Глава XXVII. Нравственно-волевые свойства учителя
Входя в общение с учащимися, больше всего своими умственными свойствами, учитель соприкасается с учениками и целой совокупностью своих личных качеств. Являясь на урок, учитель является как цельная определенная личность, захватывает с собой не один свой ум, знания и метод, но и все другие свойства. Поэтому нужно признать, что учитель, обращаясь с учащимися более или менее продолжительное время, неизбежно будет влиять на них в известной степени как целая личность. Какие именно свойства учителя окажут в этом случае влияние на учащихся?
Когда учащиеся малого возраста и подражательность действует в них сильно, тогда и внешние свойства учителя или учительницы могут оказать свое действие. Манера учителя держать себя, какие-либо своеобразные движения, им совершаемые, характер речи, любимые выражения, умение читать отрывки из произведений авторов хорошо или дурно, вообще отчетливость и ясность выговора, свобода и связность речи, наконец, даже костюм и внешность лица преподающего, его аккуратность, опрятность в этом отношении или неряшливость - все это при долговременном обращении с учащимися малого возраста отразится на них. Учащиеся многое переймут от своего учителя или учительницы совершенно невольно. Если мы возьмем такое учебное заведение, в котором принята классная система преподавания и учащиеся целый год подлежат влиянию одной и той же личности, то нет сомнения, что при значительной детской подражательности многое из внешности учителя передастся ученикам. Между перечисленными выше внешними свойствами учителя есть такие, которые могут оказать значительное влияние на учащихся и в дальнейшие возрасты, таковы, например, его отчетливое или неотчетливое произношение, плавность и свобода или отрывистость и нескладица речи, умение хорошо, выразительно читать отрывки из авторов, стихи или отсутствие этого искусства. Многие наши внешние недостатки и дурные привычки, на которые мы обращаем внимание в зрелом возрасте и с которыми пытаемся бороться, имеют начало в нашей школьной жизни и вызваны неблагоприятными влияниями учительского персонала. Если иной очень дурно читает вслух, как пономарь, и не может отстать за долговременностью навыка от своей манеры чтения, то причина нередко заключается в том, что его школьный учитель или учителя сами читали дурно - что у нас совсем не редкость, - а может быть, он и на самом деле учился читать у пономаря или подобного мастера грамоты.
Гораздо ближе касаются учащихся нравственные свойства учителя. Первое место между ними должно быть отведено справедливости. Имея дело с несколькими десятками учащихся различного склада, подготовки, своеобразных физических и психических свойств, учитель естественно к одним может питать симпатию, к другим - нерасположение, к третьим относиться совершенно равнодушно. В его отношениях к учащимся не будет, пожалуй, ровности и беспристрастия: к одним он будет снисходительнее, добрее, к другим - взыскательнее, строже. У него могут появиться ученики любимые и нелюбимые. Мы не то хотим сказать, чтобы учитель не имел права симпатизировать одним ученикам больше, чем другим; симпатия вызывается наличностью известных свойств, и, как скоро они есть, она возникает невольно. Ничего дурного в большей симпатии учителя к тому или другому ученику нет, но дурно небеспристрастное, не равно внимательное и гуманное отношение к детям со стороны учителя. Каждый ученик, обучаемый учителем, несмотря ни на какие свои свойства, имеет равные права на внимание и благорасположение учителя наряду со всеми другими. Отсутствие беспристрастия и полной справедливости в отношениях к учащимся подорвет нравственный авторитет учителя и будет препятствовать успешности обучения. Учителя признают тогда человеком несправедливым, поступающим не так, как должно, а по внушению своих симпатий. Чтобы получить от учителя должное, чтобы он относился так, как следует, нужно попасть в число его любимцев или в дружбу к его любимцам. Учащиеся поделятся тогда на привилегированных и простых, а все это внесет в строй школы такие элементы, от которых добра ждать нельзя. Как тут и учиться, когда учитель недостаточно ценит усилия, посредственного любимца ставит выше хорошего нелюбимца.
