Лекция 34. Россия в контексте глобализации
В современном мире среди всех совершающихся социокультурных процессов первое место по праву занимает феномен глобализации. Под глобализацией в социологии, политологии, культурологии на рубеже XX — XXI веков понимается процесс унификации социальных и экономических, финансовых и технических, художественных и научных явлений во всех странах и регионах мира в соответствии с некоторым набором общеобязательных требований, выработанных в развитых странах мира, и прежде всего евро-атлантического блока, т.е. США и крупнейших стран Европы. Основные тенденции глобализации связаны, как иногда считают, с окончанием холодной войны и завершением ядерного противостояния Америки и Советского Союза, делившего мир на две полярные системы (биполярный мир). Мир стал «однополярным», т.е. с начала 90-х годов XX века все основные политические, экономические и культурные тенденции мирового развития задаются единственной мировой «сверхдержавой» — Соединенными Штатами Америки, в то время как все остальные страны — Европы, Азии, Латинской Америки и т.п. — вынуждены в той или иной степени подчиняться этим требованиям. Всплески сопротивления идущей под знаменем глобализации социокультурной и экономической унификации выражаются в антиглобалистском движении и проводимых им акциях протеста во всем мире.
Конечно, все сказанное выше — лишь одна сторона феномена глобализации. Другая, не менее существенная, связана с завершением в мировой истории индустриальной эры и формированием постиндустриальной цивилизации, основанной на преобладании информационных технологий и соответствующих культурных форм. Развитие средств массовой коммуникации в небывалых прежде, глобальных масштабах, изменение характера производства культурных артефактов с опорой на достижения компьютерной революции, изменение во взаимоотношениях различных составляющих культуры — науки, техники, искусства, видео- и аудиокоммуникаций, производства предметов массового потребления, включая формы массовой культуры, — все это и есть реалии постиндустриального развития человечества, в полосу которого постепенно вступают, одна за другой, все страны мира. На этом пути одни, более развитые, опережают другие, менее развитые страны, но и слаборазвитым государствам не избегнуть этого общего пути. Даже тем, кто еще пока решает для себя проблемы индустриального или даже доиндустриального развития.
Третья сторона глобализации тесно связана с решением множества так называемых глобальных проблем. Среди них и проблема мирового океана, и целый спектр экологических проблем, и проблема потепления климата на Земле («парниковый эффект»), и проблема ядерного разоружения (последнее время значительно осложненная появлением на мировой арене новых ядерных держав — Индии, Пакистана, Израиля, возможно, Ирана, Северной Кореи), и проблема захоронения ядерных отходов, и проблема безопасности атомных электростанций, и перспективы энергетического кризиса, и освоение космоса, и истощение земных ресурсов, и борьба с голодом во всемирном масштабе, и борьба со СПИДом, и проблема роста народонаселения в отдельных регионах Земного шара, и проблемы генной инженерии, включая опыты по клонированию живых существ, и проблематика искусственного интеллекта, и многое, многое другое. Речь идет о том, что все эти проблемы, во-первых, охватывают Землю в целом и касаются судеб всего человечества; во-вторых, решение этих проблем может быть в принципе только глобальным, общечеловеческим, всемирным; в-третьих, от решения этих проблем, становящихся все более злободневными и опасными для человека, невозможно уйти, спрятавшись в каких-нибудь укромных уголках Вселенной или создав некий изолированный искусственный оазис вне мировой цивилизации.
Процессы глобализации, охватившие сегодня многие страны, не оставили в стороне и постсоветскую Россию. Контекст глобализации стал особенно явно ощутим в России уже за порогом Миллениума, в XXI веке, и, с точки зрения культурологии, представляется несомненным, что судьбы России и российской культуры в XXI веке будут неразрывно связаны именно с феноменом глобализации. Иначе говоря, тема «Россия в контексте глобализации» может быть интерпретирована как «Россия в XXI веке», и наоборот. В то же время процесс непосредственного «вхождения» России в мировую цивилизацию, в мировое сообщество, а вместе с тем в контекст глобальных проблем современности, развертывающийся на рубеже веков и тысячелетий, имеет свою предысторию, весьма существенную в плане истории и теории культуры.
Прежде всего приходится констатировать, что Русь, Россия и СССР буквально с самого начала своего культурного и политического самосознания мыслили себя отнюдь не на периферии мирового культурно-исторического процесса, а по крайней мере причастными к всемирному целому. Во многом это вызвано самим пограничным положением России между Западом и Востоком, а русской и в целом российской культуры — между культурами европейского и неевропейского типа. Тем самым Россия как культурная область и цивилизация — вольно или невольно — претендовала на «центральное», «связующее» место в мире — между контрастными мирами, претендовала на роль «цивилизационного моста» между Западом и Востоком и брала на себя функцию объединения противоречивых частей единого целого, понимаемого как «мировое сообщество». В то же время это означало, что все противоречия между Западом и Востоком, любые столкновения цивилизационных и культурных интересов западных и незападных цивилизаций так или иначе проходили через российское пространство, становившееся полем борьбы противоположных и взаимоисключающих тенденций мирового развития. Н. Бердяев связывал столкновение двух потоков мировой истории в пограничной зоне великого Восто-ко-Запада с развитием в границах России цивилизационного катаклизма всемирно-исторической и провиденциальной значимости.
С процессами напряженного диалога Запада и Востока были по-разному, но органично связаны такие переломные в истории России (а вместе с тем, в той или иной степени, и всего мира) события, как Крещение Руси; нашествие монголов и включение Руси в кочевую империю Чингисхана; создание Московского царства, воодушевленного идеей Третьего Рима; Петровские реформы; Отечественная война 1812 г.; Великая крестьянская реформа 1861 г.; русско-японская война, послужившая детонатором русской революции 1905 — 1907 гг.; Октябрьская революция как «увертюра» мировой революции и всемирной победы коммунизма; участие России в первой и второй мировых войнах; кризис советской власти и коммунистической идеологии в СССР на рубеже 1980 — 1990-х годов.
Среди собственно культурных процессов в истории России тоже немало колоритных примеров. Так, русское православие изначально мыслилось не только как равноправная с другими христианская конфессия, но и как высшая форма всемирного христианства. Русское Просвещение понималось как часть общеевропейского и всемирного Просвещения; русские классицизм и сентиментализм, романтизм и реализм, символизм и футуризм были неотделимы от аналогичных явлений за рубежом, а подчас казались опережающими европейские аналоги. Изобретенный Сталиным «социалистический реализм» считался не только главным и единственным творческим методом советской литературы и искусства, но и судьбоносным явлением всей мировой культуры, высшим достижением всемирной художественно-эстетической мысли. Перспективы социализма в России — западно-европейского и «русского», атеистического и христианского, крестьянского и пролетарского — обсуждались неотрывно от судеб социализма в Европе и во всем мире. Споры западников и славянофилов, почвенников и радикальных демократов, народников и марксистов, большевиков и меньшевиков, троцкистов и сталинистов в конечном счете шли вокруг проблемы соотношения всемирного и самобытного в российской цивилизации, в русской культуре, в отечественной истории. Идеи «всемирной отзывчивости» и «всеединства» так же зародились в России, как и, например, концепция «перманентной революции».
