XXIV Предупреждение 1 страница

Андромаха наслаждалась прогулкой с Агатоном, который чем-то напоминал Одиссея. Она улыбнулась при этой мысли. Одиссей был некрасивым старым волшебником, ему бы понравилось сравнение с троянским царевичем. Сходство было не во внешности, а в манере общения, которая располагала к доверительности. Андромаха слушала, как Агатон рассказывал о своей любви к городу, и чувствовала искреннюю симпатию к юноше. Путь им преградил горный выступ. Тучи сгущались, и небо становилось все мрачнее. Наконец, он замолчал и посмотрел на море.

– Мы собираемся говорить о деле, близком вашему сердцу? – спросила она его.

Он усмехнулся.

– Да. У вас острый, как меч, ум.

– Я проницательна. Почему некоторых людей это пугает?

– Я не могу ответить на этот вопрос, хотя знаю, что это правда. – Он замолчал, их взгляды встретились. – Я хотел поговорить о Гекторе. Новости не такие хорошие, как я это преподнес Лаодике. Она – хорошая девочка, но слишком обожает нашего брата, и я не хотел ее тревожить. По нашим сведениям, Гектор возглавил дерзкую атаку на фланг египтян. Он преуспел, но последний раз видели, как он прорубает себе путь в центр вражеского войска. Хетты были вынуждены отступить. Гектор не вернулся в лагерь, как сделали некоторые всадники. Говорят, Гектору с пятьюдесятью воинами отрезали путь к отступлению в глухом овраге, на них напал большой отряд египтян.

– Ты думаешь, он погиб?

– Надеюсь, нет. Я молюсь об этом! Гектор – мой сводный брат и самый большой друг. Но даже больше, чем это. Гектор – это сердце Трои. Если он проиграет там, здесь наступит хаос. Можешь себе представить? Наследники соперничают за власть? У нас начнется гражданская война.

– Я не понимаю почему, – сказала Андромаха. – Приам – сильный царь.

– О, он силен, – согласился Агатон, – но его ненавидят. Немногих из своих сыновей он не третировал или публично не опозорил. Но и среди братьев есть вражда. Глубокие разногласия и даже ненависть. Один Гектор держит нас вместе. Во-первых, потому что мы все его любим. – Агатон широко улыбнулся. – Во-вторых, он убил бы любого, кто выступил бы против отца.

– Мне, как чужестранке, все это удивительно слышать, – сказала Андромаха, – но как это касается невесты Гектора? Если он умрет, я вернусь на Теру и буду с моими друзьями.

– Надеюсь, ты выберешь другую дорогу, – сказал он.

– Почему?

– Я тоже не женат, Андромаха. И в свои двадцать восемь лет я никогда не видел женщину, которая возбуждала бы во мне такую страсть, как ты. Поэтому – если в твоем сердце нет никого другого – я бы попросил тебя рассматривать меня как претендента на твою руку.

Андромаха улыбнулась.

– Что это за странный город, Агатон. Женщине неприлично плавать с мужчиной, а мужчина может добиваться

невесты брата? Мне понадобится время, чтобы выучить эти правила.

РћРЅ РІР·РґРѕС…РЅСѓР».

– Точный удар, Андромаха. Но подумай о том, что я тебе сказал. Если до нас дойдут новости о смерти Гектора, я буду просить у моего отца твоей руки.

Прежде чем она смогла что-то ответить, к ним подбежал молодой воин.

– Царь зовет вас к себе, господин, – сказал он Агатону.

– Я должен идти. Подумай о том, что я сказал.

– О, я подумаю, – уверила она его, смотря ему в след. У царевича была хорошая походка, но, глядя на него, она представляла другого молодого юношу с темными волосами и скрытой страстью, сверкающей у него в глазах… «если твое сердце не занято другим…»

Она снова подумала о ночи в бухте Голубых Сов и о юноше с золотого корабля, который вышел из толпы. Вспомнила следующее утро, когда он стоял, убитый горем, с отрезанной головой друга в руках. Но еще приятней ей было вспоминать его руки, объятия в покоях Гекубы. «О, – прошептала девушка, глядя на голубые воды бухты. – Гектор умер, пусть за мной приплывет золотой корабль».

Для Геликаона первые несколько недель после нападения на Питрос были трудными и изнурительными. На смену привычного доверительного общения с окружающими настороженность, отдававшая страхом. Он больше не был Царевичем моря, купцом и человеком из народа. Он стал Геликаоном-Сжигателем, безжалостным мстителем. Слуги опускали глаза, когда он проходил мимо. Даже люди, которых он знал много лет, такие, как Ониакус и старый полководец Павзаний, взвешивали свои слова, боясь вызвать его гнев или недовольство.

