Лекция 32. История как фактор культуры России

Историю России и неотрывную от нее историю культуры — рус­ской и российской — отличают постоянно воссоздаваемая неустойчи­вость, нестабильность общественной системы, несбалансированность социальных реалий и культурных значений, их непрерывная изменчи­вость, текучесть, а потому непредсказуемость. Можно вести речь о преимущественно дискретном характере социокультурной истории России. Вьтдающийся мыслитель XX века Н. Бердяев в своей знамени­той работе «Истоки и смысл русского коммунизма» (1937) писал что история русского народа развивается через «прерывность» и «измене­ние типа цивилизации». В русской истории, по его убеждению, не существует «органического единства». Бердяев насчитывал в истории России пять «разных России»: Русь киевскую, Русь монголо-татарс­кую, Россию московскую, Россию петровскую, императорскую и, наконец, советскую Россию.

Бердяев был прав, когда выделял в российской истории не­сколько резко отделенных друг от друга периодов и чередование «разных России», понимаемых метафорически — как смена ра­зительно отличающихся друг от друга культурно-исторических парадигм или стилей культуры. Однако сегодня очевидно, что и эти пять культурных систем не исчерпывают российской исто­рии: наряду с советской Россией была и русская эмиграция (рус­ское зарубежье), представлявшая собой принципиально иную парадигму; после «перестройки» и распада СССР, начиная с 1991 г., мы ведем отсчет посттоталитарной истории России, или «по­стсоветского» периода отечественной истории; эпоха Серебря­ного века (рубеж XIX — начало XX веков), по мнению многих современников, в том числе и по представлениям самого Бердя­ева, составляла особый стиль культуры, отличный от культуры императорской России (сегодня это тем более очевидно). Понят­но, что Россия Смутного времени (включая весь XVII век) также выпадает из культуры Московской Руси; Русь дохристианская, языческая существовала, пусть и весьма аморфно, до Киевской Руси и составляет также отдельный (первичный) период русской истории.

Таким образом, мы насчитали уже десять, т.е. ровно вдвое больше культурно-исторических парадигм в истории отечествен­ной культуры, нежели это предполагал Бердяев, что чрезвычайно много для одной культуры, даже прожившей более одиннадцати веков (истоки языческой Руси теряются в доисторической глуби­не и не могут быть датированы с какой-либо определенностью). Тем более невероятно, чтобы в рамках одной национальной соци­окультурной истории наблюдалось бы от 5 до 10 разных типов цивилизаций; возможно следует говорить о нескольких различ­ных модификациях (фазах) одной цивилизации. По-видимому, и бердяевское суждение об «изменении типа цивилизации» необхо­димо понимать не как утверждение перманентной смены типов цивилизаций одной народностью или этнической общностью, но как констатацию самой изменчивости типа цивилизации, ее внут­реннего динамизма как важного типологического признака.

Несомненно, что каждый из перечисленных Бердяевым пяти периодов резко отличается от предыдущего и последующего и характеризуется социокультурным своеобразием и внутрен­ним единством. Переход же от одного замкнутого в себе со­циокультурного этапа к последующему в большинстве случа­ев оказывается невозможным как постепенный, эволюцион­ный путь: это каждый раз резкая, внезапная «ломка» целост­ной и единой социокультурной системы (для ее обозначения принят сегодня термин «парадигма») или, сказать иначе, свое­го рода революционная смена культурно-исторических пара­дигм. Однако в трех случаях переход российской цивилизации от одной эпохи к другой (от Древней Руси к Новому времени; от классического периода русской культуры к Новейшему времени; от советской к постсоветской эпохе) потребовал от­дельных переходных периодов, довольно длительных и драма­тических, по сути, происходивших в это время социокультур­ных процессов, составивших отдельные парадигмы. Об этом ниже пойдет речь особо.

По существу, вся история России и русской культуры претер­певала многочисленные поворотные пункты, точнее — ломки со­циально- и культурно-исторического процесса. Происходившие при этом смена ценностно-смысловых систем и стилевых прин­ципов культуры (культурно-исторических парадигм), изменение самого типа цивилизации, происходившее толчками и готовивше­еся внешне незаметно, подспудно, были по сравнению с иными типами цивилизаций особенно резкими и глубокими (что и дава­ло основание Бердяеву говорить об «изменении типа цивилиза­ции»); однако тип российской цивилизации на самом деле не ме­нялся, но находился в процессе непрерывного становления, эво­люции, а потому не оставался неизменным; однако дискретность цивилизационного развития была слишком очевидной, чтобы ос­таваться незамеченной как особенность российской истории.

