Пределы варьирования языковых средств в различных переводах
О характере и направлении возможных искажений текста в обновляемом его переводе можно судить, сравнивая различные переводы. Для сопоставлений мы избрали типичные и вполне надежные в профессиональном исполнении переработки текста; все они опубликованы и доступны для сравнения. На основе сплошной выборки разночтений представим филологический анализ их сравнительных достоинств, с тем, чтобы определить качественный уровень сравниваемых переводов и на их примере обсудить общие проблемы такого перевода вообще. В дальнейшем изложении используем церковнославянский текст Нового Завета (Ц), Русскую Библию 1876 г. (С) и переработку ее в параллельном английскому тексту варианте (Новый Завет и Псалтирь. La Harba 1990 — (А) в сравнении с новыми переводами о. Л. Лутковского (М., 1991)— (Л) и переводом, помещенном в издании "Слово жизни" (М., 1991) — (Ж). Сопоставим по этим переводам текст молитвы Отче наш (Мф 6, 9—13); славянский текст дается в упрощенном написании.
Ц
Отче наш, иже еси на нбсехъ,
Да святится имя Твое,
Да приидетъ Црствие Твое,
Да будет воля твоя,
яко на нбси и на земли.
Хлебъ нашъ насущный
Даждь намъ днесь,
И остави намъ долги наша,
Яко и мы оставляем
должникомъ нашимъ,
И не введи насъ въ напасть,
Но избави насъ отъ лукавого,
Яко Твое есть Црствие
и сила и слава
Во веки. Аминь.
Л
Отец наш небесный!
Да прославится имя Твое!
Да наступит Царство Твое!
Да свершится воля Твоя
Как на небе, так и на земле!
Подай же нам ныне
хлеб наш насущный
И прости нам прегрешения наши
Как и мы прощаем тем,
кто согрешил перед нами,
И удержи нас от искушения,
и от лукавого нас защити,
Ибо Твое и Царство,
и сила, и слава
Во веки. Аминь.
Отче наш, сущий на небесах!
Да святится имя Твое;
Да приидет Царствие Твое;
Да будет воля Твоя
И на земле, как на небе;
Хлеб наш насущный
Дай нам на сей день;
И прости нам долги наши,
Как и мы прощаем
должникам нашим;
И не введи нас в искушение,
Но избавь нас от лукавого;
Ибо Твое есть Царство
и сила и слава
Во веки. Аминь.
Ж
Наш Небесный Отец,
Пусть прославится имя Твое!
Пусть наступит Царство Твое
И совершится воля Твоя
Как на небе, так и на земле.
Дай нам сегодня хлеб на пропитание.
Прости нам долги наши,
Как и мы прощаем
Должникам нашим.
Удержи нас от искушений
И избавь нас от зла,
Тебе принадлежит Царство,
сила и слава вовеки. Аминь.
По сравнению с Ц утрачивается специфическая форма обращения, архаическая, а потому и высокая по стилю, хотя вполне понятная (Отче!), теперь обращение по форме совпадает с утверждением подлежащего (Отец). Сжимается упругая динамика предикативных конструкций, как бы усиливавших смысл имен, наполнявших их дополнительным значением: иже ecu на нбсехъ Ц упрощается в причастный оборот сущий на небеси С и переводит причастие в определение как нечто известное который на небесах А, затем Отец наш небесный Л и, наконец, с полной утратой предикативности в новом сочетании Наш небесный Отец Ж.
Попутно искажается смысл некоторых членов молитвы, ср., напр., даждъ намъ днесь — дай нам на сей день (и на весь день!) — дай нам сегодня А — подай же нам ныне Л и совершенно огрубленная форма в Ж.; ср. также прегрешения вм. долги, избавь нас от зла и пр. Увеличение новых грамматических форм делает текст в целом более ясным для современного читателя, но при этом устраняет налет архаической торжественности, ср. повелительные формы с пусть вм. да, подай! подай вм.даждъ и даже дай! (просьба о подаянии вместо призыва о помощи). Словообразовательные разночтения также нарушают смысл высказывания: Царствие — это синкретизм значения (царство и царствование одновременно), тогда как слово царство вполне однозначно и весьма секуляризовано.