Особенно чутко и внимательно учитель должен относиться к слабым ученикам. Он не может мерить успехи всех одним аршином, каждый учится по мере своих сил и способностей, отпущенных ему природой. Если слабый ученик делает усилия и оказывает соразмерные с своими способностями успехи, он всегда должен найти горячую поддержку в учителе, хотя бы его успехи были далеко не равны успехам его более талантливых товарищей. Третировать свысока, презрительно не особенно способных, мало посвящать им внимания, а больше заниматься с богато одаренными их товарищами - значит совершать акт величайшей несправедливости по отношению к учащимся. Такой учитель не есть собственно воспитатель вверенных его попечению детей, ему не дорого их посильное развитие и усовершенствование, ему дорога его собственная личность; занимаясь со способнейшими, он добивается эффекта, известности, старается показать, вот, дескать, до каких результатов мы можем дойти. Ну а что сделал этот блестящий учитель для развития малоспособных? Ведь талантливые могут учиться хорошо почти сами, с минимумом учительской помощи. Да для малоспособных ничего не сделано, их стараются припрятать в классе и школе, а если уже каким-либо случаем они извлечены на Божий свет, то все сваливается на их крайнюю малоспособность и даже прямую бестолковость. Итак, если вы способны, вот вам учительские (мало сравнительно нужные для вас) помощь и внимание; если вы мало способны и действительно нуждаетесь в учительской помощи, то учитесь сами как знаете и в перспективе имейте исключение за неуспехи в науках. Неужели это справедливо?
Другое нравственное свойство учителя, непосредственно влияющее на учеников, есть серьезное, добросовестное отношение его к своим обязанностям или небрежное, халатное. В школе ученики и учитель имеют свои обязанности: ученики обязаны исправно являться на урок, подготовляться к школьным занятиям, быть внимательными к объяснениям учителя и т.д.; учитель с своей стороны также обязан аккуратно начинать уроки, подготовляться к ним, своевременно исправлять ученические упражнения и задачи, принимать меры против лености и рассеянности учащихся и т.д. Обязанности учеников и учителя соприкасаются друг с другом, они на виду, и та и другая сторона имеет полную возможность наблюдать друг за другом, за отношением к делу, за исполнением своих обязанностей. Разница только в том, что учитель имеет право и возможность побуждать учащихся к выполнению ими их обязанностей, а учащиеся такого права и возможности по отношению к учителю не имеют. Но они тем не менее всегда прекрасно знают, насколько хорошо или дурно исполняются учителем его обязанности. Если мы теперь предположим, что учитель настаивает на исполнении обязанностей учащимися, в случае неисполнения их принимает понудительные меры, часто теоретически разъясняет им святость обязанностей и необходимость каждому добросовестно исполнять свой долг, а между тем сам является человеком неаккуратным, делающим свое дело неусердно, спустя рукава, равнодушным к своим обязанностям человеком, который очень даже не прочь по возможности сократить свой труд, то какой результат получится от такого двойственного отношения учителя к обязанностям - своим и ученическим? Противоречие учителя с самим собой несомненно будет замечено учащимися: учитель требует, чтобы ученики вовремя приходили на урок, а сам имеет привычку опаздывать; требует хорошего приготовления к уроку, а сам часто не готовится и вынужден бывает пробавляться на уроке пустячками, переливанием из пустого в порожнее; требует, чтобы задачи и упражнения были представлены ему непременно в срок, а сам никак не найдет времени исправить их или исправляет весьма небрежно; требует от других энергических, ревностных занятий, а сам явно ленится. Не скажут ли учащиеся о таком преподавателе если не вслух, то про себя: учителю благий! Научись-ка прежде сам исполнять свои обязанности, а потом уже учи и других исполнению ими их обязанностей. А ведь учителя - великие мастера требовать всего от учащихся и весьма нерасположены к пунктуальному исполнению своих обязанностей сами.
