ГЛАВА 43
Пробуждаюсь как от толчка. Где я? Выпрямляюсь на стуле — и кривлюсь, как от удара в солнечное сплетение. Папа!
Розмари еще спит. Пошатываясь, встаю на ноги. Настенные часы показывают начало седьмого утра. Я проспала несколько часов.
В больнице тихо, и, пока я спешу по коридору к реанимационной палате, навстречу никто не попадается. Даже медсестры из приемного покоя куда-то пропали. Остановить меня некому, и я толкаю дверь...
Палата залита тусклым светом. Ритмично попискивают приборы. Какое счастье... Он жив!
А больше мне ничего и не нужно.
На цыпочках приближаюсь к кровати, чтобы его не разбудить, протягиваю руку — и отдергиваю.
Это не папа.
Ноги подкашиваются. Кровать, где раньше лежал отец, занимает молодой мужчина: синяя татуировка в виде птицы на шее, слабое биение пульса, бледная кожа. Замечаю все это за долю секунды, хотя пол уходит у меня из-под ног.
— Девушка, вам сюда нельзя!
Развернувшись, вижу двух медсестер.
— Где папа?! — кричу я. — Что с ним?
В глазах темнеет, я хватаю ртом воздух. Они бросаются ко мне и подхватывают с обеих сторон, пытаются успокоить, но я не слышу ни единого слова. Только жуткий нескончаемый вой у себя в голове. Потому что я поняла...
— Он умер, да? Он умер... умер...
Они выводят меня из палаты, точнее, выносят, как тряпичную куклу.
— Мисс Хэмилтон, я доктор Брэдли... Мисс Хэмилтон, послушайте меня, пожалуйста...
Передо мной возникает фигура в белом халате, но я не могу сфокусироваться. Со всех сторон надвигается тьма, люди и предметы отдаляются...
— Палата реанимации срочно понадобилась для тяжелого пациента, поступившего ночью. Вашего отца перевели в кардиологическое. У него все хорошо. Он очнулся и хочет вас увидеть...
Я проваливаюсь в черноту.
— Ну что, напугал я вас?
Мы с Розмари сидим по обе стороны кровати Лайонела, и каждая держит его за руку.
— Скорее нас напугала Хизер, — с улыбкой поправляет его Розмари, а я краснею. До чего неудобно — вырубилась, можно сказать, прямо у ног мистера Брэдли. Идиотка!
Лайонел, оказывается, не помнит ничего после первого приступа. Он был немало удивлен, обнаружив, что находится в больнице и только что перенес операцию. Другой сюрприз, куда менее мрачный, — перемена в наших с Розмари отношениях.
— Вы посмотрите, две самые прекрасные женщины в моей жизни хлопочут вокруг меня! Надо будет как-нибудь повторить.
— Еще не хватало, — с укором качает головой Розмари. — Я тебе гарантирую, что этого не произойдет. Знаешь почему? Я только что получила сообщение от Эда. Он приезжает сегодня днем и поживет у нас.
— С коллегой из Лос-Анджелеса. Между прочим, диетологом, — добавляю я.
Лайонел слабо морщится.
— Ты слышал, что сказал доктор. Очень важно придерживаться диеты. Никакого сыра, никакого вина...
— Никакой радости, — тянет он.
— Лайонел, я не позволю тебе сделать меня дважды вдовой. — Голос Розмари немного пугает даже меня.
— Чтобы я — да не исполнял указания врача? Боже упаси! — Он вытягивает губы для поцелуя.
— У тебя был инфаркт, тебе нельзя напрягаться.
— Мне нужен поцелуй, милая, а не секс-марафон.
Розмари заливается краской. Я встаю:
— Ладно, голубки, оставлю вас наедине.
Еще недавно эти нежности меня бы взбесили, но сейчас я полна самых теплых чувств. Прижавшись губами к папиной щетинистой щеке, бормочу:
— До скорого.
И он шепчет в ответ:
— Увидимся.
Следующие несколько дней я провожу в нашем коттедже. Эд, как и обещал, привозит диетолога по имени Миранда. Они знают друг друга еще с университета, а сейчас у нее обширная практика в Лондоне и Лос-Анджелесе. Она гостит у нас всего сутки, ни минуты не тратя зря: знакомится с Лайонелом и его лечащими врачами, составляет подробную диету и пришпиливает к обшитым дубом кухонным стенам десятки листков с рецептами низкокалорийных питательных блюд. Кухню будто оклеили обоями.
В выходные Лайонела отпускают домой. Я вновь могу звать его по имени — его прежний облик вернулся. Густая борода, зычный голос, страстная любовь к жизни — правда, если он не будет пренебрегать советами Миранды, скоро похудеет килограммов на тридцать. Думаю, так и произойдет. Хотя он вовсю шутит и хорохорится, заметно, что он перенес серьезное потрясение. Время от времени его голос дрожит, а когда Розмари подает ему грудку цыпленка на гриле и паровую брокколи, он послушно ест, даже не заикаясь о бокальчике "Пино нуар".
Я совершенно счастлива. Солнечными днями, сидя на траве в компании Лайонела, Эда и Розмари и хохоча над разной ерундой, понимаю: я получила то, чего желала, — и даже намного, намного больше.
— А как поживает тот паренек из Америки?
Мы только что завершили очередную полезную для здоровья трапезу на свежем воздухе, а Лайонел вдруг возьми и заговори про Гейба. Готова поклясться, папуля у меня экстрасенс.