Когда Н. Бердяев писал о мессианизме русских, он имел в виду прежде всего стремление русской национальной культуры оказаться в «фарватере» мирового развития и в целом центростремительную тенденцию культурно-исторического пути России. Но при этом Руси-России — в лице ее выдающихся политиков, мыслителей, деятелей культуры — «хотелось» непременно находиться не в арьергарде, не в «хвосте» мировой истории, а в авангарде, т.е. возглавлять ведущие тенденции развития человечества, подавать ему пример, задавать «тон» всемирной истории. Именно в этом смысле Москва, устами старца Филофея, утверждалась в роли «Третьего Рима»; именно Русь считал Юрий Крижанич центром мирового славянства; именно Россию русские славянофилы видели во главе истинного христианства и общечеловеческой нравственности; именно в русской культуре и ее светоче — Пушкине Достоевский усматривал феномен «всемирной отзывчивости».
Когда А. Герцен в порыве ненависти к европейскому мещанству парадоксально заявлял, что Россия уже потому обогнала Европу, что отстала от нее, он имел в виду, что крестьянская община, представлявшаяся Герцену фундаментом будущего социализма и к XIX веку уже не существовавшая ни в одной из европейских стран, приведет Россию к социализму раньше других стран. По-своему верили в российское избранничество и русские народники, отстаивавшие приоритет отечественного крестьянства в мире. На эту же тенденцию, исходя, правда, из других идейных соображений, рассчитывали и те представители русского марксизма, которые уверяли российскую и мировую общественность в том, что именно в России с ее отсталостью (в плане развития капиталистических отношений) отныне находится центр мирового коммунистического движения и источник мировой пролетарской революции. Затем, уже после победы Октября, большевики утверждали, что возможна победа социализма в одной отдельно взятой стране, а именно в СССР, что первое в мире государство рабочих и крестьян подает пример другим странам, только вступающим на путь социализма. Словом, «глобализм» не только никогда не был чужд ценностно-смысловому содержанию и исторической направленности культуры России, но и в каком-то отношении был ей предопределен.
Однако почти в такой же мере был свойствен России с давних пор и «антиглобализм». Что же иное, если не «антиглобализм» своего времени, представляла концепция Москвы как «Третьего Рима», предсказывавшая падение и разложение всему миру, связанному с Римом «Первым» и Римом «Вторым»? Что иное имел в виду Иван Пересветов, противопоставляя латинской праведности святость русских исповедников, соединенную с «турецкой» справедливостью Московского государства? Что иное представлял пафос Ивана Грозного, обличавшего «лютость» Лютера и «невежество» римского попа (Папы Римского), высмеивавшего институт европейского парламентаризма и ограниченность абсолютизма в развитых странах Европы. Своеобразным «антиглобализмом»
русских монархов можно объяснить их настойчивое обоснование авторитаризма, деспотизма и крепостничества как специфически российских устоев цивилизации, без которых Россию ожидает хаос, крах идеалов европеизма, торможение и даже приостановление реформ (Петр Великий в его дискуссиях с Лейбницем; Екатерина II — в спорах с Дидро; Николай I — в диалогах с маркизом де Кюстином).
Можно сказать, что российский «антиглобализм» заложен едва ли не в ментальные основания российской цивилизации, в менталитет русского народа. Идея «своего», особого исторического пути, отличного от европейского. Социальное и культурное «охранение», т.е. стремление любой ценой сохранить свое национально-культурное своеобразие и многообразие, в том числе и то, которым не подобало бы хвалиться, нередко чреватое отсталостью, дикостью (крепостное право, крестьянская община, «русский социализм», «коллективизация», российский неустроенный быт и неразвитое коммунальное хозяйство и пр.). Обоснование исключительного национально-культурного своеобразия, противостоящего европейскому рационализму и прагматизму и основанного на душевной теплоте, сердечности, отзывчивости. Противопоставление русской «соборности», коллективности западно-европейскому индивидуализму и эгоизму; российского бескорыстия, энтузиазма, нерасчетливости и широты — западному корыстолюбию, буржуазному частному предпринимательству, рынку, царству «чистогана», отношениям «купли-продажи». Подобные примеры идейной и мировоззренческой конфронтации России «развитым» мировым державам и раньше, и сегодня видятся именно в одном контексте со всеми антиглобалистскими выступлениями в современном мире.
Наблюдения за современными социальными и культурными процессами в мире, так или иначе связанными с глобализацией и антиглобализацией, наводят на мысль, что именно в России, начиная едва ли не с Древней Руси, эти процессы получили свое самое раннее и самое оформленное развитие. Конечно, прежде всего приходит на ум полемика западников и славянофилов 30-60-х гг. XIX века, которые достаточно ярко и резко выражают тенденции, аналогичные современным глобализму (западники) и антиглобализму (славянофилы). Если западники отстаивали приоритеты социального и культурно-
■Ууууууууу
v -у ууу
■у -■
у'~./,1 'Л',-Л:: У "'У:-
УУУУ
1С:
Ж
УЖ,, уХЖЖЖ:Ж
у. Ж->У> ">V-">V - v
'w''»'vy: УУ У> Аж;ЩкуХЩ 'ХЖЖЖХф'
ХЖ-ЩУУл Щ^у0ж¥у:
.-/у'.-Уу,.-,У\.",У-'УуУ:,У-у УУ-УУУУУУУУУУУУУУУ/У.
* УУ Ж i'X даЙ! <0
\/у \У \ ' у.У У...' **•:.-'
хж\
,.уЖЖ-Х&
:Ж'"'
ЯДРО
Ж
'■Же
Ж
Mm-.
,ШуШ>,
,;4^.v у у у
у,\?\\ , у, '#ЧЧ-У уууХ
х /
т<>.
Y-ууууууууууууууууУуууу. ■у.уу-.ууу ■'
телыиле тенденции н культуре России (антиглобализм)
Центробежные п/енденции п развитии культуры России
V; / (глобализация)
РОССИИ
КУЛЬТУРА I у
ЩЩЩ* ЩЩ^жуЩ^у0" '
$Ж$' Глобальные проблемы и тенденции
Схема 52. Место России в мировой культуре
развития мировой культуры го развития Западной Европы, полагая их всеобщими, выражающими тенденцию мирового исторического развития (что отвечает и интересам отстающей России, и другим странам и культурам, в культурном и цивилизационном отношениях опаздывающим), то славянофилы, отстаивая интересы национально-культурной самобытности славян, в том числе и русских, исходили из идеи дифференцированного развития различных культур, каждая из которых имеет по сравнению с другими свои преимущества и свои недостатки, несводимые к «единому знаменателю» мировой цивилизации.
В споре русских западников и славянофилов (не имеющем буквальных аналогов в истории культурологической мысли Европы или Востока) столкнулись между собой два во многом противоположных, если не взаимоисключающих, дискурса — просветительский и романтический. Первый, просветительский, исходил из априорных представлений о требованиях человеческого Разума и о единстве мировой истории и всемирной культуры, связывающих человечество общностью разумных целей и средств их достижения. Для просветителей национальная разобщенность культур преодолима, а общечеловеческая цивилизация ■— дело ближайшего будущего. Второй дискурс, романтический, связан с представлениями об исключительности национально-культурного развития народов и регионов, о принципиальной неуничтожимое™ межкультурных границ и невозможности объединения национальных культур в одну всемирную цивилизацию. Законы Разума для романтиков не обладают свойствами универсальности и не объясняют всего происходящего в мире. Напротив, в мире и культуре есть много иррационального, даже мистического, индивидуально-личностного, а значит, непредсказуемого и необъяснимого. Сами народы, с точки зрения романтизма, — это коллективные «личности», и унифицировать их, не уничтожив при этом их сущности, нельзя.
