Удивительное рождение клуба

Я все искал подходящих сподвижников, с которыми мог бы приступить к осуществлению этого донкихотского проекта, как вдруг сам случай неожиданно свел меня с ними. В 1967 году я окольными путями вышел на гене­рального директора по вопросам науки ОЭСР1 Александра Кинга. «Все началось с того, — рассказывал мне потом Кинг, — что один мой коллега, ученый из Советского Союза, листая журнал в ожидании самолета в одном из аэропортов, случайно наткнулся на статью о выступлении Аурелио Печчен па конференции промышленников в Буэнос-Айресе. Заинтересовавшись прочитанным, он по­слал мне в ОЭСР этот номер журнала с краткой припис­кой «над этим стоит поразмыслить». Я тогда впервые

1 ОЭСР — Организация по экономическому сотрудничеству и развитию, расположена в Париже. — Прим. авт.

услышал имя Печчеи, и оно мне ничего не говорило. Я навел о нем справки и немедленно написал, предложив встретиться. А примерно через неделю уже состоялся наш первый разговор».

Алекс Кинг и я поняли друг друга с первого слова. Человек редкой культуры, он сочетает в себе солидное образование с ясными суждениями и умеренными взгля­дами. Опыт его практической деятельности чрезвычайно широк и разнообразен, он прекрасно разбирается в вопро­сах политики, образования, науки и техники и в то же время живо интересуется проблемой взаимозависимости технических, экономических, человеческих и этических элементов общества во всей их целостности. Он считает, что необходимо коренным образом перестроить наши ин­ституты, поскольку все они построены по вертикальному принципу, в то время как распространение самих проблем носит скорее горизонтальный характер. Здоровый опти­мист по природе, он становится еще большим пессимис­том, чем я, когда критикует человечество и связывает со свойственным человеку эгоизмом почти все основные при­чины переживаемых ныне затруднений.

Обсудив возможные подходы к исследованию пробле­матики в контексте мировой системы, мы решили поде­литься своими соображениями с учеными, экономистами и социологами. Для начала мы сочли целесообразным огра­ничиться Европой и привлечь всего несколько видных ученых с достаточно широким кругом интересов, затем можно было привлечь и представителей других частей света. Планируя первую встречу, мы надеялись, что если десяток представителей различных сфер и отраслей евро­пейской науки сумеют договориться между собой и прий' ти, даже неважно по какому вопросу, к единому мнению, то после этого, шутили мы, можно примирить и черта с ладаном. Такая встреча представлялась нам разумной со всех точек зрения, особенно в связи с тем, что в сравне­нии с мощной американской футурологической школой перспективное мышление в Европе развито довольно слабо.

Чтобы подогреть воображение коллег, необходим был хороший предварительный документ. И здесь, как и во многих других начинаниях, вопрос сводился к тому, где найти человека с талантоп и временем, который бы пере­вел на убедительный язык казавшиеся нам разумными

мысли. С этой просьбой обратились к Эриху Янчу. Тогда я еще не был с ним знаком, но, узнав поближе, понял, что Янч наделен не только редким умом, но и способно­стью так трезво и безжалостно анатомировать будущее, что это невольно приобретало характер сурового предо­стережения. Астроном по образованию, он порою как бы с заоблачных высот взирал на своих собратьев по планете. Подготовленный им документ под названием «Попытка создания принципов мирового планирования с позиций общей теории систем» был четко продуман и убедителен, хотя и не всегда легок для понимания. Я очень благода­рен Эриху Янчу за эту и многие другие возможности приобщиться к его прогрессивным идеям и взглядам, ко­торые послужили пищей и для моих собственных размыш­лений.

Если выразить суть созданного Янчем документа всего в нескольких фразах, то она сводится к следующему: «В настоящее время мы начинаем осознавать человече­ское общество и окружающую его среду как единую си­стему, неконтролируемый рост которой служит причиной ее нестабильности. Достигнутый ныне абсолютный уро­вень этого неконтролируемого роста определяет высокую инерционность динамической системы, снижая тем самым ее гибкость и способность изменяться и приспосабливать­ся. Стало совершенно очевидно, что в этой системе пет никаких внутренних кибернетических механизмов и не осуществляется никакого «автоматического» саморегули­рования макропроцессов. Этим кибернетическим элемен­том эволюции нашей планеты является сам человек, спо­собный активно воздействовать на формирование своего собственного будущего. Однако он может на деле выпол­нить эту задачу только при условии контроля над всей сложной системной динамикой человеческого общества в контексте окружающей его среды обитания... и это может возвестить вступление человечества в новую фазу психо­логической эволюции».

Вслед за этим я, заручившись финансовой поддержкой Фонда Аньелли, выбрал вместе с Кингом около тридцати европейских ученых — естественников, социологов, эконо­мистов и специалистов в области планирования и написал им, предложив всем приехать 6—7 апреля 1968 года в Рим для обсуждения многих вопросов. Надеясь на то, что эта встреча станет знаменательным событием, я обра-

тился к президенту основанной в 1603 году и, следова­тельно, старейшей из ныне существующих академий — Национальной академии деи Линчеи—с просьбой предо­ставить нам свое помещение, которое, как я считал, было бы достойным местом для нашего совещания. Он любезно отдал в наше распоряжение виллу Фарнезина — прелест­ный дворец в стиле ренессанс, окруженный прекрасным парком с ливанскими кедрами, кипарисами, бергамотовы­ми деревьями, зарослями лавра и вечнозеленых кустарни­ков и изумительно расписанный внутри такими великими мастерами, как Рафаэль, Себастьяно дель Пьомбо1 и Сод-дома2.