— Э-э... съехал, — произношу как можно небрежнее, несмотря на укол в сердце.
В последние несколько дней все наше внимание было приковано к Лайонелу. Мы подготовили дом к его прибытию, перенесли кровать на первый этаж, вызубрили расписание приема лекарств. Все крутилось вокруг него, и подумать о чем-то еще просто не было времени.
Впрочем, нет. Засыпая по вечерам, или загружая посудомоечную машину, или сидя на травке и наслаждаясь солнечными лучами, я снова и снова ловила себя на том, что вспоминаю Гейба. Мысли, как почтовый голубь, раз за разом возвращают на прежнее место.
— Он поехал на Эдинбургский фестиваль. — Надо предложить им какое-то объяснение, пусть даже это и не полная версия событий.
Лайонел лучезарно улыбается, представляя себе праздник актеров, художников, музыкантов.
— Поедешь посмотреть?
— Нет.
Он вскидывает брови.
И все вокруг переглядываются.
— Что такое? — спрашиваю с нажимом.
— Ничего, сестренка, — невозмутимо бросает Эд, хмыкая в свой мобильник.
После возвращения из Америки он целыми днями висит на телефоне — звонит Лу. Малыш должен появиться на свет через несколько недель, и происшествие с Лайонелом заставило брата задуматься, что же в жизни по-настоящему важно. Оказалось, не футбол.
— Ой, ну не будем же мы обсуждать какой-то скучный фестиваль, — капризно тянет Розмари. — Лучше расскажи-ка нам про этот ваш грандиозный прием.
Я улыбкой благодарю ее за помощь, хотя о грядущей свадьбе леди Шарлотты вообще стараюсь не думать.
— Торжество состоится завтра, в Шиллингэмском аббатстве.
Воображение немедленно подбрасывает картинку: Дэниэл при полном параде, в цилиндре и фраке. Родным не известно, что жених — мой собственный бывший почти жених. Я не говорила об этом вообще никому, за исключением Джесс. Просто не вынесла бы жалостливых взглядов и дурацких вопросов: "Ну как ты?" Потому что я не нуждаюсь в жалости. Потому что чувствую себя абсолютно нормально. Абсолютно!
— Подумать только, там, наверное, соберется столько знаменитостей! — восторгается Розмари. — А из королевской семьи кто-нибудь придет?
— Не знаю.
Если кто-нибудь из них явится, Брайан решит, что он умер и попал в рай.
— И когда тебе нужно в Лондон? — Лайонел вопросительно смотрит на меня поверх стакана с минералкой.
Проклятье. Как я скажу им, что осталась без работы? Перебираю варианты, понимаю, что объяснить это невозможно, и просто говорю:
— Я не поеду.
— Не поедешь? — ахает Розмари.
Качая головой, ловлю пристальный взгляд Лайонела.
— Со мной все будет в порядке, — тихо произносит он.
— Знаю.
— Куда мне три сиделки? Со мной остаются Розмари и твой брат. И без тебя народу хватает, чтобы нянькаться, — ворчит Лайонел. — Поезжай.
Я в тупике. Мне не страшно оставить папу. Врачи довольны его состоянием, он быстро поправляется, Эда и Розмари более чем достаточно. Но я не могу позвонить Брайану и попроситься обратно, к тому же он наверняка нашел себе нового ассистента.
— Почему бы тебе не позвонить Брайану? — предлагает Розмари.
Надо же. Я, конечно, не раз упоминала имя своего начальника в разговорах, но мне казалось, она не обращала внимания.
— Может, и стоит... — мямлю я.
— Хочешь, возьми мой сотовый, — вмешивается Эд. С каких это пор он доверяет мне свой телефон?
А у Лайонела-то вид... как у нашкодившего мальчишки. Неужели они все это спланировали?
— Вы что, сговорились от меня избавиться?
— Конечно нет, милая, — говорит Лайонел. — Просто Эд упомянул про твои финансовые проблемы... (Бросаю на брата угрожающий взгляд, но он с головой ушел в изучение сорванной травинки.) А Розмари не терпится увидеть снимки всех этих звезд.
Мачеха виновато краснеет.
Держу в руках мобильник Эда, чувствую, что все взгляды устремлены на меня, и дико нервничаю. Брайан, конечно, уверял, что все в норме, но мне по-прежнему стыдно, что я вот так его бросила. Очень хотелось бы загладить вину, но работать на свадьбе Дэниэла? Снимать крупным планом, как мужчина, разбивший мне сердце на миллион осколков, произносит у алтаря "да"? Смогу ли я это вынести?
Сможешь, Хизер.
Решение приходит само собой. Пусть я боюсь посмотреть Дэниэлу в глаза. Пусть на сей раз реветь в церкви буду я. Ну и что? Набираю номер. Брайан и успех его дела гораздо важнее, — а значит, именно их я буду ставить во главу угла.
— Алло, "Вместе навсегда". — Голос у Брайана какой-то... натянутый? Уставший?
Я лихорадочно подбираю слова, пытаясь придумать какое-то вступление, но в итоге выдаю открытым текстом:
— Тебе ведь уже не нужен помощник на завтра? Да?
— Хизер?
Он сражен. И даже не старается это скрыть.
— Ага, я.
Слышно, как Брайан затягивается сигаретой. Выпускает дым. И наконец фыркает.
— Тебе понадобится шляпка пошикарнее.