Полемика западников со славянофилами — это спор просветителей с романтиками. Нигде, как в России, в русской культуре подобный спор не обрел ни столь колоритной остроты, ни столь жесткой непримиримости, ни столь прямого временного совпадения разных культурных парадигм. Поэтому полемика западников и славянофилов в России способствовала формированию наиболее общей, универсальной «матрицы», по которой (или по аналогии с которой) в дальнейшем строилась конфронтация глобализма и антиглобализма, отстаивавших соответственно идеи культурно-цивилизационного универсализма в мировом масштабе и культурно-цивилизацион-ной автономии и самобытности (также в мировом масштабе). В этом свете глобалистские концепции выглядят как неопросветительские, а антиглобалистские — как неоромантические.
Однако в объяснении проблематики глобализма/антигло-бализма выявления ее культурологических корней оказывается явно недостаточно. Необходимо вспомнить, что полемика западников и славянофилов, а затем космополитов и почвенников в России, продолжавшаяся без малого целый век, завершилась формированием дискурса, соединившего в себе идею всемирное™ и национальной исключительности, общечеловеческой «разумности» и организованного субъективного фактора (в формах диктатуры, насилия, партийной организации, планового централизованного хозяйства, единой идеологии и т.п.). Речь идет о дискурсе тоталитаризма, впервые сложившемся именно в России (в формах ленинизма и большевизма), а затем повлиявшем на все разновидности тоталитаризма практического или теоретического (итальянский фашизм, немецкий нацизм, троцкизм, сталинизм, маоизм и т.д.). Будучи порождением не одной только русской революции, но и первой мировой войны, тоталитаризм дал трещину в итоге второй мировой войны и потерпел крах в ходе холодной войны, также имевшей характер мировой.
Собственно тоталитаризм и был первой исторической моделью глобализма: ведь он претендовал на всемирно-исторический, общечеловеческий охват всего мира, на выведение всеобщих законов человеческого общежития, на обоснование универсальных путей исторического развития всего мира. Другое дело, что модель, разработанная в разных вариантах теоретиками и практиками тоталитаризма, на протяжении XX века многих то увлекавшая, то отталкивавшая, в конечном счете поразила мир своей бесчеловечностью, жестокостью. Это был первый вызов глобализма человечеству.
Современный глобализм, порожденный либеральной цивилизацией, является ответом на вызов тоталитарного глобализма. Во многом он оппозиционен и прямо противоположен тоталитаризму. Однако в обоих вариантах глобализации — тоталитарной и либеральной — есть и нечто общее. Это стремление унифицировать национальные культуры и пути национально-культурного развития, это использование исключительных средств давления на мыслящую и творческую личность, приводящую к шаблонизации и рутинизации культуры, к формализации и технократизации цивилизаций.
Постсоветская Россия, пройдя длительный (почти 80-летний) путь тоталитарного развития, сразу окунувшись в омут американизированного глобализма, в условиях современной конвергенции тоталитарного и либерального дискурсов, переживает период глубокого и трудно разрешимого кризиса, органично вписанного в глобальный контекст. Почти неизбежно антиглобалистские тенденции в России получают характер почвенно-националистический и антизападный, более того они поддерживаются и прототалитарными силами в России, во многом отражая индустриальный этап исторического развития России в XX веке. Соответственно глобалистские тенденции опираются на либерально-буржуазные и антитоталитарные течения в постсоветской России, естественно ориентирующиеся на Европу и США, на формирование постиндустриального общества в России.
Однако именно в России становится — более, чем где-либо, очевидно, что глобализм и антиглобализм — это лишь две разные формы глобализма, конфликт между которыми может быть «снят» и разрешен лишь в рамках постмодернистской, мозаичной парадигмы мультикультурализма, постепенно складывающейся на наших глазах.
ПРИЛОЖЕНИЕ 4
Источники
А. Основные:
1. Бердяев Н.А. Истоки и смысл русского коммунизма. М., 1990.
2. Бердяев Н.А. Русская идея: Основные проблемы русской мысли XIX века и начала XX века; Судьба России. М, 1997.
3. В поисках пути: Русская интеллигенция и судьбы России. М., 1992.
4. В поисках своего пути: Россия между Европой и Азией: Хрестоматия по истории российской общественной мысли XIX и XX веков / Сост. Н.Г. Федоровский. 2-е изд. М., 1997.
5. Евразия: Исторические взгляды русских эмигрантов. М., 1992.
6. Ключевский В.О. Курс русской истории: В 5 ч. // Ключевский В.О. Соч.: В 9 т. М., 1987 — 1989. Т. 1 — 5.
7. Мир России — Евразия: Антология. М., 1995.
8. О России и русской философской культуре: Философы русского послеоктябрьского зарубежья. М., 1990.
9. Плеханов Г.В. История русской общественной мысли: В 3 кн. М.; Л., 1925.
10. Пути Евразии: Русская интеллигенция и судьбы России. М., 1992.
И.Россия между Европой и Азией: Евразийский соблазн: Антология. М., 1993.
Б. Дополнительные:
/. Белов В. Лад: Очерки о народной эстетике. Л., 1984.
2. Иоанн, митр.Санкт-Петербургский и Ладожский [Сны-чев]. Самодержавие духа: Очерки русского самосознания. СПб., 1994.
3. Ильин В.Н. Религия революции и гибель культуры. М., 1994.
4. Ильин И.А. Путь к очевидности. М., 1993.
5. Лосский НО. Характер русского народа // Лосский НО.
Условия абсолютного добра. М., 1991.
6. Размышления о России и русских: Штрихи к истории русского национального характера. Далекие предки. I — XVII вв. / Сост. С.К. Иванов; Отв. ред. Ю.П. Сенокосов. М, 1994.
7. Россия и Европа: Опыт соборного анализа / Сост. П.В. Тулаев. М., 1992.
8. Русская идея / Сост. М.А. Маслин. М„ 1992.
9. Савицкий П. Континент Евразия. М., 1997.
10. Серафим (Соболев), архиеп. Русская идеология. СПб., 1992.
11.Соловьев B.C. Национальный вопрос в России; Русская
идея // Соловьев B.C. Соч.: В 2 т. М., 1989 («Из истории отечественной философской мысли»).
12. Солженицын А.И. Как нам обустроить Россию. Л., 1990.
13. Солженицын АЯ «Русский вопрос» к концу XX века. М., 1995.
14. Солженицын A.M. Россия в обвале. М., 1998.
15. Степун Ф. Бывшее и несбывшееся. М.; СПб., 1995; Встречи. М., 1998.
16. Трубецкой Н.С. История. Культура. Язык / Сост. В.М. Живов. М., 1995.
17. Федотов Т.П. Судьба и грехи России: Избранные статьи по философии русской истории и культуры: В 2 т. СПб., 1991 — 1992.
18. Франк СЛ. Русское мировоззрение. СПб., 1996.
19. Шубарт В. Европа и душа Востока. М., 1997.
ЛИТЕРАТУРА
А. Основная:
Учебная и справочная литература
1. Вернадский Г.В. Русская история: Учебник. М., 1997.
2. Викторов А.Ш. История русской культуры: Курс лекций. М., 1997.
3. Замалеев А.Ф. Лекции по истории русской философии. СПб., 1995.
4. Ионин Л.Г. Социология культуры. М., 1996.
5. Ионов И.Н. Российская цивилизация и истоки ее кризиса. IX — начало XX в. М., 1994.
6. История отечества: Люди, идеи, решения. Очерки истории России IX — начала XX в. М., 1991.
7. Кондаков И.В. Введение в историю русской культуры. М., 1997.
8. Кондаков И.В. Культура России. Русская культура: краткий очерк истории и теории. 2-е изд. М., 2000.