Как гласит история этой академии, основатели ее бы­ли молоды и «одержимы пылкой любовью к науке, кото­рая еще более распалялась лекциями и опытами прослав­ленного Галилео. Их самым сильным желанием было по­стигнуть тайны природы, проникнуть в них с вкрадчиво­стью рыси. И даны были их союзу лапы рыси и имя «Линчей»3. Я был уверен, что три с половиной века спус­тя их успехи и стремления вдохновят нас в нашей рабо­те, особенно если вспомнить, что эти первые академики, пришедшие из самых разных областей науки, уже тогда говорили о международном сотрудничестве и намерева­лись посвятить свою деятельность естественным наукам с главной целью — открывать суть вещей, что, однако, как они замечали, не должно исключать приятных ис­кусств и философии.

Я ощущал под сводами Академии этот дух гуманности и гуманизма; впоследствии, однако, оказалось, что его смогли уловить далеко не все наши гости. Некоторые из них, как это часто случается со светилами в узких обла­стях науки, упорно не желали задумываться над чужды­ми им, к тому же еще не вполне оформившимися и доста­точно сложными вопросами, требующими большого умст­венного напряжения, — а именно такого рода задачу представляла необходимость видения мира как системы и человека как его регулятора. Правда, надо признаться, что достаточно сложный яяык предварительного докумен-

1 Себастьяно дель Пышио (1485—1547).

2 Соддома (1477—1549).

3 Lincei (птал.)—рысь.—Прим. перев. Лапы рыси изображены на древнем гербе Академии.

та также отпугивал людей. Да и само магическое очаро­вание Рима, мягкая ранняя весна Вечного города, умиро­творяющее воздействие спагетти и «Фраскати»1 — все это скорее располагало к тому, чтобы наслаждаться жизнью, чем пускаться в трудный путь печальных раздумий о ее будущем.

В ходе наших дискуссий произошло несколько весьма примечательных инцидентов. Так, добрый час отняли у нас изощренные и пылкие дебаты о смысловой разнице между родственными словами «система» в английском и французском языке — это подтвердило мысль, что разные языки по-разному успевают отражать стремительно меня­ющуюся действительность. Время от времени возникали н другие такого же рода (семантические или теологиче­ские) баталии, касавшиеся отдельных второстепенных во­просов и не имевшие прямого отношения к главной теме нашего разговора. На исходе второго дня стало совершен­но ясно, что не может быть и речи о единодушии между участниками даже в отношении самых общих, предвари­тельных положений. «Эта встреча, — с грустью констати­ровал позднее Александр Кинг, — закончилась монумен­тальным фиаско». Однако горсточка наиболее стойких, и я в их числе, сомкнули ряды и решили продолжить и углубить обсуждение, не смирившись с поражением.

По окончании совещания мы собрались в моем доме и сформировали «постоянный комитет», в состав которого вошли Эрих Янч, Александр Кинг, Макс Констамм* (гол­ландский эксперт по международным проблемам и правая рука Жана Моннэ в движении за создание Объединенной Европы), Жан Сэн-Жур* (эксперт по вопросам экономи­ки и финансов французской футурологической школы), Гуго Тиманн* (глава Баттелевского института в Женеве) и я. С нами предполагали поддерживать постоянные кон­такты и некоторые другие из присутствовавших, в том числе Дэннис Габор* (лауреат Нобелевской премии по физике и к тому же большой гуманист). Так родился Римский клуб, получивший имя свое от города, где по­явился на свет. Правда, Кинг и я, а также Янч, Тиманн и Габор исходили в своих рассуждениях из концепции проблематики, а некоторые другие наши тогдашние кол-

1 Название вина.

* Члены Римского клуба. — Прим. авт.

 

98 -леги но разделяли этой точки зрения, считая ее слишком обширной и нечеткой. Вместо этого они предлагали, на­пример, детально изучать какой-нибудь конкретный круп­ный европейский город или общие проблемы урбанизиро­ванных комплексов, однако их предложения не были при­няты, и их авторы постепенно исчезали.

По нашему же мнению, в мире было и так предоста­точно всякого рода специализированных организаций, за­нимающихся, скажем, улучшением условий жизни в горо­дах, вопросами сельского хозяйства или энергетическими проблемами, хотя последующие выводы часто показывают, сколь банальны и поверхностны бывают исследования и результаты оторванных друг от друга многочисленных ведомств. И вместе с тем в мире не было ни одной груп­пы, которая бы занималась современными проблемами во всей их целостности. Такой единый, глобальный подход, требующий не только выявления отдельных сторон про­блематики, но и их воздействия друг на друга и на всю систему в целом, по сути дела, никем не применялся, и мы решили взять эту задачу на себя. Так стремление осознать мировую проблематику стало с самого начала ос­новой всей деятельности Римского клуба.

Вместе с тем мы, собственно, не очень-то хорошо пред­ставляли себе, что будем делать после римской встречи. И решили на первых порах расширять контакты и лучше узнавать, как живут, о чем думают и чем дышат люди в разных уголках мира.

