Таинственная пара возвращается после многих лет добровольного изгнания Нед Беттертон 5 страница
Лейтенант сделал глубокий вдох. Так, спокойно. Каирны всего в паре сотен ярдов друг от друга. Отсюда до ближайшего не больше ста ярдов. Нужно не торопясь, осторожно вернуться к нему. И без паники!
Д’Агоста шагнул на правую тропинку и медленно двинулся вперед, то и дело останавливаясь и оглядывая местность. Через полсотни ярдов понял: тропа не та, иначе бы он уже увидел гранитный брус. Отлично, значит, другая тропа – верная.
Он пошел назад, но отчего-то не нашел развилку через полсотни ярдов. Наверное, неправильно оценил расстояние. Прошел еще немного – и уперся в очередную мочажину.
Д’Агоста остановился, перевел дыхание. Ладно, он заблудился. Но это не страшно. Вряд ли отсюда до каирна больше сотни-другой ярдов. Нужно осмотреться как следует и не двигаться с места, пока не станет ясно, где он находится и куда идти.
Ливень хлестал вовсю. Меж лопаток пробирался неторопливый холодный ручеек. Стараясь не обращать на это внимания, лейтенант оценил обстановку. Он находился в чашеобразной низине. Горизонт со всех сторон был примерно в миле, но точнее определить было трудно из-за тумана, который постоянно перемещался. Д’Агоста вынул карту – и снова запихал в карман. Какой сейчас от нее прок? А компас он взять не додумался, вот досада! Д’Агоста посмотрел на часы: половина второго. До настоящих сумерек три часа.
– Черт! – проговорил он громко и повторил еще громче: – Ч-черт!
От этого стало немного лучше. Он выбрал направление и всмотрелся в ту сторону. Ага, вот и вертикальная черточка среди плывущего тумана, наверняка каирн.
Д’Агоста пошел к нему, ступая с одного засыпанного камешками участка на другой. Но промоины и мочажины упорно загораживали путь. Приходилось сворачивать то влево, то вправо, а то и вовсе возвращаться. В конце концов он понял, что застрял на длинном извилистом острове посреди трясины. Господи боже, да ведь этот дурацкий гранитный брус ясно виден всего в двухстах ярдах!
Он вышел к месту, где мочажина делалась узкой, и заметил тропинку с другой стороны, песчаную извилистую полоску, ведущую к ориентиру. Фу ты, наконец-то! Д’Агоста попробовал отыскать переправу через топь и немного погодя обнаружил место, где через трясину шла череда кочек. Они находились на небольшом расстоянии друг от друга, и можно было прошагать по ним. Сделав глубокий вдох, полицейский поставил ногу на первую кочку, надавил на нее – кажется, надежно – и перенес на ногу вес тела. Затем ступил на следующую кочку и так, шаг за шагом, пересек большую часть трясины. Черная грязь, потревоженная вибрацией от шагов, хлюпала у ног, иногда пузырилась, выпуская болотный газ.
Оставалось пройти немного, когда потребовалось сделать особенно широкий шаг. Д’Агоста ступил на кочку, оттолкнулся другой ногой – и потерял равновесие. Невольно издав вопль, он попытался перепрыгнуть через узкую полоску топи к желанному берегу, но не долетел и тяжело плюхнулся в грязь.
Когда липкая холодная жижа обволокла бедра, лейтенант впал в безотчетную панику. Снова завопив, он дернулся, чтобы высвободить ногу, но погрузился еще глубже. Животный страх возобладал над рассудком. Попытка вытащить другую ногу окончилась с аналогичным результатом. С каждым рывком тело все больше засасывало в ледяные тиски грязи, вокруг лопались пузыри, испуская газ и обволакивая смрадом болотной гнили.
– Помогите! – отчаянно заголосил д’Агоста, хотя крошечная часть рассудка, пощаженная страхом, тут же подсказала, что звать здесь кого-то очень глупо. – По-мо-ги-те!