9. Коржихина Т.П., Сенин А.С. История российской государственности. М., 1995.
10. Краткий очерк истории русской культуры: С древнейших времен до 1917 года / Под ред. Ш.М. Левина. Л., 1967.
11. Культурология: история и теория культуры: Учебное пособие. М., 1996 (Раздел IV. История русской культуры).
12.Культурология. XX век: Энциклопедия: В 2 т. СПб., 1998.
13. Мир русской культуры: Энциклопедический справочник. М., 1997.
14.Новиков А.И. История русской философии. СПб., 1998.
15.Новикова Л.И., Сиземская И.Н. Русская философия истории. М., 1997.
16.Ропаикая Л.А. Русская художественная культура. М., 1998.
П.Рябцев Ю.С История русской культуры. Художественная жизнь и быт XI — XVII веков. М., 1997.
18.Рябцев Ю.С. История русской культуры. Художественная жизнь и быт XVIII — XIX веков. М., 1997.
19. Семенникова Л.И. Россия в мировом сообществе цивилизаций. М., 1995.
20.Хорос В.Г. Русская история в сравнительном освещении. М., 1994.
21.Шульгин B.C., Кошман Л.В., Зезина М.Р. Культура России IX — XX вв. М., 1996.
Исследования
1. Ахиезер А.С Россия: Критика исторического опыта (Социокультурная динамика России). Новосибирск, 1997. Т.1: От прошлого к будущему.
2. Биллингтон Лж. X. Икона и топор: Опыт истолкования истории русской культуры. М., 2001.
3. Вернадский ТВ. История России: [В 6 т.]. Тверь' М., 1996 — 1997.
4. Вернадский Г.В. Русская историография. М., 1998.
5. Гефтер М.Я. Из тех и этих лет. М., 1991.
6. Гумилев Л.Н. От Руси к России. Очерки этнической ис-
тории. М., 1992.
7. Зиновьев А. Смута. М., 1994.
8. Зиновьев А. Коммунизм как реальность. М., 1994.
9. Кульпин Э.С. Путь России. Кн. I: Генезис кризисов при-
роды и общества в России. М, 1995.
10. Кульпин Э.С. Бифуркация Запад — Восток: Введение в социоестественную историю. М, 1996.
11. Лифшиц Mux. Очерки русской культуры. Из неизданного. М., 1995.
12. Лихачев Д.С. Историческая поэтика русской литературы. Смех как мировоззрение и другие работы. СПб., 1997.
13. Лотман Ю.М. Избранные статьи: В 3 т. Таллинн, 1992. Т. 1: Статьи по семиотике и типологии культуры.
14. Лотман Ю.М. Культура и взрыв. М., 1992.
15. Лотман Ю.М. История и типология русской культуры. СПб., 2002.
16. Милюков П.Н. Очерки по истории русской культуры: В 3 т. М., 1993 — 1995.
17. Пелипенко А.А., Яковенко И.Г. Культура как система. М., 1998.
18. Степанов Ю.С. Константы: Словарь русской культуры: Опыт исследования. М., 1997.
19. Успенский Б.А. Избранные труды: В 3 т. М., 1996.
Т. 1: Семиотика истории. Семиотика культуры; Т. 2: Язык
и культура.
20. Флоровский Г., прот. Пути русского богословия. Виль-
нюс, 1991.
Б. Дополнительная: Исследования
1. Аверинцев С.С. Поэтика ранневизантийской литературы. М., 1977; 1996.
2. Ахиезер А.С. Социально-культурные проблемы развития России. Философский аспект. М, 1992.
3. Берковский Н.Я. О мировом значении русской литературы. Д., 1975.
4. Боков Х.Х., Алексеев СВ. Российская идея и национальная идеология народов России. М, 1996.
5. Бурсов Б.И. Национальное своеобразие русской литературы. Л., 1967.
6. Вежбицкая А. Язык. Культура. Познание. М, 1997.
7. Гарднер К. Между Востоком и Западом: Возрождение даров русской души. М., 1993.
8. Гачев Г.Д. Образ в русской художественной культуре. М., 1981.
9. Гулыга А.В. Русская идея и ее творцы. М., 1995.
10. Ергин Д., Густафсон Т. Россия: двадцать лет спустя. Четыре сценария. М., 1997.
11. Зимовец С. Молчание Герасима: Психоаналитические и философские эссе о русской культуре. М., 1996.
12. Зиновьев А. Запад: Феномен западнизма. М., 1995.
13.Зиновьев А. Посткоммунистическая Россия: Публицистика 1991 — 1995. М., 1996.
Ы.Ионин Л. Свобода в СССР: Статьи и эссе. СПб., 1997.
15.Капустин Б.Г. Современность как предмет политической теории. М., 1998.
16.Кара-Мурза А.А. Между «империей» и «смутой»: Избранная социально-философская публицистика. М., 1996.
П.Касьянова К. О русском национальном характере. М.,1994.
18.Конрад Н.И. Запад и Восток: Статьи. 2-е изд. М., 1972.
19.Короягец И.Д. Россия в ожидании (Очерк теоретической социологии послеоктябрьского периода). М., 1993.
20.Коул М. Культурно-историческая психология: наука будущего. М., 1997.
21. Кочетков А.П. Россия на пороге XXI века. М., 1998.
11.Коялович М.О. История русского самосознания по историческим памятникам и научным сочинениям. 4-е изд. Минск, 1997.
23.Крамник В.В. Имидж реформ: Психология и культура перемен в России. СПб., 1995.
24.Красильщиков В.А. Вдогонку за прошедшим веком: Развитие России в XX веке с точки зрения мировых модернизаций. М., 1998.
25.Купреянова Е.Н., Макогоненко Г.П. Национальное своеобразие русской литературы. Л., 1976. 26. Кьеза Дж. Прощай, Россия! М., 1998.
27.Лихачев Д.С. Очерки по философии художественного творчества. СПб., 1996.
28.Люкс Л. Россия между Западом и Востоком. Сборник статей. М., 1993.
29.Марков А.П. Отечественная культура как предмет культурологии. СПб., 1996.
30. Медведев Р.А. Миражи и реальности капиталистической революции в России. М., 1997.
31. Медведев Р., Медведев Ж. Россия и Запад в конце XX века. Главы из книги «Пути России».
32.Менталитет и аграрное развитие России (XIX — XX вв.). М., 1996.
ЗЗ.Ментальность россиян (Специфика сознания больших групп населения России). М., 1997.
34.Мигранян А. Россия в поисках идентичности (1985 — 1995). М., 1997.
35.Платонов О.А. Русская цивилизация. М., 1992.
36.Полярность в культуре / Сост. В.Е. Багно, Т.А. Нович-кова. СПб., 1996 (альманах «Канун» / Под ред. Д.С. Лихачева. Выпуск 2).
37.Ранкур-Лаферрьер Д. Рабская душа России: Проблемы нравственного мазохизма и культ страдания. М., 1996.
38.Россия — Запад — Восток: Встречные течения / Отв. ред. Д.С. Лихачев. СПб., 1996.
39.Россия и Запад. Сборник статей. СПб., 1996.
40.Руднев В.П. Словарь культуры XX века. М., 1997.
41.Сикевич З.В. Национальное самосознание русских (Социологический очерк). М., 1996.
42. Слгепин B.C. Эпоха перемен и сценарии будущего: Избранная социально-философская публицистика. М., 1996.
43. Тимофеев Л. Черный рынок как политическая система: публицистической исследование. Вильнюс; М., 1993.