3. Как воззвать к людям планеты

Почти два года члены нашей малочисленной группы, следуя примеру Диогена, искавшего настоящего человека, непрерывно скитались по свету в поисках хороших людей, которые могли бы присоединиться к нашему начинанию или как-то его поддержать. Я не жалел для этого времени. Мы побывали в Москве, Вашингтоне, Оттаве, Токио и ря­де других столиц европейских и развивающихся стран. Цели наших поездок носили скорее исследовательский характер. Стремясь уточнить и как следует прояснить наши собственные идеи, мы обсуждали их с представите­лями научных кругов и молодежью, политическими дея­телями и членами объединений промышленников, препо-

 

-давателями университетов, студентами, интеллигенцией. Порою нас обдавали волной скептицизма, уверяли в тщет­ности усилий добиться хоть каких-нибудь результатов в решении столь грандиозных по масштабам и сложных по характеру проблем. И даже тогда, когда наши идеи, ка­залось, встречали поддержку и одобрение, все это оста­валось на уровне внешней заинтересованности.

Короче говоря, наши упорные скитания по свету не привели, по сути дела, ни к каким ощутимым результа­там — как будто бы глобальные проблемы, к которым мы стремились привлечь всеобщее внимание, касались вовсе не нашей, а какой-то совсем иной, далекой планеты. Соз­давалось впечатление, что большинство людей, которых мы встречали в наших странствиях, готовы были всяче­ски приветствовать создание Римского клуба — при усло­вии, однако, что он никоим образом не будет вмешивать­ся в их повседневные дела и не посягнет на их интересы. В общем, нам оставалось констатировать, что никто не только не выразил готовности уделить на благо будущего всего человечества хоть какую-то долю своего времени, денег пли общественного престижа и влияния, по даже, по-видимому, и не верил, что подобные жертвы с их сто­роны могут привести хоть к каким-нибудь положительным результатам. Короче говоря, наши слова нашли не больше отклика, чем проповеди папы римского, увещевания Гене­рального секретаря ООН У Тана или, скажем, предостере­жения обеспокоенных ученых и мыслителей. Создавалось впечатление, что их забывали еще до того, как слышали. Печальный пример тому — предпринятая почти в то же самое время безнадежная попытка 2200 ученых-естествен­ников обратиться с воззванием1 к своим соседям по планете:

«Как бы ни были мы разобщены географически, сколь бы ни были велики различия между нами в культуре, языке, традициях и привычках, политических и религи­озных взглядах — в наше время мы все объединены, ибо всем нам угрожает одна и та же небывалая общая опас­ность. Она не сравнима по своей природе и масштабам ни с какой другой опасностью, которая когда-либо угрожала человечеству, и родилась она как результат совместного

1 Опубликовано в «Курьере ЮНЕСКО» за июль 1971 года. — Прим. авт.

7*

воздействия сразу нескольких необычных явлений. Даже каждое из них по отдельности сопряжено для нас с почти неразрешимыми проблемами; вместе же они не только резко увеличивают вероятность, что в самом недалеком будущем человечество ожидают тяжкие испытания, но, более того, они представляют вполне реальную угрозу для жизни человека на Земле. Мы, ученые, представляющие биологию и другие науки, не собираемся обсуждать здесь возможные конкретные пути решения тех или иных част­ных проблем, ибо мы абсолютно уверены, что все эти реально существующие проблемы взаимозависимы друг от друга, глобальны по своим масштабам и могут быть действительно решены только при том условии, что мы откажемся наконец от своих узких, эгоистических интере­сов во имя общих целей». Вот что они сказали, но никто их, в сущности, не услышал.

Мы вовсе не были столь наивны, чтобы надеяться на чудо и ожидать, что результатом наших странствий по свету станет всеобщая поддержка Римского клуба; нет, мы лишь думали, что, общаясь с людьми, сможем познать нечто важное для самих себя. И мы достигли этой цели. Теперь нам стало совершенно ясно, что приковать вни­мание людей к столь на первый взгляд далеким от их по­вседневности проблемам можно, лишь радикально изме­нив методы и средства общения.

Научные статьи, вдохновенные речи, декларации, ма­нифесты, конференции и симпозиумы — самый распро­страненный способ для чтения проповедей относительно узкому кругу уже обращенных в веру людей. Все эти формы воззваний не доходят, как правило, до широкой об­щественности. В свое время обширные возможности об­щения с широкой аудиторией предоставляли средства массовой информации, однако сейчас они выдают такое огромное количество самых противоречивых сведений, что люди пребывают в постоянном недоумении, как уловить существенное, отбросить второстепенное и, наконец, как на основании всего этого прийти к разумным выводам, и к каким именно. Конечно, надо было использовать все существующие технические средства. Однако нам каза­лось, что воззвание Римского клуба произведет нужный эффект лишь в том случае, если оно будет представлено в какой-то новой, непривычной, образной форме. Это должно было напоминать лечение шоком. Ведь до тех пор,

пока люди с различными уровнями образования не смогут увидеть действительность такой, как она есть,—а не та­кой, какой она была или какой они хотели бы ее ви­деть, — им так и не постигнуть смысла мировой пробле­матики. И надо было сделать так, чтобы как можно боль­ше людей смогли совершить этот резкий скачок в своем понимании действительности.