Учителю необходимо владеть выдержкой и настойчивостью в осуществлении своих требований и в проведении своих взглядов. Так как ему принадлежит руководящая роль в ведении занятий учащихся, то он должен выработать систему занятий и осуществлять ее, он должен цриучать учеников к постоянному труду, к напряжению сил, он должен развивать в них энергию в борьбе с препятствиями. Но для успешного ведения этой стороны обучения сам учитель должен представлять собой личность достаточно устойчивую, энергичную и с характером, иначе колебания, отступления от своих же принципов будут неизбежны. В школьной жизни учителю встретится много побуждений к измене - временной и частной - своим правилам и порядкам, учащиеся нередко будут добиваться того же. Если учитель уступит искушению, склонится на просьбы, то строй школы будет нарушен и анархия вкрадется мало-помалу в школьную жизнь. Учитель есть блюститель и представитель школьных прав, школьных порядков и дисциплины. Если в нем нет силы воли, нет стойкости в поддержке школьного порядка, то правильность школьной жизни нарушится, и вся школа может потерпеть крушение. Учащиеся, заметив, что учитель слаб волей, не настойчив в своих требованиях, будут отыскивать тысячи законных и беззаконных поводов уклоняться от своих обязанностей, не готовить уроков, переменять школьные порядки; не учитель тогда будет руководить школой, учениками, а ученики - и учителем и всеми школьными делами. Учитель может понять свою оплошность, пытаться направить дело на истинный путь, но скоро убедится, что ошибка неисправима: учащиеся забрали слишком много воли и власти, а в самом учителе нет достаточно стойкости и выдержки. Один недостаток характера и силы воли может парализовать всю благотворную деятельность учителя: к чему послужат все его знания, все его преподавательское искусство и прочие прекрасные качества, если он не может побудить учащихся слушать себя, водворить порядок, если он сам чувствует, что все его убеждения не ведут ни к чему и порядка ему не добиться? Положение в классе таких хороших по всем другим свойствам, но бесхарактерных учителей поистине печально: они искренне желают добра учащимся, они неглупы, знающи, они понимают, что дело у них идет неладно, знают причину и источник неудачи, а между тем не находят в себе достаточно сил устранить беспорядок и таким образом дать себе возможность выказать все свои хорошие качества. Таким учителям должна прийти на помощь посторонняя воля или же они должны оставить учительство, иначе они только измучают себя, но пользы своей деятельностью принесут очень мало.
Последнее нравственное свойство, которое имеет значение в деятельности учителя, есть любовь учителя к детям и учащемуся юношеству. Если деятельность человека должна пройти среди детей и юношей и на непосредственную пользу детей и юношей, то далеко не безразлично, как относится учитель к тем людям, среди которых и для которых должна совершаться его деятельность. Можно питать и симпатии и антипатии к детству и юношеству. Различные возрасты имеют и привлекательные и неудобные черты, вследствие чего отношение к ним может быть различно. Многим может не нравиться постоянное обращение с людьми незрелыми и даже совсем малыми, в этом они могут видеть особенную тягость. Они бы предпочли другие возрасты, более солидные и основательные. Иные же среди детей и юношей плавают, как рыба в воде, им нравятся детская наивность и неопытность, юношеская бодрость и свежесть мысли, широкие мечты, идеалистичность. Человек, взявшийся учить детей или юношей с нерасположением к этим возрастам, с наклонностью свысока трактовать всяких подростков и недорослей, естественно будет отчетливо и постоянно видеть недостатки их, тяготиться их требованиями, резко осуждать юношество за свойственные юности промахи и увлечения. А юношество в свою очередь будет недолюбливать такого строгого и сварливого учителя. Будут возникать столкновения и легко обостряться. Расположение же учителя к учащимся детям и юношеству сгладит многие шероховатости, предотвратит многие столкновения, даст возможность установиться искренним и сердечным отношениям. Учащиеся скоро почувствуют, что имеют перед собой лицо доброжелательное, симпатизирующее им, готовое в случае нужды защищать и оберегать их. Это обстоятельство сразу создаст особенную благоприятную атмосферу, в которой скоро возникнут и разовьются отношения доверия и любви, в которой и учителю и ученикам будет легко дышать. Любовь к детям и юношеству нужно отличать от любви к учительской профессии: можно очень любить детей, глубоко симпатизировать юношеству и в то же время быть не расположенным к учительской деятельности; можно, наоборот, ничего не иметь собственно против учительской деятельности, предпочитать ее даже другим, но не питать ни малейшего расположения ни к детям, ни к юношеству. Иной согласится совсем переменить профессию, лишь бы только ему не путаться постоянно с подростками всевозможных видов и величин.