АА.Троиикий Е. Русский народ в поисках правды и организованности (988 — 1996). М., 1996.
45. Тульчинский Т.А. Самозванство: феноменология зла и метафизика свободы. СПб., 1996.
46. Уваров М.С. Бинарный архетип. Эволюция идеи антиномиз-ма в истории европейской философии и культуры. СПб., 1996.
47. Фонотов А.Г. Россия: от мобилизационного общества к инновационному. М., 1993.
48.Хабибуллин К.К, Скворцов Н.Г. Испытания национального самосознания. СПб., 1993.
49.Хоружий С.С. После перерыва. Пути русской философии. СПб., 1994.
50. Цивилизации и культуры: Россия и Восток: цивилизаци-онные отношения. М., 1994. Вып. 1; 1995. Вып. 2.
51. Человек и духовно-культурные основы возрождения России / Под ред. Г.П. Выжлецова, В.Т. Пуляева, В.Н. Сагатовс-кого. СПб., 1996.
52. Чешков М.А. Развивающийся мир и посттоталитарная Россия: Новые конфигурации мирового пространства (В поисках глобального и теоретического синтеза). М., 1994.
53. Чубайс И. От Русской идеи — к идее Новой России: Как нам преодолеть идейный кризис М., 1996.
54.Шапошников Л.Е. Философия соборности: Очерки русского самосознания. СПб., 1996.
55.Янов А. После Ельцина. «Веймарская» Россия. М., 1995.
56.Янов А. Тень грозного царя: Загадки русской истории. М., 1997.
КОНТРОЛЬНЫЕ ВОПРОСЫ
1. Запад и Восток в истории культуры России.
2. Пограничность как ключевой фактор становления и раз-
вития культуры России.
3. Роль природы в истории культуры России.
4. Образы природы в российской художественной культуре.
5. Природа и культура в истории России: древность и средневековье, Новое время, XX век.
6. Этногенез российской культуры: от истоков до советской эпохи.
7. Россия как мультикультурное и поликонфессиональное культурное пространство.
8. Этнокультурные противоречия России как своеобразной цивилизации или полицивилизационного образования.
9. Ментальное своеобразие русской культуры и формирование общероссийского менталитета.
10. Бинарность культуры России: истоки и пути преодоления.
11. История как фактор культуры России.
12. История России как феномен культуры.
13. Архитектоника российской культуры: основные конфигураторы и коллизии.
14. Процессы культурной интеграции и дифференциации в истории культуры России.
15. Россия и Запад в XX веке: диалог и противостояние культур.
16. Россия и Восток в XX веке: диалог и противостояние культур.
17.Культурный плюрализм в России XX века (на конкрет-
ных примерах — по выбору).
18. Культура России перед лицом глобализации: общее и осо-
бенное.
19. Российская и мировая культура: точки взаимодействия.
20. Россия — Запад •— Восток в современном культурном мире.
4.ТЕМЫ ПИСЬМЕННЫХ РАБОТ
1. Русская культура и культура России: общее и особенное.
2. Россия как феномен цивилизационной пограничности.
3. «Евразийский соблазн» в истории цивилизационного са-
мосознания России.
4. «Запад» и «Восток» в истории российской культуры.
5. «Западное» и «восточное» в российской культуре.
6. «Русский космизм» как выражение российского мессианизма
7. Россия как «мир миров»: отношение к мировой цивилизации.
8. Образ «природы» в российской художественной культуре.
9. Образ «истории» в российской художественной культуре.
10.История самосознания российской цивилизации в куль-
туре России.
11. «Всемирная отзывчивость» русской культуры.
12. Отражение российского менталитета в-истории россий-
ской культуры.
13. Бинарность и тернарность в истории российской культуры.
14.Ю.М. Лотман как исследователь культуры России.
15.Культура и власть в отечественной истории XX века. 16. Россия и Запад в XX веке: диалог и противостояние культур. 17.Массовая культура в истории России XX века: достижения и потери.
18. Элитарная культура в России рубежа XX — XXI веков: анализ и прогноз на будущее.
19.Тенденции глобализма и антиглобализма в современной российской культуре.
20.«Пост-Россия»: российская цивилизация в XXI веке — опыт прогноза.
Итак, завершен наш краткий курс истории и теории русской культуры. В силу изначального лаконизма его замысла многие проблемы в этой книге были только поставлены, не получив должного обоснования, анализа, развития и обобщения. Так, за ее пределами остались осмысление изменчивых взаимоотношений и взаимовлияний русской и мировой (в том числе западной и восточной) культур на разных этапах всемирной истории; оказалась только намеченной проблема соотношения в социокультурной истории собственно социальных и культурных, а также материальных и духовных факторов (применительно к разным историческим периодам); не стало предметом специального изучения взаимодействие менталитета, обыденной, институциональной, специализированной и спекулятивной культур в истории России; историческая морфология русской культуры (в том числе историко-типологи-ческое изучение мифологии и религии, философии и богословия, литературы и публицистики, музыки, живописи и архитектуры, общественно-политической и социальной мысли, гуманитарных и естественно-технических наук и пр.) также остается задачей новых исследований и учебных курсов.
Тем не менее целый ряд теоретических и исторических проблем российской культуры получил в настоящей книге свое определенное научное и учебное выражение, и пришло время подвести некоторые итоги всему предшествовавшему изложению.
Осмысляя культурную семантику истории как единый сложно организованный текст, переменный по своему составу, структуре и композиции, исследователь каждый раз имеет дело со структурами смысла, в той или иной мере сравнимыми со структурами реальности. Каждая национальная культура может быть представлена как система общих для сознания и бытия смысловых структур разных уровней, связанных между собой (в идеальном случае социокультурной полноты, т.е. взаимооднозначного соответствия социальных реалий и культурных значений) отношениями гомоморфизма или изоморфизма; в случае же нарушения социокультурной полноты — иными, более сложны-
ми и конфликтными отношениями между культурными текстами и внекультурным (или инокультурным) контекстом. Именно к числу отношений второго типа — на всем пути своего исторического развития — тяготела русская культура.
Осуществленный в настоящем издании анализ русской культуры как целого выявил глубокую и органичную взаимосвязь между национально-культурной семантикой и социокультурной динамикой. С одной стороны, характер культурной топологии служил предпосылкой порождения определенных форм динамики данной культуры; с другой — культурно-историческая динамика, отливаясь в типологически значимые формы, тем самым продуцирует появление новых пластов национально-культурной семантики. Национальное своеобразие русской культуры (как, впрочем, и любой другой) проявляется не только в ее глубинных, практически неизменных структурах (менталитете), но и, по-своему, во всем многообразии ее обыденной, институциональной, специализированной и спекулятивной сфер (каждая из которых, разумеется, заслуживает того, чтобы быть специально исследованной в этом отношении).
Более того, сама история русской культуры обладает определенной структурой, направленностью, последовательностью, конфигурациями и иерархией смыслов, в конечном счете продиктованными ее неповторимой культурной семантикой. Иными словами, сама логика культурно-исторического развития каждой конкретной цивилизации, воплощенная в архитектонике культуры, определенна и национально-своеобразна.
Теоретическое представление о национальной истории культуры (в данном случае — истории культуры России) как саморазвивающемся ценностно-смысловом единстве, основанном на определенном менталитете, может быть выражено как внутренняя динамика сменяющих друг друга социокультурных смысловых структур, сопряженных в единую иерархизиро-ванную топологию. Универсальность этих смысловых структур позволяет одинаковым образом (изоморфно) структурировать современные друг другу формы одной культуры: религиозные и философские идеологемы, политические и этические доктрины, научные и художественные произведения, мыслительные и поведенческие модели и т.д., включая исторические роли и обстоятельства, событийные узлы и сценарии социальной и культурной истории.