Мы должны были срочно найти способ пробить брешь в существующей психологической путанице и неразбери­хе, преодолеть барьер самодовольства, самоуверенности или фатализма, за которыми люди бессознательно укры­ваются от неприятной или непонятной им действительно­сти, и заставить их услышать наш призыв. И в то же время мы пока не могли предложить им никаких конкрет­ных и быстрых решений, которые вывели бы их из ны­нешних затруднений; более того, нам предстояло еще мно­гое прояснить в наших собственных мыслях и идеях, ко­торые и самим нам казались не вполне последовательны­ми, логичными и убедительными. Так что паше воззвание доллшо было прежде всего содержать некие достаточно убедительные исходные мысли, способные начать ту цеп­ную реакцию, которая, как мы надеялись, будет разрас­таться.

В сентябре 1969 года, во время нашей встречи на прекрасном тирольском курорте в Альпбахе, нам предста­вилась весьма заманчивая возможность продвинуться к поставленной цели. Здесь, в Альпбахе, начиная с 1945 го­да Австрийский колледж устраивал традиционные летние встречи, где несколько сотен приглашенных — главным образом молодежь из западноевропейских стран, хотя бы­вали здесь и представители с Востока, а также несколько избранных американцев — обсуждали свои общие пробле­мы. (Программа встречи включала в себя знакомство с со­временной музыкой, культурой и искусством разных стран.) В ту осень главная тема была: «Будущее — пред­видение, изучение, планирование». Мы решили организо­вать специальное заседание, связанное с указанной общей тематикой и посвященное обсуждению совместной ответ­ственности развитых стран за решение проблем будущего всего мира.

По счастливому стечению обстоятельств на нашей встрече присутствовал федеральный канцлер Австрии док­тор Йозеф Клаус, который заметил, что многое из того,

иа что мы обращали внимание в дискуссии, имеет самое прямое отношение к деятельности его правительства, и пригласил некоторых членов Римского клуба приехать к нему в Вену и продолжить дискуссию с ним самим и его сотрудниками. Мы не замедлили это сделать: так состоял­ся первый организованный диалог Римского клуба с по­литическими лидерами высокого ранга.

Потом, после возвращения в Альпбах, мы вновь и вновь обсуждали наши проблемы. Кроме нас, в тот вечер в дискуссиях участвовало несколько наших американских друзей, чьи взгляды во многом совпадали с нашими. Там были Эрих Янч, Александр Кинг, Эдуард Пестель* (о нем еще пойдет речь ниже), Конрад Уэддингтоп (шотландский биолог, умерший вскоре после этого), Пауль Вейс* (тоже биолог, педагог и популяризатор науки), Детлев Бронк* (почетный президент Академии наук США, также вскоре умерший) и Хасан Озбекхан (к нему я вернусь через несколько строк). Рассмотрев несколько самых разных возможностей, мы в конце концов пришли к довольно еди­нодушному мнению, что самый перспективный путь к до­стижению наших целей лежит через представление и, ана­лиз мировой проблематики с помощью системного исполь­зования глобальных моделей. Никогда до этого математи­ческие модели не применялись для описания человеческо­го общества со всем его окружением как единой целост­ной системы, поведение которой можно даже моделиро­вать и изучать. Ступить на этот непроторенный путь бы­ло до крайности соблазнительно. Вместе с тем мы вполне отдавали себе отчет, что вероятность поражения здесь во много раз превышает шансы на успех. И все-таки нам казалось, что стоит рискнуть, и мы приняли решение, ко­торое — хоть оно, как и все в Римском клубе, было не­официальным — открыло новую главу в изучении и осмыс­лении будущего.

Конкретный проект предложил нам Хасан Озбекхан — турок по происхождению, ученый-кибернетик, специалист по планированию и философ, возглавлявший в то время один из калифорнийских мозговых трестов. Я слышал много лестного об этом человеке, в котором глубокая куль­тура сочеталась с богатым воображением. Эти качества оказались совершенно незаменимыми для осуществления

* Почетные члены Римского клуба.

наших намерений. Он был достаточно хорошо осведомлен о тех целях, которые поставил перед собой Римский клуб, однако не принимал ранее участия в его деятельности. В Альпбахе он в общих чертах рассказал нам о своей методике, а позднее объяснил нам ее подробнее, проил­люстрировав на конкретных примерах. Кое-что в ней бы­ло еще не вполне ясно и требовало доработки, но Озбек­хан не сомневался, что с ее помощью можно вместить всю сложность мира в одну или несколько достаточно на­глядных глобальных моделей. Он уже достаточно хорошо представлял себе основные логические этапы этого нелег­кого предприятия, хотя многие конкретные детали не могли быть в тот момент окончательно уточнены, ибо зависели от проводимых тогда исследований, результаты которых трудно было предугадать заранее. Несмотря на это, Озбекхан был абсолютно уверен, что последующее развитие этой методики даст нам в конце концов именно тот инструмент, который нам нужен, — способный доход­чиво и убедительно продемонстрировать множеству самых разных людей суть нынешней ситуации в мире.

Я горячо поддерживал предложение Озбекхана. Уже много лет я неустанно повторял, что нельзя дальше ми­риться с таким положением, когда наиболее современные методики используются почти исключительно военными организациями и для военных целей, и что их необходи­мо прежде всего применять именно для объяснения, ана­лиза и синтеза мировой проблематики. В тот момент уже планировалось создание ИИАСА, и я знал, что основной его целью будет применение такого рода методик для ис­следования больших и сложных проблем или даже комп­лексов социальных проблем гражданского характера — но все это должно было касаться все-таки отдельных, пусть и широких, проблем, а не проблематики в целом. Так что глобальная человеческая система, в которой заключены все интересы и все беды современного человечества, ока­залась под угрозой полного забвения, и надо было во что бы то ни стало привлечь к ней внимание.