Все изменения в символическом прочтении молитвы можно оценить с точки зрения патристики или хотя бы в свете философского толкования, данного молитве В. С. Соловьевым (Собр. соч., т. III, с. 285—303). "Хлеб насущный" — не хлеб для пропитания; символика формулы глубока: это и
всякая пища, в том числе и духовная, и "сверхсуществующая" сила, постоянно подпитывающая нашу духовную жизнь на земле; ср. также семантическое развитие сочетания "насущный хлеб" в статье М. Ф. Мурья-нова (В. Я. 1980, 1). Днесь — не ныне, не сегодня и не только на сей день, но "в каждое данное время" (Соловьев, с. 289); напасть в славянском тексте Ц имеет более широкое значение, чем просто искушение, о котором говорят все переводы начиная с С, ср. eis peirasmon в искушение, в испытание, "но когда такие недобрые стремления нападают на нас, то мы должны признать это за напасть" (Соловьев, с. 300). Нерасчлененность субъективного переживания, т. е. искушение, и неотвратимость давления извне (напасть) лучше всего передать вторым словом, которое уже более отчетливо передает причину "огреховления под сению благодати" и пути его устранения.
В новых переводах изменяется самый ритм, к которому переводчики столь невнимательны. Между тем соблюдение ритмических особенностей молитвы необходимо даже для смысловых соединений текста. Не случайно границы членов молитвы обозначены неопределенно в Ц, а в других переводах подвержены большой вариативности. "И не введи нас в напасть, НО избави нас от лукавого" ЦСА — "И удержи нас от искушения, И от лукавого нас защити" или "...избавь нас от зла" без союза в Л и Ж. Различный смысл получают обобщающие союзы ЯКО в Ц, ИБО в С и Л при полном отсутствии такового в Ж. Помимо того, что эти союзы ритмически необходимы, неопределенность их синкретического значения увязывает заключительные слова молитвы со всем ее содержанием, являясь как обобщение.
Так мы устанавливаем, помимо стилистических, связанные с ними смысловые, ритмические, композиционные и структурные нарушения в тексте, который является традиционным как раз в своем воспроизведении.
4. Требования к образцовому переводу Писания
Стилистически выверенный текст должен соответствовать требованиям: точности, т. е. адекватности оригиналу, ясности изложения и красоты слога; в понятие красоты слога входит ритмическая согласованность формальных отрезков текста, т. е. формул и синтагм, из которых текст состоит, синтаксическое их единство, выдержанное в синтаксической перспективе высказывания, в том числе и в порядке слов, в гармонии употребления глагольных форм, в разнообразии синонимических выражений и в согласованности союзов и союзных слов.
Словоупотребление должно быть выдержано в высоком стиле, но без явных семантических и стилистических архаизмов, которые нарушали бы смысловое единство высказывания. Напр., Мф 25,5: коснующу же жениху Ц — и как жених замедлил С — а пока жених медлил А — но жених запаздывал Л — жених задерживался Ж — архаическая конструкция "дательного самостоятельного" в Ц (точно соответствующая особой форме согласования в греческом оригинале) усиливает неясность глагольной основы (глагол коснеть теперь изменил свое значение), но и новые переводы этого текста переводят изложения с символического плана в бытовой описательный, что и подчеркивается употреблением расхожих выражений, ср. "поезд запаздывал", "начальство задерживается" и пр. Все переводы совместно дают типичное распределение глагольных синонимов по трем стилям: архаически высокий в Ц, средний в С и А и низкий в Л и Ж, который уже совершенно снимает символический подтекст и тем самым разрушает смысл притчи. Значение глагола медлити соответствовало древнеслав. коснеть и греч. медлить (в движении), оставаться в неподвижности. Символический подтекст славянского перевода создавался как раз с помощью глагола коснети, который одновременно обозначал и длительное пребывание в неподвижности, и выжидательность со стороны субъекта действия (в данном случае жениха). Двусторонний процесс описывался как бы со стороны, что и передавалось неопределенностью всего высказывания; этот подтекст был снят уже в употреблении глагола медлить, который не содержит второго значения ожидать, т. е. является уже простым переводом одного из значений символа с помощью гиперонима. Переключение на современные формы выражения той же мысли в Л и Ж вообще исключает символический подтекст, поскольку это — слова родового гиперонимического содержания.
Аналогичных примеров можно привести множество. Они отражают общую тенденцию современных переводчиков донести до читателя прямой смысл притчи. Укажем несколько случаев, не вдаваясь в подробности комментария (здесь и ниже обозначаем только главу и стих Ев. от Матфея; примеры из других текстов опускаем, поскольку все они в принципе однообразны).