Грязь уже поднялась выше талии. Д’Агоста судорожно задвигал руками, чтобы высвободить их из топи, но руки увязли прочно, а он сам погрузился еще глубже. Его будто сунули в смирительную рубашку. Он забился, стараясь вытащить хотя бы одну руку, – напрасно. Д’Агоста застыл, будто муха в меду, бессильный, беспомощный, неотвратимо погружаясь в топь.
– Бога ради, помогите!! – пронзительно закричал он, и эхо покатилось над пустынными болотами.
«Ты, идиот, не шевелись!» – приказала наконец та часть рассудка, что убереглась от паники. Каждое движение загоняло его вглубь. Нечеловеческим усилием он обуздал страх, принудил себя замереть.
«Вдохни глубоко. Не двигайся. Выжди».
Дышалось тяжело – грязь тисками сдавила грудь. Она уже дошла до плеч. Но, не двигаясь, д’Агоста, похоже, сумел остановить погружение. Он выжидал, стараясь не поддаваться страху, ведь ледяная жижа уже подкралась к шее. Но дальше почти не ползла. Д’Агоста ждал под хлещущим дождем, пока не убедился: действительно, больше не погружается. Он достиг равновесия, застыл на плаву.
А заодно и подметил: до берега всего пять футов.
Медленно и плавно он стал поднимать руку, высвобождать из грязи, растопырив пальцы, стараясь избегать засасывания, чтобы грязь успевала обтекать движущуюся конечность.
Чудо! Рука на поверхности, свободна. Держа ее над грязью, д’Агоста медленно наклонился вперед. Когда грязь подкралась к шее, он с трудом подавил панику. Но, погрузив верхнюю часть тела, ощутил: сработал эффект поплавка, ноги приподнимаются. Наклонился вперед больше – и нижняя часть тела немного всплыла. Д’Агоста осторожно опустил в грязь подбородок, тем самым усилив эффект, и приподнял ноги чуть больше, наклоняя тело в сторону берега. Расслабившись, двигаясь с мучительной медлительностью, он клонился вперед – и, когда грязь подступила к носу, умудрился ухватиться за ветку вереска.
Постепенно он смог подтянуться к берегу, уперся подбородком в траву. Закрепившись, очень плавно вытянул вторую руку, ухватился ею за другой куст вереска – и наконец сумел выволочь себя на твердую почву.
Д’Агоста лежал, ощущая безграничную, необъятную радость. Сердце потихоньку успокоилось, перестало колотиться. Ливень смывал грязь.
Спустя несколько минут ему удалось подняться на ноги. Он продрог до костей и стучал зубами, с него капала грязь. Д’Агоста приподнял левую руку, позволил дождю омыть циферблат часов: четыре часа.
Четыре часа пополудни!
Неудивительно, что вокруг так темно. Здесь ведь север, в октябре солнце садится рано.
Винсента д’Агосту била дрожь. Ветер валил с ног, ливень хлестал, издалека доносились раскаты грома. Он не взял с собой ни фонаря, ни даже зажигалки. Вот же угодил! Так можно и умереть от переохлаждения. Слава богу, хоть тропу нашел.
Вглядываясь в сумрак, лейтенант различил впереди каирн, который так долго и безуспешно искал.
Он как мог счистил с себя грязь и осторожно пошел вперед. Приблизившись, заподозрил неладное: каирн выглядел уж очень тонким. И точно, это оказался сухой стволик мертвого дерева, ободранный, отполированный ветром.
Д’Агоста не поверил своим глазам. Чертово деревце, да как оно тут оказалось, посреди пустоши, во многих милях от живого леса? Если бы д’Агоста проходил здесь раньше, уж точно бы подметил такой курьез.
Господи, неужели он так и не вышел на тропу?
Лейтенант осмотрелся в сгущающихся сумерках и понял: то, что он принимал за тропу, на самом деле всего лишь несколько небольших участков песка и гальки, хаотично разбросанных по трясине.
Стемнело по-настоящему. И похолодало. Возможно, температура опустилась ниже нуля.