Одни и те же конфигурации смысловых структур отражаются в строении менталитета, обыденной и специализированной, институциональной и спекулятивной сфер данной культуры, принадлежащих конкретной исторической эпохе. Изучение динамики ментальных структур и ее имманентных закономерностей позволяет преодолеть «дурную бесконечность» параллельных «культурных рядов», случайно перебираемых исследователем (историком, культурологом, искусствоведом, религиоведом и т.п.) и разрушающих связную картину культуры как сложно структурированного ценностно-смыслового единства (совокупности конфигураций).
В результате такого видения истории, предстающей ее субъекту как своеобразный феномен культуры (конфигурация смысловых конфигураций), философская ее рефлексия (философия истории) с необходимостью выступает как философия культуры, культурологическая рефлексия.
Историю любой культуры можно представить в виде определенной последовательности концептуальных фреймов и парадигм, «встроенных» в логически упорядоченное целое своеобразной архитектоники. История национальной культуры оказывается во многом «запрограммированной» ее сложившейся семантикой, являясь порождением ее устоявшейся феноменологии, хотя наиболее значительные из исторически «приобретенных» ею инноваций откладываются в ее культурной семантике и дополняют национальную феноменологию культуры в качестве ее «поверхностного пласта». В случае же масштабного накопления смысловых изменений в культуре происходят мутации менталитета. В этом отношении история и феноменология культуры взаимно обусловливают и определяют друг друга.
Пограничное положение России между Востоком и Западом, Азией и Европой породило внутренние противоречия русского национального характера, образа жизни, быта, общественной психологии и идеологии, специализированных областей культуры, социокультурных институтов — всей русской культуры и российской цивилизации в целом. Эти противоречия, отложившись в менталитете культуры, послужили источником вековых конфликтов, идеологических споров и обусловили по преимуществу бинарное строение смысловых структур русской культуры, которые предстают в ней как далее неразложимые смысловые антиномии (что как раз и является прямым следствием социокультурной пограничности русской культуры и России).
Для русской культуры как последовательно пограничной характерна интертекстуальность (т.е. сочетание и взаимодействие различных по происхождению культурных текстов), а значит, неоднородность культурной топологии, образованной контрастным сопряжением текстов и контекстов, рефлексивных смысловых структур и дорефлексивных представлений, «ядерных» и «периферийных» процессов; культурная интерференция, вызванная наложением нескольких смысловых структур друг на друга и порождающая исключительную проблемность и гипертрофированную инновативность русской культуры (что связано, например, с контрастностью сопряженных между собой радикалистских и консервативных культурных экспликаций одной и той же социальной реальности, совмещением действительных и мнимых феноменов культуры в рамках одних фреймов); диффузность и маргиналь-ность множества социокультурных процессов и форм, основанных на сложном переплетении ментальных и спекулятивных, специализированных, обыденных и институциональных явлений культуры; переменный модус культурной открытости/закрытости и следующий отсюда неустойчивый баланс центробежных и центростремительных сил, процессов одновременно происходящего ускорения и торможения в культуре. Все это в целом порождало и усиливало непредсказуемость культурно-исторического развития.
Осмысление феноменологии российской культуры также начинается с представления о ее «пограничности» и вместе с тем «вненаходимости» — по отношению к культурам Запада и Востока, чертам, соответствующим положению самой России среди цивилизаций Запада и Востока. Подобное внутренне противоречивое, даже межеумочное положение российской культуры в контексте культуры мировой породило ряд следствий.
1. Топология русской культуры отличается ярко выраженной саморазорванностью и асимметричностью смысловых структур (сращение текста и контекста, непосредственное взаимодействие центра и периферии, ядра и маргиналий, переменный модус смысловых оппозиций: мягкости/жесткости, традиционности/инновативности, динамичности/стабильности, определенности/неопределенности; едва ли не извечное столкновение консервативно-охранительных и радикали-стски-революционных, почвенных и космополитических целей и идеалов, отвлеченно-романтических и конкретно-реалистических тенденций и т.п. — вплоть до совмещения в одних и тех же феноменальных формах жестких структур и аморфно-размытых образований).
2. Культурно-исторический процесс в России характеризуется дискретностью, напряженностью, ярко выраженной непредсказуемостью, гипертрофированными как традиционностью, так и инновативностью, благодаря которым творческий поиск в русской культуре почти всегда граничит со стремлением к самоотрицанию, с риском ее саморазрушения — в одном отношении непосредственно (усобицы, ереси, юродство, критика, нигилизм, эпатаж, бунт), в другом — опосредованно, через нивелирование ценностей и смыслов (шаблонизацию, рутинизацию, схематизацию и т.п. упрощения культуры). Специализированные формы российской культуры часто оказываются совмещены с профанными (обыденными и спекулятивными) или срастаются с институциональными формами (официальное искусство, светская религия, государственная философия и т.п.); рядом с действительно революционными новациями укореняются «эпифеномены», или «мнимости» культуры, «тупиковые» и утопические формы сознания, нередко выступающие как важные факторы социокультурного и в целом исторического развития.
3. В пограничных культурах, к которым относится и культура России (особенно характерно в русской), наблюдается явление «интерференции» разных (исторически, этнически, социально и т.д.) культур в едином смысловом пространстве: отсюда берут начало интертекстуальность и диффузность гетерогенных компонентов в целом российской культуры, наложение и противоборство в ней центростремительных и центробежных, магистральных и маргинальных процессов, взаимная поляризация самобытных и инокулыурных начал (свое/чужое), совмещение противостояния культуры России как Западу, так и Востоку, с включением того и другого вовнутрь себя как своей собственной бинарной структуры; одновременное выражение «всемирности» (в том числе «всемирной отзывчивости») русской культуры, в этом отношении оказывающейся изоморфной мировому целому, и «внеположности» мировому развитию, самобытности, исключительности и избранничества русской культуры в контексте всемирной истории.
Будучи интериоризованным в семантику русской культуры, атрибут ее положения в мировой культуре — погранич-ность — получает в отечественной традиции свое продолжение и развитие в:
1) парадигмальном, синхроническом плане — это феномен сквозной бинарности и смысловой амбивалентности в системе русской культуры (реализуемый на разных ее исторических этапах и в разных парадигмах различно);
2) диахроническом, интерпарадигмальном плане — феномен смуты и как следствие «смутности», присутствующей в русской культуре как постоянный фон ценностно-смысловой релятивности, неопределенности, двойственности, прочно-противоречивого совмещения «старого» и «нового» в рамках одного дискурса, — но особенно обостряющейся в переходные, кризисные периоды: при катастрофической смене культурно-исторических парадигм, резком сломе цивилизационных эпох (от Древней Руси к Новому времени, от классической к неклассической фазе развития, от тоталитаризма к демократии). В эти переломные эпохи смута выступает как своеобразный аморфно-регулятивный механизм российской культуры, обладающий релятивностью, гибкостью, толерантностью, открытостью, а потому эффективно размывающий ценностно-смысловую определенность всей культуры (или ее определенной парадигмы), что наиболее соответствует самим задачам социокультурной переходности и облегчает перекодирование «старого», нормативного в «новое», эксцессивное в условиях социальной и идеологической нестабильности и конфронтации.
