Мне шес­т­над­цать лет. Я толь­ко что приш­ла из шко­лы, но не ус­пе­ла пе­ре­одеть­ся. Так и стою пе­ред ба­буш­кой в школь­ной фор­ме и с то­ми­ком Ма­яков­с­ко­го в ру­ках.

Ну, ба­буш­ка, ты на­роч­но так го­во­ришь... Ну про­чи­тай вот это: «Вы смот­ри­те ус­т­ри­цей из ра­ко­вин ве­щей...» Ты что, не по­ни­ма­ешь, что это ге­ни­аль­но... ГЕ­НИ­АЛЬ­НО! Так еще ник­то не пи­сал!.. «Эй вы, не­бо, сни­ми­те шля­пу! Я иду! Глу­хо. Все­лен­ная спит, по­ло­жив на ла­пу с кле­ща­ми звезд ог­ром­ное ухо...» Как кир­пи­чом по баш­ке!.. Ты ни­че­го не по­ни­ма­ешь!.. Ну, а вот это про­чи­тай...

Я поч­ти кри­чу. Шея у ме­ня, как ты по­ни­ма­ешь, в крас­ных пят­нах. Я сую ба­буш­ке под нос рас­к­ры­тый то­мик. Она брез­г­ли­во от­во­ра­чи­ва­ет­ся:

Ге­ра, я уже чи­та­ла все это. Это не сти­хи, это эк­ви­либ­рис­ти­ка! Мне не хо­чет­ся смот­реть на эти ле­сен­ки, ле­сен­ки, сту­пень­ки, сту­пень­ки... И не со­би­ра­юсь я ло­мать го­ло­ву над каж­дой строч­кой!.. Нет, пусть он бу­дет... Один из мно­гих, кто пы­та­ет­ся брю­ки одеть че­рез го­ло­ву, и у не­го это да­же неп­ло­хо по­лу­ча­ет­ся... Но ве­ли­кий - это уж слиш­ком! Ве­ли­кий по­эт у нас один - Пуш­кин! Мне смеш­но: как это Пуш­кин мог ус­та­реть?! И мне страш­но, что ты, Гер­ка, как по­пу­гай пов­то­ря­ешь вся­кие глу­пос­ти... А са­ма ведь тол­ком и не чи­та­ла...

Я все по­ня­ла, ба­буш­ка... Ты, ба­буш­ка, прос­то не­на­ви­дишь ре­во­лю­цию...

Мы смот­рим друг на друж­ку в упор. Еще нем­но­го - и в пы­лу спо­ра ба­буш­ка вско­чит на свои па­ра­ли­зо­ван­ные но­ги. Еще нем­но­го - и граж­дан­с­кая вой­на на тер­ри­то­рии от­дель­но взя­той семьи».

Теперь я знаю, от­ку­да «мар­си­ан­с­кая жаж­да» в мо­ей кро­ви.

Скучно, ста­ру­ха!

Па, у ме­ня пя­тер­ка за дик­тант и по ге­омет­рии!

Ты хоть ра­зо­чек схло­по­чи двой­ку, а Мань? По­ра­дуй ро­ди­те­лей. А то все пять да пять... Скуч­но же, ста­ру­ха!

Народные при­ме­ты.

Ес­ли па­па, при­дя с ра­бо­ты, по­ет ка­ва­ти­ну Рус­ла­на из опе­ры «Рус­лан и Люд­ми­ла», то зна­чит ему уда­лось прос­то объ­яс­нить слож­ную те­му, или его ре­бя­та хо­ро­шо на­пи­са­ли ка­кую-ни­будь ра­бо­ту, или он схо­ду ре­шил за­дач­ку, ко­то­рую ему под­су­ну­ли на пе­ре­мен­ке - и у не­го хо­ро­шее нас­т­ро­ение.

Време-ен от ве-еч­ной те-ем­но­ты

Быть мо-ожет, нет и мне-е спа­сенья...»

2) Ес­ли ты слы­шишь мрач­ный па­пин ба­ри­тон, ко­то­рый изоб­ра­жа­ет то­го же Рус­ла­на:

«О по­ле, по-о-оле,

Кто те­бя усе­ял

Мертвыми те­ла­ми?

Кто-о-о на те­бе со сла­вой пал?..» - то это зна­чит, что па­пе приш­лось мыть пол в квар­ти­ре.

Ес­ли па­па по­ет «На хол­мах Гру­зии ле­жит ноч­ная мгла», - то он в ли­ри­чес­ком нас­т­ро­ении. К не­му луч­ше не под­хо­дить - нач­нет раз­го­во­ры за жизнь.

Затем пос­ле­ду­ет Ман­дель­ш­там. У ме­ня ды­ха­ние пе­рех­ва­ты­ва­ет от его стро­чек, рит­мов, слов, ре­чи. Но толь­ко не в па­пи­ном ис­пол­не­нии! И во­об­ще ни в чьем. Кто бы ни чи­тал сти­хи - так и прет ро­ман­тизм. А Ман­дель­ш­там - это сов­сем дру­гое, ни на что не по­хо­жее. Мое. И ник­то на не­го не име­ет пра­ва.

Ес­ли па­па на­чи­на­ет чи­тать на­изусть пер­вую гла­ву «Евге­ния Оне­ги­на», то зна­чит, нам еще очень дол­го ка­раб­кать­ся на эту го­ру, спус­кать­ся по сы­пуч­ке, плыть до бли­жай­шей бух­ты, про­би­рать­ся на лы­жах по дев­с­т­вен­но­му сне­гу или про­ди­рать­ся сквозь ко­люч­ки по дре­му­че­му ле­су...

Целая пуш­ки­ни­ана!

Не по­те­рять фор­му

Я

Просыпаюсь ночью, иду по коридору в туалет, и мне слепит глаза пятно света в родительской комнате. Постепенно я различаю в нем силуэт папиной головы, склонившейся над письменным столом.

Я под­хо­жу сза­ди, ло­жусь жи­во­том к не­му на спи­ну и заг­ля­ды­ваю че­рез пле­чо. «Кван­ты», фор­му­лы, элек­т­ри­чес­кие це­пи, ку­ча ис­чер­кан­ной бу­ма­ги... Па­па ре­ша­ет олим­пи­ад­ные за­дач­ки по фи­зи­ке.