Д’Агоста наконец понял, какой непростительной глупостью было идти через болота в одиночку. Не оправившийся от раны, без фонаря, без компаса, с одним-единственным давно съеденным бутербродом. Желание выяснить, что произошло с Пендергастом, нетерпение и неосмотрительность не дали правильно оценить риск – и вот результат.
И что теперь? Темень кромешная, идти без фонаря – самоубийство. Вокруг сплошь мутная темно-серая пелена, ориентиров не видно, и надежды их отыскать нет. Еще никогда в жизни д’Агосте не было так холодно. Он промерз до мозга костей.
Видно, придется ночевать среди топей.
Он огляделся и заметил невдалеке пару валунов. Дрожа, выстукивая зубами чечетку, скорчился между ними, закрывшись от ветра. Съежился, уткнул голову в колени, спрятал ладони под мышками. Дождь барабанил по спине, ручейки текли по шее, сбегали на лицо. Дождь сменился мокрым снегом, тяжелые комья расплескивались о плащ, сползали вниз.
Когда холод сделался невыносимым, внезапно пришло спасение. Стало теплее. Невероятно, но попытка спрятаться дала результат, тело побороло холод, приспособилось. Внутри, в самом средоточии родилось дремотное тепло, медленно поползло к рукам и ногам. С ним пришла и странная благодушная легкость. Лейтенант успокоился, ему захотелось закрыть глаза, поддаться сну. Ничего страшного, можно переночевать и здесь. С рассветом станет теплее, солнце пригреет, тропа отыщется, и все будет хорошо.
Так славно стало, тепло и приятно. И радостно. Дождь и холод – какая чепуха! И рана больше не болит.
Темнота заволокла все кругом. Очень хочется спать! Если удастся заснуть, ночь пройдет намного скорее. С темнотой и мокрый снег прекратился – снова везение. Хотя, нет, пошел настоящий, сухой снег. Ну, хотя бы ветер улегся. Господи, дремотно как, словно наелся снотворного…
Д’Агоста пошевелился, устраиваясь поудобнее, и вдруг заметил желтый огонек – дрожащую, зыбкую искру среди черноты. Что это? Галлюцинация? Нет, наверняка Глимсхолм – откуда еще тут огни? И ведь невдалеке. Нужно встать и пойти туда.
Но зачем? Сейчас так тепло, так хочется спать… лучше переночевать здесь, а пойти утром. Хорошо, что цель оказалась так близка. Теперь можно заснуть спокойно…
Лейтенант медленно уплыл в чудесное теплое беспамятство.
Глава 16
Антигуа, Гватемала
За небольшим столиком на веранде ресторана сидел мужчина в белом льняном костюме и белой же соломенной шляпе, поглощая huevos rancheros – яичницу по-мексикански – со сметаной и соусом халапеньо. С веранды открывался приятный вид на окаймленную деревьями площадь Парко-Централ с недавно отстроенным фонтаном посередине. Вокруг фонтана толпились ребятишки и туристы. За площадью виднелась знаменитая арка монастыря Санта-Каталина, чьи очертания, насыщенный желтый цвет и колокольня смотрелись бы куда более естественно в Венеции, нежели в Центральной Америке. Дальше, за чередой домов со стенами пастельных тонов и бурыми крышами, возвышались огромные вулканы. Их темные вершины скрывались за клубящимися облаками.
Несмотря на утро, из открытых окон уже неслась музыка. Проезжающие по улице автомобили расшвыривали валяющийся мусор.
Утро выдалось пасмурным. Мужчина снял шляпу, положил рядом с собой.
Он производил внушительное впечатление: высокий, импозантный, под льняным костюмом угадываются рельефные мышцы и стать атлета. Движения медленные, плавные, обманчиво расслабленные, взгляд светлых глаз цепок и внимателен, от них не ускользнет ни единая мелочь. Волосы белым-белы, а кожа смуглая, покрытая глубоким загаром и странно гладкая, почти шелковистая на вид. Оттого трудно определить возраст мужчины: ему может быть едва за сорок или уже за пятьдесят.