Особыми смысловыми образованиями в истории русской культуры являются динамичная модель контрастного баланса сил («взаимоупор») и парадигмальные стыки исторически взаимоисключающих дискурсов, образующие феномен «смуты» (периодически размывающий ценностные критерии смыслов и процессов, происходящих в культуре). Эти смысловые конструкции, работающие по одному принципу (смысловых «сдер-жек и противовесов»), порождают бинарность, амбивалентность и «смысловую неопределенность» российской культуры как ее постоянные атрибуты и обусловливают специфику ее отношений с мировой культурой как целым. Российская культура одновременно и противостоит Западу' и Востоку, составляя вместе с ними своеобразную триаду (мировую культуру как целое), и сама является Западо-Востоком, включая «всемирность» в качестве своего конститутивного монистического свойства, а западно-восточный синтез — как свою непреодолимую сквозную дихотомию.
Культура России, характеризующаяся постоянно воспроизводимой и моделируемой социокультурной неполнотой, асимметрией и внутренней поляризацией социальных и культурных структур (организованных по принципу «взаимоупора» на всех уровнях семантики), оказывается исключительно адаптивной, пластичной, активно приспосабливающейся к постоянно меняющимся историческим условиям, т.е. наиболее соответствует динамичному контексту, в котором она функционирует и развивается. Отсюда происходит ее гибкая устойчивость по отношению к внешним изменениям и ценностно-смысловая стабильность ее семантики, диалогически соотнесенной с историческим фоном. Однако этим же можно объяснить и исключительную историческую выживаемость российской культуры в крайне неблагоприятных для нее, кризисных социально-исторических условиях, порождаемую динамизмом отношений любых контрастных или «полярных» противоположностей, заключенных в модели «взаимоупора».
Некоторой компенсацией пограничности, размывающей ценностно-смысловую и цивилизационную определенность Руси — России (как в синхроническом, так и в диахроническом аспектах), в российской культуре выступает цепочка регулятивных механизмов, призванных «удержать» ее феноменологическое своеобразие и в то же время придать ее имманентному развитию импульс динамики, определенный на каждом историческом этапе. Каждый регулятивный механизм, осуществляя разветвленное структурирование целого культуры и упорядочивая ее развитие, выполняет в ней одновременно и дифференцирующие, и интегрирующие функции, однако приоритет тех или других в истории культуры поочередно меняется. Так, кумуляция, культурный синтез и конвергенция по преимуществу заняты интеграцией русской культуры в форме той или иной конфигурации; соответственно дивергенция и селекция по преимуществу нацелены на дифференциацию культурных явлений в рамках той или иной конфигуративной модели; механизм же «смуты» («смысловой неопределенности») «снимает» само различие между интеграцией и дифференциацией культурных явлений.
В истории российской культуры постоянно наблюдается параллельное усиление дифференциальных и интегративных тенденций; при этом силы объединения и синтеза до последнего времени в конечном счете всегда торжествовали и господствовали над силами дробления и распада, что удерживало целое российской культуры и цивилизации от разрушения и гибели в кризисных ситуациях. Поэтому вслед за победой дифференцирующих тенденций в российской культуре следует мощное наступление культурной интеграции, на смену которой, в свою очередь, приходят новые дифференциальные силы, вызывающие борьбу и выдвигающие стимулы социокультурной динамики России.
Таким образом, смена парадигм в истории российской культуры объясняется «маятниковым» характером и противоречивой смысловой направленностью ее культурной семантики, ее контекстуально обусловленной системностью (конфигуратив-ностью). В то же время каждая историческая конфигурация культуры России, в свою очередь, «задана» имманентной логикой социокультурной динамики этой культуры — динамики, несущей на себе печать своей цивилизационной специфики России, а потому во многом метаисторичной.
Историческая последовательность конфигураций культуры России складывается иерархически, как ступенчатая, динамическая композиция уровней, функционально и организационно взаимосвязанных между собой в качестве единой семантической системы, т.е. как архитектоника. Каждая предшествующая конфигурация подготавливает и предвосхищает последующую, выступая как ее смысловой фундамент («низшее» в контексте «высшего»); каждая последующая конфигурация («высшее») одновременно и отталкивается от предшествующей, и обобщает ее содержание в новом, более широком и многообразном контексте (за счет исторического приращения смысла).
В ходе исторического развития каждой национальной культуры ее смысловое единство и семантическое своеобразие сохраняются в качестве неотчуждаемого константного ее свойства (менталитета) и в то же время модифицируются в результате сложного взаимодействия дифференцирующих и интегрирующих процессов, регулятивными механизмами которых и выступают идеальные системомоделирующие устройства — регулятивные механизмы культуры, в своей совокупности и исторической последовательности обладающие цивилизационной общностью и имманентной логикой.
Исторически складывающаяся архитектоника российской культуры образуется в виде иерархии пяти регулятивных механизмов, последовательность которых «задана» логикой национального культурно-исторического развития — смысловой цепочки: кумуляция, дивергенция, культурный синтез, селекция, конвергенция. Своеобразие направленности, функций и результатов действия каждого регулятивного механизма культуры зависит всегда от суммы и содержания предшествующих механизмов, выступающих как смысловой фундамент последующих конфигураций культуры (цивилизацион-ное наследие). Можно сказать, что архитектоника каждой культуры исторически закономерна, поскольку, с одной стороны, определена историей, а с другой — сама управляет ходом исторического процесса.
По-видимому, имманентная логика национально-исторического развития каждой исторически значительной культуры (и соответствующей локальной цивилизации) оказывается во многом запрограммированной ее семантикой и может изучаться как неповторимая смысловая конструкция, определяющая строение данной цивилизации, а в контексте мировой истории —-принципы типологии культур мира и вариативность культурно-исторических и цивилизационных процессов.
Имманентной логике развития культуры России присуща такая цепочка культурных механизмов, которая в принципе не характерна для других культур и цивилизаций и составляет ее неповторимое своеобразие. На исторических гранях соответствующих конфигураций (весьма контрастных и плохо стыкующихся между собой) в российской культуре действуют хаотические процессы, объединяемые общим для них релятивным механизмом культуры — «смутой». Логическая преемственность и смысловая взаимосвязь механизмов российской культуры, которая составляет своего рода «каркас»российской цивилизации, и формирует цивилизационный алгоритм самой отечественной истории. Этот «смысловой каркас» и определяет строение архитектоники России как типа цивилизации.
Выстраивая подобные конфигуративные цепочки для каждой конкретной культуры, мы получаем возможность типологически сравнивать и анализировать не только культурные системы (ценностно-смысловые единства)-, но и типы их динамики (социокультурные истории), тесно взаимосвязанные между собой.
Построение типологии не только культур, но и историй культур возможно в той мере, в какой история каждой данной культуры есть развертывание во времени ее актуального и потенциального содержания, т.е. предстает как архитектоника. Однако сравнительное изучение и осмысление национально-культурных архитектоник — новая, неизмеримо более сложная научная и учебная задача, не входившая в кругозор настоящей концепции истории культуры России и сложившегося на ее основе краткого курса лекций.