Внутри крепости царила опасная и напряженная атмосфера, а снаружи бушевали зимние бури. Молния освещала небо, раздавались раскаты грома. Повсюду были беспорядки. Убийство юного царя вызвало чувство тревоги и страха среди придворных.

Народ Дардании составляли выходцы из разных народов и культур: эмигранты из Фракии заселили северное побережье; фригийцы, мисианцы и лидианцы жили в маленьких общинах в центральной части, на востоке от столицы. Торговцы – египтяне, амориты и ассирийцы – основали поселения на юге, рядом с Троей. Даже в лучшие времена – хороших урожаев и процветающей торговли – отношения между разными этническими группами были сложные, и случались споры. После смерти Диомеда отношения обострились. На небольшое поселение микенских изгнанников было совершено нападение, рассвирепевшая толпа зарубила пятерых человек. Во фригийской общине начался бунт из-за кражи овцы. Две женщины из мисианского форта заявили, что их изнасиловали хеттские торговцы. Мисианцы решили отомстить и убили семерых человек.

Полки дарданцев рыскали по холмам и долинам, вдоль незащищенного побережья, надеясь восстановить порядок. Во время этого хаоса появились банды бродячих наемников, которые нападали на далекие деревни и торговые караваны. Ситуация осложнялась законами, созданными отцом Гели-каона, Анхисом, по которому все дарданские земли принадлежат царю, и люди, которые построили дома, имения или торговые поселения, были просто нанимателями. Налоги были непомерными – половина всего урожая, продукции или торговой прибыли. За это, было известно Геликаону, люди должны соблюдать два правила. Во-первых, царь и его стражи должны защищать честных людей от бандитов и грабителей, во-вторых, несоблюдение царских законов приведет к быстрому и ужасному наказанию.

Вера людей пошатнулась после нападения на крепость. Если воины не смогли защитить Диомеда и царицу Халисию, как они могли обеспечить безопасность своего народа? Страх перед правителем, внушаемый людям Анхисом, уменьшился благодаря лояльности царицы Халисии и ее полководца Павзания.

Геликаон созвал собрание лидеров поселений, пригласив их в крепость. Они были обеспокоены и встревожены, собравшись в огромном тронном зале в окружении холодных статуй воинственных царей Дардании. Перед встречей Пав-заний настаивал на примирении. «Они – хорошие люди, мой царь, – говорил он Геликаону. – Они испуганы, и все». Счастливчику нравился стареющий полководец. Этот человек бесстрашно вел себя в битве и верно служил царице Халисии.

– То, что ты говоришь, Павзаний, правда, – сказал он, когда они стояли на широком балконе царских покоев, выходящим прямо на море. – Но ответь мне на один вопрос. Когда ты готовишься к битве, ты думаешь, остались ли у людей твоего врага дома дети? Хорошие ли они люди? Такая же у них сильная причина воевать, как у тебя?

– Нет, конечно, нет. Но эти люди не наши враги.

– И что?

Полководец выглядел смущенным. Он почесал свою красную бороду.

– Я… не знаю, о чем ты говоришь, государь.

– Мы близки к анархии, от сегодняшнего собрания зависит, объединятся ли эти люди или по всей стране начнутся мятежи, которые выльются в массовое восстание. Пойми это, Павзаний, – все царства выживают только благодаря щиту и мечу. Народ должен верить, что щит царя защитит их. Также им нужно быть уверенными в том, что, если они нарушат законы, тогда их поразит меч царя. Вера в щит была утрачена из-за нападения на крепость. Страх перед мечом тоже пропал. Кто же враг? У нас есть армия из пятисот человек. Если большинство не доверяет правителю и не боится его, то нас свергнут. Какой-нибудь главарь банды поднимет армию. Какая-нибудь страна пошлет в наши бухты корабли. Враг, Павзаний, сейчас собирается в тронном зале.

Старый полководец вздохнул.

– Что же вы хотите, чтобы я сделал, мой господин?

Позже, после того как измученный старый воин покинул его комнату, Геликаон отправил посланника к царице, прося принять его.

Халисия выжила, но была так слаба, что не покидала свою комнату. По словам ее служанок, она молча сидела весь день, глядя на море. Затем женщины помогали ей лечь в постель, где она лежала без сна, не сводя глаз с лунных отблесков на потолке. Три раза Геликаон приходил к ней. Она, молча, сидела, пока он говорил, с устремленным вдаль взглядом. Ге-ликаон даже не знал, слушала ли она его

Слуга вернулся.

– Служанка царицы ждет вас, господин, – сказал он.

Геликаон отпустил его и направился в покои царицы. У двери стояли двое стражников. Они отошли в сторону, когда он вошел.

Служанка – молодая, полная женщина с соломенными волосами – вышла из задней комнаты, чтобы поприветствовать его.