Официантка унесла опустевшую тарелку. Мужчина поблагодарил на хорошем испанском. Еще раз окинув взглядом окрестности, он вынул из стоящего у ног потертого портфеля тонкую папку. Глотнул черного кофе со льдом, щелкнул золотой зажигалкой, раскуривая тонкую сигару, и открыл папку, размышляя над тем, почему ее прислали как нечто исключительно важное и конфиденциальное. Как правило, даже требующие особой секретности дела шли по обычным, вполне безопасным каналам: через переадресаторы электронной почты или закодированные файлы, надежно спрятанные на особо секретных серверах в Интернете. Но это послание прибыло с курьером, одним из немногих используемых организацией.
Впрочем, это единственный способ удостовериться на все сто процентов, что письмо дошло по назначению.
Мужчина отхлебнул кофе еще раз, уложил сигару в стеклянную пепельницу, вынул из кармана пиджака шелковый платок и промокнул лоб. Столько лет прожил в тропиках, а к жаре привыкнуть так и не смог. Ему часто снились очень странные сны о детстве, о летних месяцах, проводимых в охотничьем домике возле города Кёнигсвинтер, с его коридорами-лабиринтами, видами на хребет Зибенгебирге и долину Рейна.
Он сунул платок в карман и открыл папку. Там лежала вырезка из газеты, напечатанной до крайности скверно и на самой дешевой бумаге. Газету напечатали всего несколько дней назад, а бумага уже пожелтела. Американская газетенка с нелепым названием «Эзервилльская пчела». Заголовок крупными буквами:
Таинственная пара возвращается после многих лет добровольного изгнания Нед Беттертон
Мэлфорш, штат Миссисипи. Двенадцать лет назад женщина по имени Джун Броди, разочаровавшись в жизни после потери работы исполнительного секретаря в компании «Лонжитьюд фармасьютиклз», покончила с собой, прыгнув с моста Арчер-бридж. Она оставила в машине предсмертную записку. Но самоубийство было всего лишь инсценировкой…
Мужчина спокойно положил вырезку в папку. Процедил сквозь зубы:
– Scheisse![3]
Снова взялся за вырезку и дважды внимательно перечитал. Свернул, положил на стол, внимательно осмотрел площадь. Вынул зажигалку, поджег край вырезки, уронил горящую бумагу в пепельницу. Тщательно проследил за тем, чтобы не осталось несгоревших клочков, потом раздавил пепел концом сигары. Вдохнул глубоко, вытащил мобильный телефон и набрал длинную последовательность цифр.
После первого же звонка в трубке раздалось резкое:
– Ja?[4]
– Клаус? – осведомился мужчина.
Собеседник узнал голос и ответил дружелюбно:
– Buenos dias, Señor Fischer.[5]
– Клаус, для тебя есть работа, – сказал Фишер по-испански.
– Я готов, сэр.
– Работа из двух частей. Первая – сбор информации, расследование. Вторая подразумевает физический контакт. Начинать немедленно.
– Я в вашем распоряжении.
– Хорошо. Сегодня вечером я позвоню из Гватемала-сити, дам подробные инструкции.
Хотя линия была безопасной, Клаус задал вопрос, используя условный код:
– Каков цвет задания?
– Синий.
– Можете считать работу успешно завершенной, сеньор Фишер! – отрапортовал Клаус по-солдатски.
– Не сомневаюсь, что на тебя можно положиться, – ответил Фишер и отключил связь.
Глава 17
Фоулмайр, Шотландия
Лейтенанта будто обволокло пуховое одеяло – уютное, теплое, убаюкивающее… Но среди блаженного забытья снова заговорил крошечный участок рассудка, не поддавшийся дреме. Выговорил одно слово: «Гипотермия».
Ну и что?
«Ты умираешь!» – предупредила часть рассудка, еще способная мыслить логически.