ИМЕННОЙ УКАЗАТЕЛЬ[2]
А
Аввакум Петров, протопоп, св. рус. Раскола — 139, 140 Август Гай Цезарь Октавиан, рим. император — 117, 132 Авербах Л.Л., лит. критик и парт, функционер — 381 Аверинцев С.С., литературовед и культуролог, акад. — 12, 507 Аверченко А.Т., рус. писатель, сатирик и юморист — 407 Авраамий Палицын, келарь Троице-Сергиева монастыря, историк Смутного времени — 134
Агурский М.С., рус. и евр. философ и публицист — 258 Адамович Г.В., рус. лит. критик, поэт — 366, 408 Айхенвальд Ю.И., рус. лит. критик и эссеист — 350 Аксаков К.С, рус. писатель и мыслитель, славянофил — 201, 221
Аксаков И.С., рус. писатель и мыслитель, славянофил — 201 Аксенов В.П., рус. писатель — 371, 401, 408, 409, 442, 451 Акунин Б. (Чхартишвили Г. Ш.), рус. беллетрист — 451 Александр I Павлович, Благословенный, росс, император — 125, 180, 216, 272
Александр II Николаевич, Освободитель, росс, император — 217, 272, 523, 533
Александр Ярославич Невский, св., кн. — 67, 132, 134 Александров (Мормоненко) Г.В., сов. кинорежиссер — 386 Алексей Михайлович, рус. царь — 142, 149
Алексей Петрович, рус. царевич — 154 Альтман Н., рус. художник — 334
Амальрик А.А., мыслитель диссидент, направления — 412
Андреев Л.Н., рус. писатель — 298
Андрей Курбский, кн. — 54, 89, 98, 106, 108, 109, 115
Андрей Рублев, преп., иконописец — 49, 52
Андронов Ф., рус. полит, деятель Смутного времени — 133
Андропов Ю.В., сов. парт.-roc. деятель, рук. КГБ — 428, 526
Анненский И.Ф., рус. поэт — 298
Антонович М.А., рус. публицист, критик, философ — 293 Арес (мифол.) — 19
Арсеньев Н.С., рус. философ и литературовед — 257 Аскольдов С. (Алексеев СЛ.), рус. философ — 356 Астафьев В.П., рус. писатель — 452
Ахиезер А.С., росс, ученый, культуролог и философ — 12 Ахмат, поел, хан Золотой Орды — 120
Ахматова (Горенко) А.А., рус. поэт — 355, 356, 359, 383, 385, 419, 421, 430, 434, 436,444, 445, 452
Ахмадулина Б. (Изабелла) А., рус. поэт — 400, 401
IF
Бабель И.Э., рус. писатель — 334, 353, 359, 360, 365, 383, 410, 419, 421, 430, 434, 436, 437
Базаров (Руднев) В.А., рус. философ, публицист, экономист — 357
Байрон Дж., лорд, англ. поэт и драматург, романтик — 220, 237
Бакунин М.А., теоретик и глава рус. анархизма — 244, 255, 264
Бальзак О. де, франц. романист, реалист — 243 Бальмонт К.Д., рус. поэт — 304, 305, 366, 432
Бардо Б., франц. актриса кино — 396 Батый (Башу), монг. хан — 71, 134
Бахтин М.М., рус. мыслитель и ученый-филолог — 225, 277, 326, 430
Бедный Д. (см.: Демьян Бедный) Безыменский А.И., сов. поэт —■ 421
Беккет С, англ. драматург, предст. «театра абсурда» — 290 Белинский В.Г., рус. лит. критик — 201, 203, 217, 233, 244, 250, 255, 264, 267, 269, 271, 276, 300, 342, 345, 381, 489, 537
Белобог (мифол) — 18
Белов П., рус. художник-нонконформист — 443
Белый А. (Бугаев Б.Н.), рус. прозаик и поэт — 257, 280, 300,
332, 333, 340, 355, 356
Бенкендорф А.Х., гр., шеф жандармов — 236 Бердяев Н.А., рус. философ — 11, 44, 66, 79, 170, 174, 179, 180, 227, 255, 259, 270, 271, 274, 275, 279, 288, 294-296, 298, 320, 324, 327, 340, 348, 352, 356, 357, 359, 369, 373, 445, 480, 485, 489, 490, 499, 503, 518, 522, 528, 529, 540, 561, 562
Березовский М., рус. композитор — 196
Берия Л.П., сов. парт.-гос. деятель, глава НКВД — 123
Бестужев-Марлинский, рус. прозаик, романтик — 220, 239
Бетховен Л-В., нем. композитор — 288
Битов А.Г., рус. писатель — 442
Благосветлов Г.Е., рус. издатель, журналист — 326
Блок А.А., рус. поэт и драматург — 289, 292, 319, 327, 333,
335, 336, 355, 356, 359, 365, 383, 437, 488, 498
Боборыкин П.Д., рус. прозаик — 247-248
Богданов (Малиновский) А.А., рус. философ и прозаик —
337, 344, 347, 353, 377
Богданович И.Ф., рус. поэт, сентименталист — 184 Бодлер Ш., франц. поэт — 452 Болтин И.Н., рус. историк — 181 Борис, св., кн. — 65, 67
Борис Годунов, рус. царь — 111, 121, 123, 199, 211, 212
Боровиковский В.Л., рус. живописец — 196
Бородин А.П., рус. композитор — 288, 221
Бортнянский Д.С, рус. композитор — 196
Боткин В.П., рус. критик и публицист — 248-267
Брежнев Л.И., сов. парт.-гос. деятель — 125, 392, 428, 442, 526
Бродский И.А. — 371, 383, 419, 434, 437, 442, 445, 450, 533
Брускин Г.Д., рус. художник-нонконформист — 442
Брюсов В.Я., рус. поэт и прозаик — 305, 339, 340, 432, 433
Булгаков М.А., рус. прозаик и драматург — 383, 385, 419, 421, 422, 429, 430, 434, 436, 437, 444, 450
Булгаков Сергий (С.Я.), прот., рус. рел. философ — 11, 255, 274, 303, 320, 326, 356, 357, 358
Булганин НА., сов. парт.-гос. деятель — 125
Бунин И.А., рус. прозаик и поэт — 360, 363, 365, 372, 406, 407, 489
Булгарин Ф., рус. прозаик и журналист — 235-239
Бурлюк Д.Д., рус. художник и поэт — 297, 334
Буслаев Ф.И., филолог, фольклорист, акад. — 267
Бухарев A.M. (в иночестве архим. Феодор), рус. рел. философ и публицист — 255, 445
Бухарин Н.И., сов. парт.-гос. деятель, философ и публицист, акад. — 125, 350, 353, 360, 377
Бюхнер Л., нем. философ, вульг. материалист — 265
В
Вавилов Н.И., генетик, селекционер, акад. — 430
Вагнер Р., нем. композитор, романтик — 288
Валентинов Н. (Вольский Н.В.), рус. публицист и философ — 343
Василий III Иванович, вел. кн. Моск. и рус. царь — 59, 85, 87, 114
Василий Иванович Шуйский, рус. царь — 132, 199
Васильев П.Н., рус. поэт — 288, 434
Васильевы бр. (Васильев Г.Н. и Васильев С.Д.), сов. кинорежиссеры — 386
Вассиан Патрикеев (Косой, в миру кн. Патрикеев В.И.), богослов и публицист, сторонник нестяжательства — 94, 100, 101, 109
Вахтангов Е.Б., рус. театральный режиссер — 334
Вейдде В.В., рус. историк искусства, критик, публицист — 408
Велес (мифол.) — 18, 21, 28-30
Велланский (Канунник) Д.М., рус. философ — 244 Веневитинов Д.В., рус. поэт — 244
Вернадский Г.В., рус. историк, теоретик евразийства — 80, 82, 495, 496
Веселый А. (Кочкуров Н.И.), рус. прозаик — 334 Визбор Ю., автор бардовских песен — 401 Виноградов В.В., филолог, акад. — 430
Владимир Всеволодович Мономах, вел. кн. Киев. — 44, 45, 48, 70, 83
Владимир Святославович, Креститель, св., вел. кн. Киев. —
26-28, 32, 34, 42, 43,