Нравственные и волевые свойства учителя оказывают наибольшее влияние на учащихся малого возраста; в той мере как возраст и развитие учащихся повышаются, влияние личности учителя понижается и наименьшим бывает в высших учебных заведениях. Чем меньше возраст учащихся, чем меньше установилась и определилась их личность, тем более она способна подчиняться влиянию воспринимаемых впечатлений и уподобляться им. Влияние же личности учителя есть одно из весьма видных и продолжительно действующих влияний, которое не может пройти бесследно для склада личности учащихся. Мы должны еще принять во внимание, что маленькие учащиеся нередко видят в своих учителях и учительницах неисчерпаемые кладези всякой мудрости, так как каждый учитель знает во много раз больше, чем все его ученики вместе, признают своего учителя вместилищем всяких добродетелей и совершенств, образцом во всех отношениях, так как они действительно, может быть, лучшего образца пока еще не знают. Учащиеся стараются тогда сознательно подражать во всем учителю и перенимать его движения, обороты речи, повторяют его суждения и т.д. Известный учебный предмет и преподаватель этого предмета в их сознании сливаются в одно нераздельное целое, личные свойства учителя определяют качества преподаваемого им предмета, учащиеся любят или не любят предмет сообразно с тем, любят или не любят его преподавателя. Разделить эти две вещи - учителя и излагаемый им предмет они еще не могут, не могут даже не переносить нравственных свойств учителя на излагаемый им предмет. Словом, на этой ступени развития личность вполне замещает предмет, субъективное - объективное.
По мере увеличения возраста и развития учащихся мало-помалу появляется различение между преподавателем и излагаемым им предметом, начинается критическое отношение к личности учителя. Один и тот же учебный предмет в различных классах школы излагается несколькими преподавателями, вследствие чего оказывается неудобным переносить нравственные свойства учителя на самый предмет. Самая личность учителя разбирается критически. Учащиеся замечают прежде всего какой-либо недостаток во внешности учителя, в его костюме, манерах, речи, отношениях к учащимся и начинают втихомолку подсмеиваться над учителем, сравнивают одного учителя с другим и таким образом изощряют свою критику учителей. С общечеловеческих и нравственных свойств учителя критика постепенно распространяется и на специальные учительские свойства, находятся и в средних школах учащиеся, которые сомневаются в компетентности своих преподавателей, в обширности и правильности их знаний и готовы каким-нибудь неожиданным вопросом попытаться поставить в тупик учителя, отыскать противоречие в его словах и т.п. В высших школах влияние личности учителя, его нравственных свойств доводится до минимума, слушающим нет дела до того, хороший человек их профессор или нет. Они пришли к нему на лекцию учиться не добродетели, не возвышенным нравственным свойствам, а науке. Нравственные качества лектора их не касаются, лектор влияет своим умом, обширностью знаний, мастерством изложения. Следовательно, в высших школах соприкосновение между учителем и учащимися бывает строго одностороннее, т.е. умственное, причем, конечно, слушатели не припишут недостатков своего лектора самой излагаемой им науке. Естественно возникает вопрос: уничтожается ли вполне в высших школах влияние личности преподавателя, столь сильное в низших и отчасти в средних, лектор есть ли для своих слушателей лицо совершенно безразличное со стороны своих нравственных качеств, или личные общечеловеческие свойства лектора чувствительны и в большей или меньшей степени влиятельны и в высших школах?