Голос ее был как болтовня назойливого собеседника, которого не уймешь и тему не сменишь – упорно твердит об одном и том же. Но жутковатое слово «гипотермия» впечаталось крепко, потащило назад, к реальности. Ведь все симптомы налицо: ощущение невыносимого холода вдруг сменяется теплом, хочется спать, вялость, апатия.
Господи боже, и он, Винсент д’Агоста, почти сдался!
– Идиот, ты же умираешь! – крикнул он себе.
Зарычал, напряг все силы, чудовищным напряжением воли заставил себя встать. Заколотил по непослушному телу, зашлепал, стараясь пробудить чувствительность. Дважды сильно ударил по лицу – и снова ощутил укол холода. Ударил себя так, что не устоял на ногах, поднялся снова, трясясь, будто раненое животное.
От слабости д’Агоста едва держался на ногах. Ноги пылали болью. Голова раскалывалась, в рану словно тыкали железом. Лейтенант затопал, заходил кругами, то обнимая себя, то охлопывая, стряхивая снег, вопя во всю глотку, призывая боль вернуться. Теперь она значила выживание. Потихоньку вернулась ясность рассудка. Д’Агоста топал, подпрыгивал. И не сводил глаз с желтого огонька, подрагивающего в темноте. Как же подойти к нему?
Он шагнул вперед, снова упал и увидел трясину в паре дюймов от себя.
Лейтенант сложил руки рупором и прокричал:
– Помогите! Помогите мне!
Над мертвыми пустошами покатилось эхо.
– Я заблудился! Я шел к Глимсхолму!
Крик очень помог. Лейтенант ощутил, как быстрее побежала по жилам кровь, как забилось живее сердце.
– Пожалуйста, помогите!
И вдруг заметил второй огонек, поярче, рядом с первым. Похоже, он двигался, приближался!
– Я здесь! – закричал полицейский.
Свет двинулся к нему. Но он оказался дальше, чем виделось поначалу. Двигался причудливо: то пропадал, то появлялся снова. Наконец пропал совсем.
Д’Агоста ждал. Не утерпев, закричал, сжимаясь от страха:
– Я здесь!
А вдруг его не услышали? Вдруг человек с фонарем движется вовсе не к замерзающему полицейскому?
– Здесь!
Почему тот человек не откликается? Может, угодил в трясину?
И вдруг свет вспыхнул прямо перед носом д’Агосты. Несший фонарь человек посветил ему в лицо, затем поставил фонарь наземь. Когда глаза привыкли, лейтенант увидел диковато выглядящую женщину с отвисшими губами, в просторном макинтоше, сапогах, перчатках и шляпе, с шарфом на шее, с клоком седых волос, выбивающимся из-под шляпы, с крючковатым носом и голубыми глазами, глядящими ошалело. Среди темноты и шевелящегося тумана она казалась привидением.
– Что за черт? – резко спросила она.
– Я ищу Глимсхолм!
– Уже нашел, – объявила женщина и добавила насмешливо: – Ну, почти.
Взяла фонарь и пошла, посоветовав:
– Осторожнее ступай-то!
Д’Агоста поковылял за нею. Спустя десять минут свет фонаря очертил контуры дома с шиферной крышей и высокой трубой. Каменные стены строения, когда-то беленые, заросли мхом и лишайником.
Женщина открыла дверь, и лейтенант оказался в изумительном тепле уютного коттеджа, с огнем, пылающим в огромном камине, со старомодной эмалированной плитой, плетеными коврами на полу, мягким диваном и креслами. На полках вдоль стен стояло множество книг, на стенах висели пара картин и ряд внушительных оленьих рогов. Комната освещалась керосиновыми лампами.
Такого чудесного тепла д’Агоста не ощущал никогда в жизни.
– Раздевайся! – бесцеремонно приказала седовласая женщина, подходя к огню.
– Да я…
– Святые угодники, да раздевайся же! – Она принесла стоявшую в углу плетеную корзину. – Одежду сюда!
Лейтенант снял плащ, бросил в корзину. За ним последовали промокший свитер, ботинки, носки, рубашка, майка и брюки. Полицейский остался стоять в испачканных грязью трусах.
