Преступления «христианских» государств
— Вся история религий, — говорил он, — свидетельствует о том, что они несли человечеству один лишь ужас и кровь. Наш возражатель, Уральцев, захотел нас запугать культурными, европейскими истреблениями первобытных народов. За одно лишь столетие было истреблено человеческих жизней более 150 миллионов. Это действительно страшное преступление перед человечеством. Но кто его совершил? Буржуазия, помещики, феодалы, царские авантюристы. А все они были людьми религиозными, все верили в Бога и во имя Его совершали эти истребления. Замечательно, что в истреблении первобытных людей больше всех подвизалась Испания — самая религиозная страна. А кто вел в средние века войны, кто обагрял землю кровью? Все христианские государства! Были даже специальные религиозные войны, например, тридцатилетняя в первой половине XVII столетия. Мусульманские войны были сплошь религиозными во имя Магометова Бога — Аллаха. Одна римско-католическая церковь истребила миллионы людей во имя христианского Бога. Вспомните ее инквизиции. Кого только она не сжигала и не истребляла? Да и у нас в России весь гнет, все насилия исходили от церкви. Старообрядцам, думаю, излишне напоминать об этих насилиях: на собственных спинах они испробовали их. Гнали их и сжигали тысячами, именно во славу и честь Великого Бога. Религия всюду сеяла борьбу, войны, убийства. Не хватит человеческих сил, чтобы только перечислить все преступления религии. Так их много и так они ужасны. Вот почему пролетарская культура ведет упорную войну с религиями. Только отрешившись от них, человечество избавится от всех их ужасов и станет свободным, торжествующим и счастливым.
Степанов закончил речь с пафосом, точно он уже праздновал победу над религиями и упивался достигнутым счастьем. Конечно, товарищи аплодировали ему и даже кричали «браво». Нужно сказать правду, речь Степанова произвела сильное впечатление. Если бы он сказал ее в среде своих единоверцев, она имела бы колоссальный успех. Безбожные агитаторы умеют собирать убийственные факты против религии, умеют рисовать мрачными красками жизнь, деятельность и подвиги религиозных людей, а будущее человечества раскрашивать яркими, соблазнительными и очаровывающими красками.
Но здесь речь Степанова никого не соблазнила. Первая беседа показала, как легко знающему человеку разбить положения этого оратора. Публика нетерпеливо ждала возражений Онисима Васильевича и была заранее уверена, что Степанов запутается в собственных же сетях.
Вопросы о причинах человеческих жестокостей
Под мертвое и жуткое молчание всего зала Уральцев спокойно и неспешно занял кафедру.
— Позвольте мне, — обратился он к Степанову, — задать вам один вопрос, вызываемый желанием как можно яснее и полнее понять ваши мысли и взгляды.
— Пожалуйста, — с напыщенной небрежностью разрешил Степанов и широко зевнул.
— Чем вы объясните, что даже культурное человечество только что минувших веков и даже нашего в высокой степени просвещенного времени проявляло и проявляет столько жестокостей, творило и творит столько ужасов, теперь гораздо больше и утонченнее, чем в диком и первобытном состоянии?
— Чем я объясню это, — с недоумением сказал Степанов. По-видимому, он не ожидал такого вопроса. — Я, конечно, — продолжал он, придумывая, что ответить, — вполне согласен с эволюционной теорией Дарвина, что человек выродился их мира животных. Понятно, что он еще не совсем отрешился от кровожадных инстинктов животных. В нем, так сказать, сидит еще зверь. Он именно и проявляет себя в жестоких поступках человека.
— А чем вы объясните, — спросил Уральцев, — что, например, корова и овца, пребывающие еще в животном мире, не проявляют этих жестокостей, хотя они, конечно, нисколько не знакомы ни с буржуазной, ни с пролетарской культурой?
Вопрос этот, поставленный так просто и логически вытекающий из ответа Степанова, совершенно уничтожал теорию Дарвина. Корова и овца произошли, по этой теории, от одного и того же корня, от которого произошел и человек. Как же так случилось, что они, довольно глупые животные, давным-давно успели стать благородными, деликатными и безгневными существами, хотя пребывают среди животных и даже не проявляют никаких попыток выйти из этой среды, а человек, высоко развитая личность, просвещенная, культурная, во многом победившая саму природу, все еще не достиг этого благородства и мягкости характера, все еще пребывает кровожадным зверем?
Как ни небрежен был Степанов к вопросам своего собеседника, он быстро понял, что этот второй вопрос Уральцева разбивает в прах данный им ответ на первый его вопрос. Нужно было или дать новое объяснение, отчего человечество до настоящего времени еще проявляет зверские инстинкты, все еще кровожадно, низко и подло, или разъяснить, как и каким образом овца и корова достигли такого совершенства, такой нежности характера, такой мягкости нрава, словом, — такого далекого от зверства состояния, до которого не доведет человечество даже и всесильная пролетарская культура. Степанов совершенно не знал, что отвечать, и чтобы как-нибудь отделаться от убийственных вопросов, он с раздражением почти закричал на Уральцева:
— Да что вы пристаете ко мне с глупыми вопросами! У нас речь не о коровах и овцах или о других там животных, а о будущем человечества, о богах и религии. Об этом вы можете спрашивать что угодно, а о коровах или о крысах или о какой-нибудь другой твари я отвечать вам не стану. Так и знайте! Продолжайте дальше! — властно и повелительно бросил он Уральцеву.
Онисим Васильевич вынужден был оставить вопрос о коровах и овцах. Но поставил Степанову новый вопрос, не менее сокрушительного характера.