"Влияние нравственной личности преподавателя не может изгладиться, уничтожиться никогда, какое бы обучение мы ни взяли, низшее, среднее или высшее. Самое изложение науки всегда будет выдавать личность излагающего. Чтобы излагать науку, нужно понять ее существенные задачи и цели, отношение к другим, соседним наукам, то значение, какое имеет наука в общей системе знания. В этом уже прямо скажется личность излагающего, ширина и глубина его кругозора, его идейность или наклонность погружаться в мелочное изучение бесконечного материала. Для того чтобы излагать научные факты со смыслом, чтобы не затеряться в них, не быть подавленным их громадным числом, нужны определенные руководящие принципы и убеждения. Чтобы излагать и оценивать факты политического и экономического роста страны и народа, нужно излагающему иметь определенные политические убеждения и экономические принципы; чтобы трактовать со смыслом о движении и развитии законодательства, нужно понимать значение этой функции народной жизни в ряду других; чтобы осмысленно излагать философские системы, нужно излагающему самому иметь определенные философские взгляды. А во всех таких взглядах и руководящих началах несомненно скажется самая суть человека, обнаружатся его задушевные стремления, склад его ума и сердца. Самое изложение науки - бесстрастное, спокойное, чуждое всяких украшений и эффектов, даже вялое и монотонное или живое, разнообразное, одушевленное обильным количеством сопоставлений и аналогий, возбуждающее чувства - одна разница изложения в соединении с известным внешним видом, манерами, тоном голоса не может не оказывать своего влияния на слушателей. Из всех пор излагателя бесстрастной науки будет просачиваться определенная личность, из-за ученых тирад и параграфов будет выглядывать своеобразный человек с особенными склонностями и вкусами.
Ни одна наука не представляет собой системы совершенно бесспорных и непоколебимо установленных положений; наряду с бесспорным и твердым в каждой науке всегда есть спорное и колеблющееся, есть нерешенные вопросы. А как скоро поднимаются такие вопросы, то излагающий неизбежно скажется; он глядит на вопрос с такой точки зрения, другой ученый - совсем с другой, третий - с третьей. И чем живее вопрос, чем ближе соприкасается он с жизнью, тем больше в его обсуждении будет проглядывать вся личность обсуждающего. Если спорный вопрос относится к математике, астрономии или логике, то тут личность обсуждающего вопрос обнаружится сравнительно мало, тут скажется по преимуществу склад его ума; но вопросы общественные, исторические, философские, педагогические представят совсем другое явление. Слушая обсуждение подобных вопросов различными людьми, сейчас же можно заметить, что говорят совершенно различные личности, с разными настроениями, с своеобразными симпатиями и антипатиями. При обсуждении таких вопросов можно прямо заглядывать в душу спорящим, здесь человек невольно является несколько нараспашку.
Наконец, в высших школах преподаватели имеют некоторые непосредственные отношения к слушателям, экзаменуют их, подвергают испытаниям на репетициях, руководят их частными занятиями, дают объяснения на отдельные вопросы. В этих непосредственных отношениях к слушателям обнаружатся со стороны преподавателя и чувства справедливости и беспристрастия, и характер, и общее симпатичное или несимпатичное отношение к учащемуся юношеству. Последнее, в частности, будет сквозить в каждом жесте, в каждом слове преподавателя. И слушатели по всем этим обнаружениям обыкновенно довольно хорошо знают не только силу ума своего преподавателя и степень его знаний, но и его характер и всю нравственную личность. Припоминая своих учителей в высших школах, мы всегда к известным умственным свойствам их присоединяем и нравственные, представляем, словом, не только учителя, но и человека.