В истории русской культуры и российской цивилизации таких «ломок» культурно-исторической парадигмы было бо­лее четырех (между «пятью Россиями»):

1) Крещение Руси и создание восточными славянами цент-
рализованного государства;

2) завоевание Руси монголами;

3) создание Московского царства и утверждение русского
самодержавия;

4) смута и кризис российской государственности;

5) религиозный раскол и начало «Петровских реформ»;

6) осуществление крестьянской реформы (отмена крепост-
ного права);

7) русская революция 1905 — 1907 — 1917 гг.;

8) «Великий перелом» 1929 г. — сталинский «термидор» (на­чало советского тоталитаризма);

9) «оттепель» — осуществление первых либерально-демок­ратических реформ;

10) август 1991 г. — крушение тоталитарного режима, на-
чало распада СССР и постсоветской эпохи.

Нетрудно заметить разрушительный, даже катастрофичес­кий характер каждой из перечисленных социокультурных «ло­мок», имевших далеко идущие культурно-исторические по­следствия (помимо последствий социальных и политических), но и их взаимопротивоположную направленность: Крещение Руси и религиозный раскол; порабощение Руси Ордой и само­утверждение Московского царства; антикрепостническая ре­форма и сталинская коллективизация; социалистическая рево­люция 1917 г. и «вторая русская революция» 1991 г.; создание Петром I Российской Империи и крах советской и постсовет­ской империи на рубеже XX и XXI веков. Все эти взаимоиск­лючающие исторические тенденции придают социокультур­ной динамике России особенно противоречивый, напряжен­ный и драматический характер, требующий своего научного осмысления и корректного объяснения. Общие закономерно­сти социодинамики культуры получают на материале русской истории свое особенное, неповторимое воплощение.

Для понимания причин и характера происходивших в исто­рии отечественной культуры резких смен социокультурных парадигм необходимо в каждом отдельном случае вниматель­но проанализировать возникающие в переломные моменты ис­тории состояния социокультурной неполноты, взаимного не­соответствия социальных предметов и культурных значений, порождающие глубокие и нередко неразрешимые противоре­чия, ведущие к общественно-исторической нестабильности, по­литической и ценностно-смысловой неустойчивости. Изучение социокультурных противоречий, выступающих в качестве дви­жущих причин культурно-исторического развития, в отноше­нии России и русской культуры исключительно важно.

Принципиальное значение для понимания социокультурных про­тиворечий национальной истории культуры приобретают проти­воречия между социальными и культурными явлениями, случаи взаимного несоответствия между социальными предметами и их культурными значениями (оцениваемые с различных мировоззрен­ческих позиций); культурные смыслы и оценки взаимоисключаю­щей идейной и политической направленности. Многие из таких «перечащих» социокультурных несоответствий возникают в ре­зультате наложения друг на друга двух (или даже нескольких) культурно-исторических этапов, противоречивого сосуществова­ния во времени и пространстве социальных и культурных явле­ний, генетически восходящих к различным историческим перио­дам и фазам развития культуры и общества (социокультурная многоукладность и т.п.). Характерными в истории отечественной культуры, например, являются столкновения домонгольских и пос-лемонгольских, допетровских и послепетровских, дореформен­ных (1861) и пореформенных, дореволюционных (1917) и послере­волюционных, советских и постсоветских социокультурных норм.

Нередко культурно-исторические парадигмы в русской исто­рии действительно наслаивались друг на друга: один этап еще не завершился, в то время как другой уже начался. Будущее стре­милось осуществиться тогда, когда для этого еще не сложились условия, и, напротив, прошлое не торопилось уходить с истори­ческой сцены, цепляясь за традиции и укорененные в обществе нормы и ценности. Подобное историческое наслоение этапов, конечно, встречается и в других мировых культурах — восточ­ных и западных, но в российской цивилизации оно становится постоянной, типологической чертой: язычество в Киевской Руси сосуществует с христианством; традиции Византии в Московс­ком царстве переплетаются с монгольскими новациями; в пет­ровской России резкая модернизация сочетается с глубоким тра­диционализмом допетровской Руси; в советское время глубоко укорененный в традициях западно-европейской культуры марк­сизм соединился с российским почвенничеством и религиозным фундаментализмом, породив в результате чудовище сталинско­го тоталитаризма. Периоды параллельного сосуществования (со-положенности) сменяющих друг друга этапов и соответствую­щих культурно-исторических парадигм длились в российской истории подчас не десятилетия, а века. При этом можно заме­тить, что тенденции культурно-исторического развития России то и дело опережали цивилизационные, вступая с ними в нераз­решимые противоречия или в трудно объяснимые альянсы. Осо­бенно заметно это в переходные эпохи — в XVII веке (от сред­невековья к Новому времени), в до- и послереволюционные пе­риоды в XX веке (от империи к тоталитаризму), в конце XX — начале XXI веков (от тоталитаризма к демократии).