Кое-кто среди нас проявлял определенную насторо­женность в отношении проекта Озбекхана, считая, что ему впоследствии могут приписать излишне технократическую ориентацию; но эти сомнения удалось в конце концов как-то сгладить. Никто из нас вовсе не был зачареван или гипнотизирован компьютерами, моделированием и прочи-

ми методиками такого рода. Мы совершенно ясно отдава­ли себе отчет, что это всего лишь инструменты, которые можно с пользой применить для достижения кпкпх-то кон­кретных целей, как, например, самолет п телефон служат для сокращения расстояний, аудиовизуальные средства— для улучшения системы образования, а стимуляторы ра­боты сердца применяются в кардиологии. Мы также со­знавали, что конкретные пути использования таких ин­струментов полностью зависят от человека, и в его же компетенции целиком остаются все предварительные до­пущения, выбор направления исследований и последую­щая оценка и интерпретация результатов. Никогда Рим­ский клуб ни на секунду не предполагал, что эти челове­ческие прерогативы могут быть полностью переданы ка­кой бы то ни было машине или инструменту, как бы совершенны они ни были.

В общем мы намеревались провести серию исследо­ваний под названием «Проект затруднений человечества». Для того чтобы его действительно осуществить, требова­лось еще много технических средств, научных методик, усилий ума и философских раздумий, ибо, прежде чем прописывать больному обществу какие бы то ни было лекарства, его необходимо было тщательно и всесторонне обследовать, с тем чтобы поставить верный диагноз. Так что не так уж это было бы и плохо, если бы первый из целой серии проектов основывался на использовании компьютеров. С этой мыслью мы попросили Озбекхана подготовить более развернутый доклад и подробнее изло­жить суть его предложений.

Прошло довольно много времени, прежде чем Озбекхан подготовил предварительный вариант своего проекта и представил его на наше рассмотрение. Между тем все более трудную проблему представляло финансирование проекта, и ото объяснялось сразу двумя причинами. Во-первых, буквально от оценки к оценке непрерывно воз­растала его предполагаемая стоимость, а во-вторых, все труднее и труднее было найти желающих финансировать предприятие со столь сомнительными результатами. Нако­нец Озбекхан представил нам основы своего предложения, назвав их «Поиски конструктивного ответа на возрастаю­щую сложность и неопределенность мирового развития». Я считал, что эта формулировка достаточно четко и вы­игрышно преподносит как проблему, так и цель нашего

исследования; вместе с тем она показалась мне несколько слишком академичной и недостаточно точно отражающей суть происходящего в мире.

Предполагалось, что концептуальные основы проекта будут прорабатываться и развиваться по мере его продви­жения. В предварительном же докладе Озбекхан лишь стремился «разработать первоначальную, грубую мо­дель — или несколько моделей, — которая в общих чертах отражала бы динамику мирового развития, в надежде, что такая модель позволит выявить наиболее важные компо­ненты системы и самые опасные (с точки зрения буду­щего) взаимосвязи между ними». Исходя из этого пред­положения, можно попытаться, считал он, «сконструиро­вать некую нормативную, общую картину развития собы­тий и потом выяснить, каково должно быть ее действи­тельное содержание, то есть какие она предполагает или влечет за собой акции и последствия в политической, со­циальной, экономической, технической н общественной сферах».

В общем п целом этот подход представлялся мне впол­не разумным. Цель, которую поставил перед собой Озбек­хан, была направлена па то, чтобы, прежде всего, достиг­нуть более высокого уровня понимания истоков той болез­ни, которую переживает сейчас мир, затем более четко сформулировать суть проблемы п ее возможное решение и уж потом, наконец, попробовать определить, какие кон­кретные действия и политические решения нужны для то­го, чтобы выправить общее положение человеческой си­стемы. Если бы мы смогли достигнуть этой цели, то успех нам был бы обеспечен. Оставалось только выяснить, на­сколько она осуществима. Кроме того, мы не были увере­ны, что, даже если нам удастся привлечь к работам луч­шие умы, мы сможем завершить в разумные сроки все намеченные этапы исследований.

В течение нескольких месяцев Римский клуб занимал­ся всесторонним обсуждением всех этих вопросов. И по мере того, как росли наши сомнения в возможности осу­ществить проект, увядала п его новаторская привлека­тельность. Создание первой модели, описывающей разви­тие мира, уже само по себе представляло поистине гран­диозную задачу; однако мы собирались пойти еще дальше. Предполагалось заложить в модель ряд целей, с тем чтобы в результате получить некоторые индикаторы тех альтер-

 

нативных политических решений и действий, которые мо­гут обеспечить их достижение. Мы считали, что осущест­вление всех этих амбициозных планов потребовало бы такого прогресса в искусстве системного анализа, который еще и предугадать было невозможно. Понимая, видимо, и это, никто так и не взял на себя финансирование про­екта со столь неизвестным исходом.