– Исподнее тоже! – буркнула женщина.
Она завозилась у плиты, сняла с конфорки большой чайник, вылила кипяток в оцинкованный таз, поставила у камина, рядом положила мочалку и полотенце.
Прежде чем снять трусы, д’Агоста выждал, пока женщина отвернется. Тепло от камина было чудесным.
– Звать как?
– Д’Агоста. Винсент д’Агоста.
– Мойся. Сейчас одежонку свежую принесу. Широковат мистер для тряпок старика моего, но уж отыщем что-нибудь.
Она поднялась по узкой лестнице, затопала наверху, зашуршала. Послышался стариковский кашель и сварливый голос – кажется, хозяину дома внезапные хлопоты пришлись не по нраву.
Женщина вернулась с ворохом одежды, когда д’Агоста растирался мочалкой. Он оглянулся и обнаружил, что женщина без стеснения разглядывает гостя.
– У, что за радость посмотреть старухе, – хихикнула она, положила одежду и повернулась к огню подбросить поленце-другое, затем снова захлопотала у плиты.
Смущенный д’Агоста поскорее смыл грязь, вытерся и оделся. Вещи предназначались для человека гораздо выше и стройнее, но лейтенант умудрился их натянуть. Вышло неплохо, разве что пуговицы на брюках не застегивались. Пришлось стянуть брюки ремнем. Старуха помешивала в котелке, и ноздри лейтенанту защекотал неописуемо вкусный запах бараньей похлебки.
– Садись! – велела женщина. Она налила большую миску похлебки, откромсала несколько ломтей от большой буханки хлеба, поставила миску перед гостем и положила хлеб рядом. – Ешь!
Д’Агоста жадно отправил в рот полную ложку, обжигая рот.
– Похлебка просто замечательная, – сказал он искренне. – Не знаю, как и благодарить…
– Ты нашел Глимсхолм, – перебила его старуха. – Зачем ты сюда явился?
– Я ищу друга.
Старуха посмотрела пристально.
– Около четырех недель назад мой лучший друг пропал вблизи низины Иниш, где загон у лога. Знаете это место?
– Ну да.
– Мой друг – американец, как и я. Он пошел на охоту из охотничьего домика в Килхурне и пропал. Его ранили, подстрелили случайно. Полиция прочесала топи, но тела не нашла. Зная его, я готов предположить, что он мог выбраться из трясины и спастись.
Женщина поморщилась, глядя на лейтенанта с нескрываемым подозрением. Хотя казалось, что она слегка тронутая, природной сметки и хитрости ей было не занимать.
– До загона у лога двенадцать миль, и все по болотам.
– Я знаю. Но Глимсхолм – моя последняя надежда.
– Не видела я никакого американского друга. Вообще никого не видела.
Д’Агоста знал, что вероятность отыскать Пендергаста в Глимсхолме крайне мала, но все равно расстроился. Значит, надежды нет. Совсем.
– Может, ваш муж видел…
– Не видел. Он никуда не ходит. Инвалид.
– Может, вы вдалеке замечали что-то движущееся…
– Уж сколько недель ни души не примечала.
Сверху донесся раздраженный, дрожащий голос. Он выговорил что-то с таким густым акцентом, что лейтенант ничего не разобрал. Женщина поморщилась и затопала вверх по лестнице. Старик пожаловался неразборчиво, женщина ответила резко, сварливо. Вернулась, все еще скалясь.
– Время спать! Я у плиты себе постелю. А ты на втором этаже, с хозяином рядом ляжешь. Там на полу одеяла.
– Огромное спасибо за помощь!
– Только старика не тревожь, он не в себе.
– Я тихонько, обещаю.
– Тогда спокойной ночи!