Как бы ни отличались друг от друга относительно закончен­ные, замкнутые в себе парадигмы российского культурно-исто­рического опыта, между ними есть нечто общее, узнаваемое. Сколько бы ни насчитывалось «России» в истории отечествен­ной культуры, — это именно история российской, а не какой-либо иной культуры, несмотря на всю несомненную ее «прерыв­ность», дискретность, несмотря на все свои резкие, подчас весь­ма драматические «разрывы». Здесь представляется особенно важным осмысление типологически сходных культурно-истори­ческих ситуаций (методом аналогий, при помощи средств исто-рико-типологического анализа и культурологической компара­тивистики) и, далее — построение гипотез наиболее вероятных тенденций их внутреннего развития и разрешения по сходным или близким сценариям.

Специфика культурной истории заключается в том, что, во-первых, культурное время обратимо и в истории культуры мы можем свободно перемещаться вдоль по оси времени вперед и назад или одновременно пребывать в нескольких культурных эпохах (что особенно характерно для культурологии); во-вто­рых, культурные явления и процессы принципиально неверифи-цируемы и в этом отношении мифологическая или религиозная картины мира оказываются равноправными не только между собой, но и в принципе сопоставимыми с научной и художе­ственной картинами той же эпохи или других эпох. В-третьих, и здесь это для нас особенно важно, между разными культурны­ми эпохами, в том числе весьма далеко отстоящими друг от друга, можно наблюдать определенное ментальное и ценностно-смысловое сходство, а значит, прослеживать культурно-истори­ческую преемственность и периодичность повторяемости.

Так, несомненно, деспотическое правление Ивана Грозного («Царство террора», по удачному выражению Р. Скрынникова) имеет явные черты социокультурного сходства с эрой «Петровс­ких реформ» и сталинским «термидором» 1930-х гг. (вкупе с на­сильственными процессами индустриализации, коллективизации и разгулом «Большого террора»). Не требуется особых интеллек­туальных усилий для того, чтобы обнаружить определенное «срод­ство», типологическое сходство между эпохами Смутного време­ни; постпетровских событий XVIII века (бесконечной череды двор­цовых переворотов, ожесточенной борьбы за власть, множества служебных и хозяйственных злоупотреблений, экономического спада и т.п.); всего происходившего в революции 1917 г. и после­дующей гражданской войне («Красной смуте») и, наконец, совре­менного «обвала» тоталитарного режима и советской империи, начавшегося в августе 1991 г. и до сих пор продолжающегося в политике, экономике, межнациональных отношениях, культуре, идеологии, психологической атмосфере и пр. Еще одну череду культурно-исторических аналогий демонстрирует сопоставимость эпохи екатерининского «либерализма», александровских реформ начала XIX века, эры «шестидесятничества» в середине XIX века, нэпа в 1920-е гг., «оттепели» в середине XX века и «перестройки» в конце 1980-х гг. — периодов, характеризующихся небывалым, по российским представлениям, расширением духовных свобод и культурного плюрализма, сопровождающихся время от времени гневным «огрызанием» властей на уж слишком распустившихся «инакомыслящих» (от Радищева с Новиковым до Б. Пастернака, И. Бродского и А. Сахарова с А. Солженицыным).

Все эти легко прослеживаемые аналогии наглядно характеризу­ют «пульсирующий» характер российской истории (как на уровне собственно культурных, так и общецивилизационных процессов): периоды невыносимого социального давления, «сжатия», централи­зации (в формах государственного деспотизма и терроризма, бе­зудержного насилия, выступающего как средство тотального по­рядка и принудительной жесткой организации во всех сферах ма­териальной и духовной жизни государства) сменяются периодами «разрежения», расслабления, превалирования центробежных тен­денций, распада государственной целостности и социокультурного единства (либо в формах культурного многоголосия, либо — соци­альной анархии, бунта, стихии «вольницы», криминального беспре­дела и финансово-экономического коллапса). Сопоставление и срав­нительное изучение ситуаций беспорядка, хаоса, «смуты» позволя­ет с большой степенью очевидности представлять наиболее вероят­ные сценарии развития политико-экономических и социокультур­ных процессов на переломных этапах отечественной истории, про­гнозировать пути выхода из кризиса и самую возможность пре­одоления или хотя бы смягчения хаоса, общественной стабилиза­ции, достижения социокультурного равновесия или по меньшей мере исчерпания деструктивной энергии общества.