Мне было крайне грустно видеть, как на моих глазах погибает еще не родившийся проект. Возможно, Озбек-хан был слишком уж нетерпелив. Это напомнило мне историю одного восточного правителя, который тоже очень спешил с осуществлением своих намерений. Ему удалось убедить мулл разрешить женщинам ходить без паранджи и уговорить купцов согласиться на увеличение налогов, чтобы провести в городе канализацию. Но в спешке он объявил оба эдикта одновременно. Результат был весьма печален: муллы осудили повышение налогов, а купцы взбунтовались против того, чтобы женщины сняли па­ранджу. И все осталось по-прежнему -=- за исключением того, что правитель потерял троп.

Почти год изучая и обдумывая этот проект, мы в кон­це концов вынуждены были признать, что, представляя хорошую основу для размышлений и прекрасный стимул для нашей дальнейшей деятельности, предложение Озбек-хана вместо с тем не удовлетворяет требованиям Римско­го клуба по двум причинам. Одна из них связана с необ­ходимостью ясности и простоты изложения и выводов: чтобы достигнуть поставленных целей, Римский клуб дол­жен был говорить на самом обычном, доступном для по­нимания языке, оставив в стороне все сложные и заумные материи. Великий европеец Жан Моннэ, помнится, гово­рил, что он переписывает свои речи до тех пор, пока они не станут понятны его жене. В нашем случае это золотое правило явно не было соблюдено, ибо все в проекте было задумано и выражено в сложной и специализированной форме.

Второе требование было связано с фактором времени, который всегда был и, как мне кажется, поныне остается одним из решающих факторов. События развиваются весьма стремительно и не останавливаются, чтобы подо­ждать нас. Человечеству предстоит еще наверстать упу­щенное им драгоценное время и, не снижая темпов, про­должать начатое. И мы не могли позволить себе медлить

из-за затянувшихся исследований и экспериментов, сроки и положительный исход которых были абсолютно неопре­деленны. Так что, искренне сожалея, мы вынуждены бы­ли отказаться от этого проекта и искать другой возмож­ности осуществить исследования по глобальному модели­рованию.

Вспоминая то время, я чувствую глубокую личную благодарность Хасану Озбекхану за то активное участие, которое он принимал в поисках наиболее безопасных пу­тей к будущему, и я уверен, что мои благодарности раз­деляют многие мои коллеги по Римскому клубу, которым он, так же как и мне, помог многое увидеть и глубже понять.

4. Организация неорганизации

В июле 1970 года, после неудавшейся попытки Озбек-хана, Римский клуб приступил к работам, которые приве­ли впоследствии к широкоизвестному докладу о Пределах росту. Здесь, однако, было бы небезынтересно вкратце рассказать о том, что происходило с самим Римским клу­бом после завершившегося в Альпбахе подготовительного этапа. За это время между нами была достигнута договв-ренность относительно нескольких хотя и неписаных, но достаточно жестких установок.

Римский клуб оставался немногочисленным — не более 100 членов, — что должно было способствовать хотя бы минимальным постоянным контактам друг с другом — правда, это не всегда легко осуществлять и при таком количестве. Он должен быть не организацией — в мире и так уже достаточно всякого рода организаций, и вовсе необязательно пополнять их число, чтобы в случае необ­ходимости иметь возможность обратиться к одной из них. Он должен существовать на собственный, пусть даже скудный, бюджет, чтобы ни в какой степени не зависеть ни от каких источников финансирования. Он должен быть действительно транскультурным — обращаться ко всем возможным научным дисциплинам,' идеологиям и систе­мам ценностей, не связывая себя ни с одной из них. Он должен быть не политическим, в том смысле, который я поясню далее. Он должен быть по-настоящему нефор­мальным и способствовать самому свободному обмену мне-

ниями между его членами. И наконец, он должен быть го­товым к тому, чтобы исчезнуть, как только в нем отпадет необходимость: пет ничего хуже идей или институтов, которые пережили собственную полезность.

Далее, Клуб был задуман как общество, ориентирован­ное на конкретные действия, а не на дискуссии ради дискуссий. В соответствии с намеченной программой дей­ствий перед Клубом были поставлены две основные цели, которые он должен был постепенно осуществлять. Первая цель — способствовать и содействовать тому, чтобы люди как можно яснее и глубже осознавали затруднения чело­вечества. Очевидно, что эта цель включает изучение тех ограниченных и весьма сомнительных перспектив и воз­можностей выбора, которые останутся человечеству, если оно срочно не скорректирует наметившиеся ныне тенден­ции мирового развития. И вторая цель — использовать все доступные знания, с тем чтобы стимулировать установле­ние новых отношений, политических курсов и институтов, которые бы способствовали исправлению нынешней си­туации.

Чтобы служить этой двойной цели, Римский клуб стре­мился по своему составу представлять как бы срез совре­менного прогрессивного человечества. Его членами явля­ются видные ученые и мыслители, государственные дея­тели, представители сферы образования, педагоги и менеджеры из более чем трудцати стран мира. Все они отличаются друг от друга образованием и жизненным опытом, занимают различное положение в обществе п придерживаются разных убеждений и взглядов. Чтобы продемонстрировать, сколь широк этот диапазон, назову, например, биологов Карла-Гёрана Хэдена из Стокгольма (Швеция), Аклила Лемма из Аддис-Абебы (Эфиопия), философа-марксиста и социолога Адама Шаффа (Поль­ша), бразильского ученого-политолога Хелио Джагарибе, американского сенатора Клэйборна Пэлла п канадского сенатора Мориса Ламонтана, бывшего президента Швей­царской конфедерации Нелло Селио, профессора психоло­гии Ибаданского университета в Нигерии Аденойе Ламбо, который ныне занимает пост Генерального директора Всемирной организации здравоохранения (ВОЗ), замести­теля председателя Комитета по планированию Польши Йозефа Пайестку, японского урбаниста Кенцо Танге, уче­ного-натуралиста из Каирского университета Мохаммеда

Кассаса, директора крупнейшего в Австралии научно-ис­следовательского медицинского института Гаса Носсаля, сотрудника Института психического здоровья имени Энн Арбор в Мичигане Джона Платта. Всех их объединяет глубокое чувство гуманизма и заботы о судьбе человече­ства. И, каких бы они ни придерживались мнений, они, конечно, вольны выражать их совершенно свободно и в той форме, которая кажется им наиболее приемлемой.