Д’Агоста поднялся по крутой скрипучей лестнице. Наверху оказалась комната с очень низким двускатным потолком, освещенная маленькой керосиновой лампой. У дальней стены, под скатом, стояла деревянная кровать, и на ней различалась нелепо скрюченная человеческая фигура. Хозяин дома оказался настоящим пугалом. Тощий, длинный, с красным носом картошкой и растрепанными седыми волосами. Старик уставился на гостя единственным здоровым глазом, и его выражение было явно недружелюбным.
– Э-э, здравствуйте, – неуверенно произнес д’Агоста. – Простите за беспокойство.
– И тебе здравствуйте, – пробурчал старик. – Не шуми только, а?
Он демонстративно повернулся к гостю спиной.
Д’Агоста с облегчением стянул одолженные рубаху и штаны и забрался под одеяло, постеленное на грубом дощатом лежаке. Потом загасил керосиновую лампу. Так чудесно было лежать в тепле и уюте, слушая завывающий снаружи ветер.
Уснул лейтенант быстро и крепко.
Проснулся он среди ночи, в кромешной тьме. Спал крепко, потому не сразу вспомнил, где находится, и поначалу испугался. А когда вспомнил, то удивился тишине. Буря улеглась, и воцарилась мертвая, жуткая тишина. Сердце лейтенанта судорожно заколотилось. Ему представилось, что рядом, в темноте, кто-то стоит.
Д’Агоста лежал, окутанный непроницаемым сумраком, и пытался успокоить себя. Это всего лишь дурной сон, не больше. Но почему чудится, что кто-то стоит рядом, наклоняется, тянется к нему?
Тихо скрипнул пол.
Господи боже!
Закричать? Кто это рядом? Не старик же? Может, кто-то пришел в ночи?
Половица скрипнула снова – и руку лейтенанта сдавило железной хваткой.
Глава 18
– Дорогой Винсент, – донесся из темноты шепот. – Я тронут вашей заботой. Весьма. Но в гораздо большей степени недоволен фактом вашего пребывания здесь.
Д’Агоста оцепенел от изумления. Невероятно. Это все еще сон, не иначе. Послышался шорох спички, и темноту рассеяла вспышка. Зажглась керосиновая лампа.
Рядом стоял старик – скрюченный, явно больной. Лейтенант глядел в изумлении на желтушную морщинистую кожу, редкую бороду и сальные седые волосы до плеч, красный шишкообразный нос. Но голос, пусть слабый, и знакомый хищный блеск глаз, хотя, казалось, и подернутых мутной пеленой, указывали именно на того, за кем Винсент д’Агоста пошел через болота.
– Пендергаст? – прошептал наконец полицейский.
– Вам не следовало приходить сюда.
– Но как же? Как?
– С вашего разрешения, я снова прилягу. Я еще слишком слаб, чтобы подолгу стоять.
Д’Агоста сел. Старик повесил лампу, медленно, с трудом улегся на кровать.
– Друг мой, возьмите стул.
Лейтенант встал, напялил одолженную одежду, снял табуретку, подвешенную за вбитый в стену крюк. Сел рядом со стариком, совершенно непохожим на агента ФБР.
– Господи, я так рад! Вы живы! А я уж думал… – Обуреваемый эмоциями, д’Агоста не смог договорить.
– Мой друг, вы все такой же порывистый и прекраснодушный. Но давайте не тратить время на изъявление чувств. Я должен многое рассказать.
– В вас стреляли! – пробормотал лейтенант, снова обретя голос. – Какого дьявола вы сюда забрались? Вам нужно в больницу, к врачам!
– Нет, Винсент, не спешите с выводами. Я получил высококвалифицированную помощь, и пока мне лучше оставаться в убежище.
– Почему? Что за чертовщина происходит?
– Я расскажу, если вы пообещаете как можно скорее вернуться в Нью-Йорк и никому не говорить обо мне.
– Вам нужна помощь, и я вас не оставлю. В конце концов, я ваш партнер!
С очевидным усилием Пендергаст приподнялся:
– Вы должны уехать! Я хочу выздороветь, оставаясь для всех мертвым, а затем найти того, кто хотел меня убить. – Агент медленно опустился на подушку.