Как отмечал Ю. Лотман, русская культура характеризуется по­стоянной сменой периодов, для которых свойственна «равновесная структура», — эпохами бурного культурного развития и непредс­казуемого исторического движения, когда равновесие в принципе нарушено. Периоды «равновесных структур» субъективно припи­сывают себе центральное место в культурном универсуме и не­критически оценивают свой потенциал — в духе национально-ис­торического, религиозного или культурно-политического мессиа­низма. Неравновесные, динамичные эпохи помещают себя в про­странстве семиотической и культурной периферии мировой куль­туры, они склонны к заниженным самооценкам, страдая своего рода «комплексом национальной неполноценности», и отмечены стремлением к «обгону» культурного центра, который предстает амбивалентно — и как притягательный (эталонная матрица, при­мер восхищения и подражания), и как потенциально опасный и враждебный (агрессия, аннексия, подавление самобытности извне).

Так, к «равновесным структурам» в русской истории отно­сятся эпохи начальной Киевской Руси, Московского царства, русской классики XIX века, советская эпоха (особенно ста­линский ее период); напротив, «неравновесные структуры» представляют Древняя Русь накануне и в период Крещения, Русь накануне монгольского завоевания и под ордынским игом, Россия накануне, во время и после «Петровских реформ» (XVIII век), Серебряный век и послереволюционные 20-е годы XX века, постсоветская эпоха (начиная с «перестройки»). Преоб­ладание то центростремительных, то центробежных тенден­ций в обществе и его культуре, чередование эпох с преимуще­ственно нейтралистскими интенциями и эпох, рефлексирую­щих свою периферийность, строгой периодичностью выража­ет раскачивание «цивилизационного маятника», пульсацию культурно-цивилизационного развития нации.

Исторически сложившийся на протяжении тысячелетней ис­тории России с ее постоянными «взрывами», «ломками», «скач­ками» и «перерывами постепенности» менталитет русской куль­туры отличается особой, даже, можно сказать, принципиаль­ной противоречивостью, двойственностью, амбивалентностью. Это противоречивое единство культуры, не имеющей «середи­ны» и тяготеющей во всем к взаимоисключающим крайнос­тям, с одной стороны, отразило (а в чем-то и предопределило, обусловило) каждый раз воспроизводящуюся, глубоко укоре­ненную социокультурную нестабильность, непредсказуемость развития событий, выражающуюся в «колебании» от одной край­ности к другой («эффект маятника») — явления, связанные с евразийской пограничностью русской культуры.

С другой стороны, именно такая «двусоставность» и амбивален­тность каждого значимого явления русской культуры и российс­кой цивилизации, самого культурного «ядра» России открывала перед русской культурой (и российской цивилизацией) неисчерпа­емые возможности гибкого, почти мгновенного приспособления к самым резким (вплоть до взаимоисключающих) изменениям в раз­витии социально-исторической действительности, ко всевозмож­ным общественным катастрофам и взрывам — революциям и граж­данским войнам, террору и деспотической форме государственно­го правления, инокультурным влияниям и международным, меж­национальным конфликтам, религиозному и атеистическому фа­натизму и нравственно-политической индифферентности. В этом отношении очевидная дискретность исторического развития рус­ской культуры и ее потенциальная «расколотость», пресловутая «широта», способность «вместить» даже коренные противополож­ности в рамках единого смыслового целого — явления взаимообус­ловленные, постоянно поддерживающие друг друга: первое — в диахронии русской культуры, второе — в синхронии.

Тысячелетняя история русской культуры убедительно свиде­тельствует: сущность национального менталитета русской куль-


Киевская Русь

 

НЕРАВНОВЕСНЫЕ СТРУКТУРЫ РАВНОВЕСНЫЕ СТРУКТУРЫ

Московская Русь

Языческая Русь

Смута и Раскол

 

 

Русь под монгольским игом

Русское Просвещение

 

 

«Петровские реформы»

«Военный коммунизм»