Как правило, члены правительств не могут одновре­менно быть членами Римского клуба.

Эти сто так непохожих друг на друга людей при всех их различиях едины в убеждении, что человеческое обще­ство нуждается в глубоком обновлении и что процесс этот может быть намечен и претворен в жизнь только совмест­ными усилиями всех людей планеты при их взаимной тер­пимости, понимании и солидарности. Они понимают, что ни одна группа людей, как бы ни была она могуществен­на, и ни одно философское течение, как бы ни было оно верно, не в состоянии исправить сложившееся в мире положение без помощи других групп, без поддержки пред­ставителей других философских направлений. Возможно, их объединяет и нечто более глубокое, то еще не осознан­ное до конца подспудное ощущение, что многие сущест­вующие доктрины и школы мышления в наш век посте­пенно утрачивают смысл, становятся неуместными н не способны более направлять развитие человечества. И они участвуют в спокойных, лишенных внешней горячности дискуссиях Римского клуба в надежде, что смогут, сохра­няя лояльность по отношению к своим философским шко­лам и институтам, как-то прояснить и приблизить к со­временной действительности свои собственные мысли и взгляды.

Римский клуб по самой своей природе не может слу­жить интересам какой бы то ни было отдельной страны, нации или политической партии и не отождествляет себя ни с какой идеологией; смешанный состав не позволяет ему целиком присоединиться к позиции одной из сторон в раздирающих человечество на части спорных между­народных делах. У него нет и не может быть единой си­стемы ценностей, единой точки зрения, он вообще не стремится к единомыслию. Выводы проектов, организа­тором которых он выступает, отражают мысли и резуль­таты работы целых групп ученых и никоим образом не

 

могут расцениваться как позиция самого Клуба. И тем не менее Римский клуб отнюдь не аполитичен, более того, его как раз можно назвать политическим, в самом истинном, этимологическом значении этого слова. Ибо, способствуя изучению и осмыслению долгосрочных инте­ресов человечества, он на деле помогает заложить новые, более прочные и созвучные времени основы для принятия важных политических решений и одновременно заставля­ет тех, от кого зависят эти решения, осознать всю глуби­ну лежащей на них ответственности.

В Римском клубе принят порядок кооптации новых членов. За много лет состав его существенно расширился и оказался не столь сбалансированным и уравновешен­ным, как можно было бы того желать. Есть несколько вы­дающихся наших современников, которых мы бы очень хотели видеть в наших рядах, однако этому препятствуют те или иные пункты нашего обширного устава — и в то же время мы не можем отказаться от этих правил, ибо это изменило бы весь характер Клуба. Весьма отрадно, что ряд таких людей — часть из них весьма известных — тесно и плодотворно сотрудничают с нами, хотя формаль­но и не входят в состав Римского клуба.

Вместе с тем есть среди полноправных членов Клуба малоактивные, «спящие». При всей моей благодарности за их моральную поддержку мне хотелось бы пожелать им найти способ активизировать свою деятельность. В сущности, сейчас не так уж и важно, быть членом Клу­ба или не быть; гораздо важнее, что человек на самом деле думает о нынешнем положении человечества и что делает для того, чтобы его исправить. Мои мысли о нашем смешанном сообществе хорошо выражает следующее объ­явление, которое я случайно увидел однажды в Испании над входом в сумасшедший дом: «Не всякий здесь при­надлежит к ним, не все, принадлежащие к ним, здесь».

Малочисленность Римского клуба порой дает основа­ние считать его некой элитарной группой, весьма далекой от повседневных земных проблем, которые встают перед рядовыми людьми. Это утверждение совершенно неверно. Напротив, цель Клуба как раз в том и состоит, чтобы добраться до самых корней истинных проблем нашего ми­ра, которые, к несчастью, стали мировыми, а следова­тельно, и общими проблемами и одинаково касаются нас всех. Очевидно, что мы не сможем достигнуть этой цели,

ПО

если будем, как это обычно делают, концентрировать вни­мание лишь на симптомах и последствиях этих проблем или, скажем, рассматривать только самые непосредствен­ные и неотложные из них, то есть те, которые более всего ощутимы для среднего человека и для всех нас. Подобный прием широко используется в политической игре, но если мы не откажемся от него, то так и будем постоянно вы­бираться из одного кризиса, чтобы немедленно угодить в другой. Единственный путь избежать этого — увязать друг с другом все наиболее глубокие и опасные пробле­мы и попробовать понять их истоки — которые зачастую очень далеки от реальности — и уж потом, набравшись смелости, обнажить те причины, которые их вызвали, и подумать, как их устранить во что бы то ни стало. Рим­ский клуб" абсолютно убежден, что судьба всех нас, наших детей и детей наших детей зависит в конечном счете от того, как будет решаться проблематика всего мира в це­лом, — зависит гораздо в большей степени, чем от того, как мы сможем преодолеть другие, более узкие, хотя и не менее важные и неотложные, проблемы; и мы намерены посвятить себя первым из них, даже рискуя оказаться непопулярными.