(10.8) туне приясте туне дадите Ц — даром получили, даром давайте С, А — и отдавайте Л — вы получили даром, даром и давайте Ж (в последнем случае нарушен ритм). Туне — и даром, и без причины, т. е., что семантически усложняет все высказывание в целом: дается ведь не просто безвозмездно, но еще и без всяких на то оснований; употребление наречия даром снимает второй смысл и тем самым устраняет символический подтекст.
Таким образом, все переработки текста снимают присущее первоначальному славянскому переводу символическое представление об описываемом. Уходит некий подтекст, легко осознаваемый в эпоху первых переводов благодаря семантическому синкретизму славянского слова, легко соотносимого со словом греческого языка. Такое слово одновременно содержало в себе несколько, иногда прямо противоположных значений (энантиосемичность древнего слова). В современном переводе того же текста контекстный символизм слов утрачен, поскольку основным элементом современного литературного языка, которым при этом пользуются, является уже не символ, а гипероним однозначно родового значения. Гипероним помогает построению логически четких и доказательных высказываний метонимического типа (щенок — это молодой пес: пес есть гипероним по отношению к слову щенок, но одновременно это и суждение по видо-родовому признаку). С помощью же символа возможно было образное повествование о событиях, как бы воссоздаваемых при каждом новом воспроизведении текста. Необходимо было бы сохранить это свойство вечного текста, который должен восприниматься каждый раз — как бы в первый раз. Однако в противоположности между символическим и общеродовым понятийным значением слова (последнее называют также "идентифицирующим значением" слова) и воспринимает сегодня читатель насыщенный символами текст Писания. Переводя его на современный язык, мы неизбежно затемняем символику Писания, что вызывает необходимость в толкованиях и комментариях, но зато представляем его логически ясным и вполне понятным — как понятна газетная информация о текущих событиях дня.
Так возникает внутреннее противоречие между содержательным смыслом символического текста, включающим в свою структуру также и стилистические параметры, и возникающей со временем необходимостью приблизить этот текст к пониманию современного читателя. По-видимому, противоречие это может быть преодолено лишь на стилистическом уровне, поскольку и логическая точность описания, требующая термина-гиперонима, и загадочная красота символа одинаково проявляют себя в столкновениях стилей или в их гармонии.
Основная задача, стоящая перед нами, определяется сказанным: до каких пределов мы можем распространить понимание высокого стиля, единственного стиля, с помощью которого следует делать новые переводы Писания. Есть ли это действительно высокий стиль литературного языка — или же перед нами совершенно другой — церковнославянский — язык?
В решении этого вопроса могло бы помочь понимание характера самих переводов. Например, относительно Ж не всегда ясно, перевод ли это или парафраз, но, может быть, и переложение традиционных переводов, как бы современное толкование их? В Ж часто слишком распространенные фразы, дотошно перечисляющие все семантические признаки слова в исходном тексте, в аналитичности дискурса как бы подводят читателя к смысловому многообразию оригинала. Прием понятен: если нет возможности с помощью современного слова создать емкий символ, остается перечисление некоторой суммы однозначных терминов. Несколько примеров покажут эту особенность Ж или Л.
(10.10) Ибо трудящийся достоин пропитания САЖ — потому что работник сам добудет пропитание себе Л.
(16.3) Различать лице неба вы умеете, а знамений времен не можете судить С — небесные явления умеете распознавать... Л — вы умеете определять погоду по признакам на небе, а истолковать признаки времени не можете Ж.
(25.19) По мнозе же времени прииде господин раб тех и стязася съ ними о словеси Ц — по долгом времени приходит господин рабов тех и требует у них отчета С (и А: и сводит с ними счет) — прошло много времени, и вот хозяин этих слуг вернулся и потребовал у них отчета о порученных им деньгах Ж.
Устойчивые сочетания, в наше время уже идиоматичные, при всех переработках текста в общем сохраняют свою первоначальную форму, поскольку с самого начала символическое значение ключевого слова тут незаметно переходило в гиперонимию, а синтаксическая конструкция в целом осталась неизменной. Тем не менее и в устойчивых оборотах, ставших знаком христианской культуры на русском языке, пытаются произвести некоторые изменения, упрощающие смысл афоризмов.
(26.41) Дух бодр, плоть же немощна Ц С А и Л (А плоть) — Дух бодр, НО тело слабо Ж.
(10.34) Не мир пришел я принести, но меч ЦСАЛ — чтобы принести... Ж.
(13.9) Имеющий уши да слышит А — кто имеет уши слышать, да слышит СЛ — слушайте, если у вас есть уши Ж (в других местах варианты: слушайте, у кого есть уши 13. 43 и пр.).