– А, так этот мерзавец и в самом деле пытался убить вас? – изумленно выдохнул д’Агоста.
– И не только меня. Полагаю, он же стрелял и в вас, когда мы покидали Пенумбру. Он же пытался убить Лору Хейворд во время нашего с нею визита к вам в больницу в Бастропе. Этот человек – недостающее звено, таинственный незнакомец, вовлеченный в проект «Птицы».
– Невероятно! Так это он – убийца вашей жены? Ее собственный брат?
Неожиданно наступила тишина.
– Он не убивал Хелен, – наконец ответил Пендергаст.
– Тогда кто же?
– Она жива.
Лейтенант не поверил своим ушам. Не мог поверить. Это же абсурд! Он не знал, что и сказать на такое.
Твердые, как сталь, пальцы опять стиснули его руку.
– Когда я, раненный, погружался в трясину, Эстерхази сказал, что Хелен жива.
– Но разве вы не видели своими глазами ее смерть? Разве вы не сняли кольцо с ее отделенной от тела руки? Вы ведь показали мне!
В комнате повисло молчание.
– Этот кусок дерьма захотел помучить вас перед смертью, – сказал в конце концов д’Агоста. Он посмотрел на человека, лежащего на кровати, заглянул в его серебристые глаза и прочел в них упорное желание верить в невероятное. – И каков же ваш, э-э, план?
– Я найду его. Приставлю ствол к его голове и заставлю привести меня к Хелен.
Лейтенант пришел в смятение. Эта одержимость в голосе, это безрассудство были так нехарактерны для его старого друга.
– А если он не захочет подчиниться?
– Винсент, он захочет. Уж поверьте мне, я об этом позабочусь.
Лейтенант решил не уточнять, как Пендергаст собирается добиться признания. Он сменил тему:
– Как вы смогли выбраться, раненный?
– Когда переданный пулей импульс столкнул меня в трясину, я начал погружаться. Но вскоре мои ноги уперлись в нечто находившееся всего в нескольких футах от поверхности. Мягкий, упругий объект. Похоже, труп животного. Он не дал мне погрузиться дальше. Чтобы создать иллюзию погружения, я постепенно сгибал колени. Мне очень повезло, что Джадсон решил покинуть место преступления, не дожидаясь, пока… меня полностью засосет.
– Да уж, повезло так повезло, – пробормотал д’Агоста.
– Я выждал четыре, возможно, пять минут. Больше не мог – кровотечение было сильным. Затем встал и, оттолкнувшись от затонувшего трупа, выбрался из топи. Соорудил из подручных средств давящую повязку. Я был в милях от возможной помощи, от ближайшего жилья.
Пендергаст пару минут молчал. Когда он заговорил снова, голос его показался чуть крепче, уверенней.
– Мы с Джадсоном охотились здесь лет десять назад. Еще тогда я познакомился с местным доктором по фамилии Роскоммон. У нас обнаружились общие интересы. Он практиковал в деревеньке Инверкирктон, в трех милях отсюда. По прямой эта деревня – ближайшая к месту, где я был ранен.
– Как же вам удалось добраться дотуда и при этом не наследить?
– Повязка вышла неплохой, и я не оставил кровавых пятен на земле. Двигался осторожно. Об остальном позаботился ливень.
– Вы шли к дому этого врача три мили в бурю, с открытой раной в легком?
– Да, – ответил Пендергаст, глядя в упор на друга.
– Господи милостивый… как же вы смогли?!
– У меня внезапно появилась причина жить.
Д’Агоста лишь покачал головой.
– Роскоммон необыкновенно умен и проницателен. Для него не составило труда поставить диагноз и определить лучший способ лечения. Мне дважды повезло. Во-первых, пуля все-таки миновала подключичную артерию, пройдя на волосок от нее. Во-вторых, ранение оказалось практически сквозным, операция по извлечению пули не потребовалась. Роскоммон удалил воздух из плевральной полости и сумел остановить кровотечение. А ночью перевез меня сюда. Его тетушка заботится обо мне с тех пор.