Большое влияние нравственной личности учителя на воспитательность преподавания подтверждает и история педагогики. Если бы мы спросили себя: великие учители человечества чем оказывали громадное влияние на тех, кто приходил с ними в непосредственные отношения? То должны были бы сказать, что, конечно, они много обязаны успехом своим знаниям, своему педагогическому таланту, но не менее своей личности, своим общечеловеческим и нравственным свойствам. Возьмем таких учителей, как Сократ в древности и Песталоцци в новое время, и посмотрим, чем они влияли на своих слушателей.
Сократ, как известно, ничего не писал и не имел строго определенной законченной системы своих учений. Он не имел определенной замкнутой школы вокруг себя, он учил всюду - на улицах, площадях, под портиками, рассуждал с каждым желавшим и о самых многоразличных вопросах. При таких условиях деятельности главной притягательной силой для многочисленных слушателей Сократа была вся его личность. Его неподражаемый талант собеседования, его умение обходиться с различными лицами, его высокое нравственное настроение, даже его оригинальная для грека наружность оказывали громадное влияние (по свидетельству Алкивиада) на лиц, приходивших с ним в соприкосновение, будили в них мысли и совесть, вызывали сильные и новые ощущения даже в таких не особенно стыдливых и совестливых натурах, как Алкивиад. В своей знаменитой похвальной речи Сократу Алкивиад говорил следующее: "Слушая речь Перикла или какого-либо другого превосходного оратора, никто не бывает ею озадачен; но слыша тебя или твои слова, повторенные другим, даже грубым и неискусным говоруном, женщиною, мужчиною или дитятею, все мы бываем поражены и очарованы речью, потрясающею наши души. Если бы меня не останавливало опасение, что я слишком пьян теперь (речь говорилась на пиру), то я поклялся бы вам в том, какие странные ощущения выносил я из его слов и теперь выношу, когда я слышу его речи; сердце мое бьется сильнее, мои слезы текут из глаз от его речей; то же самое случается не только со мною, но и с другими. Я слышал Перикла и других превосходных ораторов, их речи нравились мне, но я не испытывал ничего подобного; душа моя не смущалась, не наполнялась собственными своими же упреками, не упадала, распростершись ниц по-рабски. Сократ же производил на меня подобное действие, до того сильное, что жизнь, которую я вел, казалась мне едва достаточной того, чтобы жить. Не отнекивайся, Сократ (речь произносилась в присутствии Сократа), я знаю, что если бы я теперь решился слушать тебя, то я бы не мог устоять и стал бы испытывать то же самое. Я затыкаю уши, как от пения сирен, и бегу подальше, чтобы не засидеться подле него и не состариться, слушая его" (Платон Симпосион).
Громадный педагогический талант Песталоцци бесспорен; но бесспорно также и то, что в теоретическом отношении ему многого недоставало. Его книжные знания были очень недостаточны, формулировка и развитие собственных принципов делались им не вполне ясно и определенно, вся его педагогическая деятельность может подлежать довольно строгой критике. А между тем он один из замечательнейших педагогов, современная педагогия весьма много обязана Песталоцци. Тот сильный толчок, который дал Песталоцци новой педагогии, есть ли дело только его педагогического таланта? Нет, он есть результат всей личности Песталоцци, столько же его педагогического таланта, сколько высокой привлекательности и симпатичности его нравственных свойств, его всецелого самопожертвования излюбленной и гуманной идее, его глубокой искренности и правдивости во всем. Читая его главное сочинение - "Как Гертруда учит своих детей", мы и до сих пор охватываемся необычной красотой нравственного облика Песталоцци, его ничем неискоренимой идеалистичностью, несмотря на все жизненные потрясения и бури, его глубоким сочувствием бедному, необразованному люду, горячим стремлением поднять его нравственно и материально, его чисто детской доверчивостью и простотой. Справедливо сказал он в этом сочинении о самом себе: ich war mit grauen Haaren noch em Kind (с седыми волосами я был еще дитя).