной культурной задачей, то люди, принадлежащие к японской культуре, привыкают внимательно относиться к отрицательным сторонам своей личности... они вынуждены обнаруживать их прежде, чем вносить соответст­вующие изменения и исправления; тем самым они увеличивают степень своей приспособленности к социальным нормам и ожи­даниям.

С лингвистической точки зрения интересно заметить, что лексические свидетельства подтверждают выдвинутую Ки­таяма и соавторами гипотезу: в английском языке self-esteem «самоуважение» — обычное, обиходное слово, в то время как self-aversion «самоотвращение» едва ли вообще существует; в японском, наоборот, jiko-keno (приблизительно: self-aversion) является повседневным словом, а слово jisonshin (приблизительно: self-esteem) имеет в языке сомнительный статус. Этот лексический контраст говорит о том, что для носителей английского языка идея «думать о самом себе хо­рошо и от этого хорошо себя чувствовать» важнее, нежели «думать о себе плохо и от этого плохо себя чувствовать»; для носителей японского языка верно обратное.

Приняв доказанное Китаяма и др. утверждение о том, что японские правила самоуничижения касаются не только того, что говорят, но и того, что думают, следует все-таки отме­тить, что, бесспорно, существуют сценарии, касающиеся именно «говорения».

Среди них, в частности, есть сценарий «везения» (Китая­ма и соавторы поясняют, что проведенные наблюдения пока­зали, что японцы обычно объясняют удачу затраченными усилиями или везением [1994: 5]). Сценарий выглядит так:

(16) когда кто-то говорит мне что-то вроде

«что-то хорошее случилось с тобой из-за того, что ты сделал что-то хорошее»

хорошо сказать этому человеку что-то вроде «я не могу так думать эта хорошая вещь случилась не из-за того, что я сделал что-то хорошее».

Реальность культурных норм лучше всего прослеживается в моменты столкновения культур, когда очень часто возни­кают недоразумения. Шкалу серьезности межкультурных недоразумений довольно трудно зафиксировать, но это во­все не делает их менее значимыми в жизни индивидов, как, например, Тома и Боба у Катаока, и в жизни многонацио­нальных и, следовательно многокультурных обществ, таких как Австралия или Соединенные Штаты. Вот вам еще одна вымышленная, но правдоподобная история из Катаока («Ужасный сын»):

У Боба в семье около 6 месяцев жил приехавший по обмену японский студент Томио. Томио — идеальный студент и иде­альный гость: он ладит со всеми членами семьи, помогает по хо­зяйству, у него очень много друзей, и он отлично учится. Он был в радость всей семье.

Однажды к ним в гости во время своей деловой поездки в США заехал отец Томио. Он поблагодарил родителей Боба за то, что они взяли на себя заботы о его сыне, «который невоспи­тан, эгоистичен и не может ничего сделать сам». Он даже про­сил простить его за то, что он и его жена не смогли вырастить из Томио такого джентльмена, как Боб. Когда же родители Бо­ба не согласились с ним и стали расхваливать Томио, его отец смутился и еще больше извинялся за своего «глупого, ужасного сына». Все это время Томио спокойно слушал его и улыбался. Боб рассердился на отца Томио и не мог понять, что случилось (1991: 18).

Катаока задается вопросом: «Что произошло? Почему отец Томио говорил такие вещи?» И сама на него отвечает так:

На самом деле отец Томио не верит в то, о чем говорит. В глубине души он знает, что Томио — выдающийся молодой человек, и он очень гордится своим сыном. Японцы довольно час­то демонстрируют свое уважение к другим, унижая себя, и не­редко для этого порочат себя и членов своей семьи (1991:18).

Она развивает свою мысль дальше:

Для японцев крайне характерно пренебрежительно отзы­ваться о себе и родственниках, чтобы унизиться перед собесед­ником. Отец Томио должен очень гордиться своим сыном; тот факт, что Томио улыбался, слушая отца, говорит о том, что он все понял (1994: 111).

Замечания Катаока небесполезны, но недостаточны для того, чтобы сделать выводы достаточно общего характера. Во-первых, слова denigrate, disparage и criticize [приблизи­тельно: «унижать», «порочить», «пренебрежительно отзы­ваться», «критиковать»], которые она попеременно употреб­ляет, не являются полными синонимами, и, хотя в них есть общее ядро, этот факт нигде явно не сформулирован. Во-вторых, не сказано, в каких именно ситуациях японцам пола­гается «унижать / порочить / критиковать» родственников. В-третьих, она говорит так, как будто к себе и к членам семьи применяется одна и та же норма, хотя рассказанный ею эпи­зод говорит о существовании различных норм.

Для уточнения и прояснения нормы, проиллюстрирован­ной в «Ужасном сыне», я бы предложила следующее:

(17) когда кто-то говорит мне что-то хорошее о моих детях я не должен говорить этому человеку что-то вроде:

«я тоже так думаю» я должен сказать что-то вроде:

«я так не думаю»

в то же время я должен сказать что-то плохое о моих детях хорошо, если в то же время я сказал что-то плохое о себе.