Есть кому позаботиться о трудностях и проблемах на­ционального или местного характера — повсюду к их ус­лугам мэры, министры, конгрессмены, парламентарии, се­наторы и даже генералы и многие, многие другие офи­циальные лица, разного рода учреждения, организации, испытанные средства и налаженные механизмы. Но никто, в сущности, не несет и даже не ощущает ответственности за состояние всего мира, и, возможно, в этом одна из причин, почему дела в нем идут все хуже и хуже. О мире некому позаботиться, и, следовательно, никто не хочет делать для него больше остальных, однако, извлекая пре­имущества из создавшегося положения, при этом каждый старается превзойти остальных. Целиком вся планета представляет собой, таким образом, типичный пример то­го, что Гэрретт Хардеп назвал трагедией общественного имущества. Тяжек жребий того, что принадлежит сразу всем: каждый старается попользоваться этим больше или раньше, чем остальные, нимало не заботясь при этом о со­блюдении общих интересов.

Ограниченное членство Клуба отвечает и его функцио­нальным критериям. Мы с самого начала боялись создать

организацию, внутренние потребности которой будут по­глощать слишком много наших и без того ограниченных сил и возможностей. И мы предпочли остаться малень­ким, не обремененным бюрократией сообществом. При этом мы отчасти руководствовались еще и тем, что идеям нужен соответствующий «климат», а он диаметрально противоположен условиям, в которых пышным цветом цветет бюрократия. Так определилось призвание Римско­го клуба — действовать как катализатор.

Вместе с тем по причинам оперативного характера Римский клуб должен был так или иначе обрести реаль­ность. И он был зарегистрирован в кантоне города Жене­вы как бесприбыльная гражданская ассоциация с самым простейшим из возможных уставов. Это предписывало не­обходимость иметь Клубу президента. Выбор коллег пал на меня, я же попросил во имя сохранения нашего духа «неоргаштзации» не проводить никакой церемонии выборов или посвящения меня в эту должность—попросту проиг­норировать это требование. Кстати, па наших заседаниях не ведется никаких протокольных записей, так что ото мое неназначение так и осталось нигде не зарегистриро­ванным фактом. Что у нас действительно есть, так это Исполнительный комитет, который состоит в настоящее время из Фрица Бётчера (советника по вопросам науки при правительстве Нидерландов), Сабуро Окита (эконо­миста, специалиста в области планирования и главы Японского фонда помощи иностранным государствам), Виктора Уркиди (председателя Колледжа аспирантского образования в Мексике), а также Александра Кинга, Гуго Тиманна, Эдуарда Пестеля и меня.

Обычно Римский клуб проводит одно пленарное засе­дание в год. Остальное время он действует как «незри­мый колледж»1, члены его стараются поддерживать между собой постоянные контакты и по мере необходимости встречаются, организуя нечто вроде специальных узких дискуссионных групп. Первые шесть годичных встреч про­исходили в Вене, Берне, Оттаве, Париже, Токио и За­падном Берлине. Седьмая встреча, которую первоначально планировалось провести в 1975 году, произошла годом поз­же в Алжире. Эти встречи обычно используются для об-

1 Неформальное сообщество людей, объединенных научными интересами. — Прим. перев,

суждений наиболее важных вопросов, представляющих всеобщий интерес, и в них нередко принимают участие эксперты по различным мировым проблемам, видные уче­ные и политические деятели.

Я полагаю, что Римский клуб и его sui generis2 док­трина в общем и целом себя оправдали. Кроме основной деятельности, на которой я остановлюсь немного ниже, он способствовал созданию небольших локальных групп в целом ряде стран, взбудоражил умы, вдохновил людей последовать этому примеру, а возможно, и превзойти Клуб на этом поприще — я искренне верю, что это им обяза­тельно удастся.

Клуб помог распространить среди людей множество важных идей, благодаря ему обрело силу и направлен­ность движение за лучший мир. Заглядывая в будущее и пытаясь представить себе Римский клуб и его роль в ре­шении грядущих проблем ближайших, возможно решаю­щих, лет, я твердо верю, что он останется па высоте стоя­щих перед ним задач, найдет, как и прежде, способы разумно, спокойно и с пользой для дела участвовать в их решении или вовремя уйдет со сцены. Что касается меня лично, то я намерен продолжать активно участвовать в работе Клуба, покуда хватит сил и способностей выдер­живать этот бешеный ритм, с которым сопряжено выпол­нение моих многочисленных обязанностей.

Несколько слов в заключение. Предприятия такого ро­да невозможны без личной самоотверженности. И, как бы велики ни были достоинства всех остальных, Римский клуб не был бы Римским клубом, если бы не прекрасная работа и безграничная преданность двух моих секретарей: Анны Марии Пиньокки и Элены Баттистоли, которым за все это я приношу свою самую глубокую и искреннюю признательность.

2 Sui generis (лат.)—своеобразный, единственный в своем роде. 8 Заказ № 2069

Глава 5

Трудности роста