Неточны также и следующие обобщения: «в Японии не­вежливо принимать похвалу. Следует отказываться от по­хвалы и всячески уничижать себя» (1991: 113) или «скром­ность очень ценится в японском обществе. Отрицание комплиментов является хорошим примером этого культурного стереотипа» (1991: 100).

Одна из возможных интерпретаций состоит в том, чтобы заключить, что то, что касается похвалы чьих-то детей, ка­сается также и похвалы, направленной на самого человека:

(18) когда кто-то говорит обо мне что-то хорошее

я не должен говорить этому человеку что-то вроде:

«я думаю так же» следует говорить этому человеку что-то вроде:

«я не должен так думать» хорошо, если в то же время я говорю о себе что-то плохое.

Однако этот сценарий не вполне безупречен в связи с тем обстоятельством, что, как пишут многие авторы (см. Ноnnа and Hoffer 1989: 74, 240; Mizutani and Mizutani 1987: 43— 46), японские культурные нормы порицают непосредствен­ную похвалу в адрес собеседника (хотя это не касается членов семьи собеседника, во всяком случае не в такой степени). Значит, было бы точнее различать похвалу по адресу членов семьи собеседника и похвалу по адресу самого собеседника и предложить для последнего случая отдельное правило, свя­занное скорее с реальными возможностями собеседника, чем с хорошими словами, которые можно о нем сказать вообще:

(19) когда кто-то говорит мне что-то вроде:

«ты очень хорошо сделал

я знаю, что ты очень хорошо умеешь это

делать»

я должен сказать этому человеку что-то вроде: «я не могу так думать я знаю, что не умею делать это хорошо».

Этот сценарий можно (частично) проиллюстрировать следующей из историй Катаока — «Комплимент» — еще об одном американце в Японии:

Приехав в Японию, Майк обнаружил, что японцы — очень милые люди: они постоянно его хвалили. Бесчисленное количество раз ему говорили о том, как он хорошо говорит по-японски. Каждый раз он бывал очень польщен и отвечал, говоря arigatoo-gozaimasu (большое спасибо). В конце концов, он заслуживал этого; никогда в жизни он не занимался так усердно, как во вре­мя изучения японского языка... Но однажды один из его друзей предостерег Майка, что не следует так часто говорить arigatoo-gozaimasu. Майк был в полной растерянности (1991:113).

«Несмотря на свое хорошее владение японским языком, Майк не должен принимать похвалы и благодарить. Японцы обычно отказываются от подобных комплиментов, говоря: "Ииэ, Ииэ" ("Нет, нет"). Такой поступок — способ пока­зать свою скромность»,— комментирует Катаока. В данном случае ничего не говорится о необходимости сказать что-то плохое о себе или хотя бы отрицать свои способности. Одна­ко из других рассказов, включая приводимую ниже историю из книги Катаока («Отказ от комплимента»), следует, что что-то подобное было бы желательно:

Ларри приехал в Японию преподавать разговорный англий­ский в небольшой частной школе г. Токио. Однажды он пошел на вечеринку, в дом одного из своих учеников. Он говорил там с ними по-английски. Хотя они и были из группы начинающих, Ларри считал, что они достаточно хорошо говорят по-англий­ски; он похвалил каждого из них за их умение. Он ожидал ус­лышать в ответ «спасибо», но ученики отказывались принимать комплименты. Вместо этого они улыбались и говорили о том, как много им еще предстоит выучить.

Позже один из учеников стал играть на гитаре и петь. Ларри похвалил его. Тот выглядел смущенным, но, несмотря на это, улыбнулся и продолжил игру. Уходя, Ларри поблагодарил хо­зяйку за угощение, та выглядела польщенной, но также отказа­лась от комплимента, говоря, что хотела бы угостить заморского гостя чем-нибудь более изысканным. Ларри был удивлен и да­же немного огорчен тем, что никто из японцев не хотел прини­мать его комплименты (1991: 6).

Очевидно, что сложности как Майка, так и Ларри связаны с тем, что они не подвергают сомнению, даже находясь в Япо­нии, следующий англо-американский культурный сценарий:

(20) когда кто-то говорит мне следующее:

«ты очень хорошо умеешь делать» Я должен сказать ему что-то вроде:

«Я знаю: ты говоришь так, потому что хочешь, чтобы я почувствовал что-то хорошее я чувствую что-то хорошее».

Так как в англо-американской культуре нет ограничений, подобных японским, на похвалу по адресу собеседника, этот сценарий можно рассматривать как частный случай более об­щей культурной нормы:

(21) когда кто-то говорит обо мне что-то хорошее,
я должен сказать этому человеку что-то вроде:

«Я знаю: ты говоришь так, потому что хочешь, чтобы я почувствовал что-то хорошее из-за этого я чувствую по отношению к тебе что-то хорошее».

Выражение «я должен» не предполагает, что в ответ на по­хвалу всегда говорят «спасибо», но такой ответ фактически обязателен в превалирующей культурной модели. Поскольку Америка представляет собой сложное, многонациональное общество, включающее в себя разнообразные субкультуры и культурные традиции, основная модель, описанная выше, не является единственной, а даже если бы и была таковой, от­дельные носители все равно могли бы пренебрегать ею, но это никак не влияет на реальность модели как таковой.