– Ей сегодня, кажется, немного лучше, – сказала она. – На щеках появился румянец.

– Она что-нибудь говорила?

– Нет, господин.

Оглянувшись, он вспомнил первый раз, когда юношей вошел в эти комнаты. Геликаон вернулся домой после двухгодичного пребывания на «Пенелопе». Той же ночью – когда юноша наслаждался прощальным пиром с командой на берегу – его отца убили. Царица, испугавшись за свою жизнь и жизнь своего ребенка, подослала к нему убийц. Павзаний и другие верные люди бросились на его защиту. В этом затруднительном положении Геликаон подверг себя огромному риску. Во главе убийц стоял сильный по имени Гарус. Геликаон подошел к нему.

– Мы с тобой вместе пойдем к царице, – сказал он.

– Нет, господин, они убьют вас, – возмутился Павзаний.

– Сегодня не будет убийств, – уверил его Счастливчик, хотя он был не так в этом уверен, как говорил.

Геликаон жестом приказал Гарусу идти впереди него и последовал за ним по длинной горной тропе к крепости. Он видел, как Гарус сжал рукоятку своего меча. Затем воин остановился и медленно обернулся. Он был большим широкоплечим мужчиной с толстой шеей. Его глаза были пронзительно голубого цвета, лицо широким и честным.

– Царица – прекрасная женщина, маленький Диомед – это радость, – сказал он. – Ты собираешься убить их?

– Нет, – ответил Геликаон.

– Ты можешь мне в этом поклясться?

– Да.

– Очень хорошо, мой господин. Следуй за мной.

Они пошли дальше через открытую террасу к покоям царицы. Там стояли двое охранников. У обоих были щиты и длинные копья. Гарус подал им знак отойти в сторону, затем постучал пальцами по двери.

– Это я, Гарус, – сказал он. – Можно я войду?

– Ты можешь войти, – ответил женский голос.

Гарус открыл дверь, вошел внутрь, затем позволил войти Геликаону. Несколько воинов вскочили на ноги.

– Спокойно! – воскликнул юноша. – Я один.

РћРЅ посмотрел РЅР° молодую царицу, увидел страх Рё гордость РІ ее светлых глазах. РСЏРґРѕРј СЃ ней стоял маленький мальчик СЃ золотыми волосами. РћРЅ смотрел РЅР° Геликаона, наклонив РЅР° Р±РѕРє голову.

– Я – твой брат, Геликаон, – сказал он ребенку. – А ты – Диомед.

– Я – Дио, – поправил его мальчик. – Папа не вставал. Поэтому мы еще не ели. Можем мы позавтракать, мама?

– Мы скоро позавтракаем, – пообещал Геликаон. Он посмотрел на царицу. Когда Анхис женился на этой изящной светловолосой зелеанской девушке, Геликаона не пригласили на свадебную церемонию. Годом раньше, чем он отплыл на «Пенелопе», он разговаривал с ней, но они тогда просто обменялись любезностями.

– Мы не знакомы друг с другом, Халисия, – сказал он. – Мой отец был суровым и холодным человеком. Ему следовало позволить нам пообщаться подольше. Возможно, тогда мы бы смогли понимать друг друга. Если бы мы это сделали, тогда ты бы знала, что я никогда не приказал бы убить моего отца, его жену или сына. Тебе не нужно меня бояться.

– Хотела бы я тебе поверить, – прошептала она.

– Ты можешь ему верить, моя царица, – заметил Гарус. Ге-ликаон удивился, но ничем себя не выдал.

– А теперь, – сказал он, – вам следует позаботиться о завтраке сына. Затем нам нужно обсудить похороны моего отца.

РћРЅ задрожал РїСЂРё этом воспоминании, затем прошел РІ заднюю комнату. Халисия сидела, сгорбившись, РЅР° стуле, ее С…СЂСѓРїРєРѕРµ тело было завернуто РІ одеяло. РћРЅР° сильно похудела, РїРѕРґ глазами были темные РєСЂСѓРіРё. Геликаон поставил СЂСЏРґРѕРј СЃ ней стул. Служанка ошиблась: царица лучше РЅРµ выглядела. Геликаон РІР·СЏР» ее Р·Р° СЂСѓРєСѓ. РСѓРєР° была холодной. Казалось, РҐР°-лисия РЅРµ почувствовала его прикосновения.

Солнце показалась сквозь тучи, озарив светом море. Гели-каон опустил глаза и заметил нетронутую чашку с похлебкой и хлебом на столе рядом с Халисией.

– Ты должна поесть, – сказал он мягко. – Ты должна восстановить ваши силы.

Наклонившись вперед, Счастливчик поднял чашку и опустил в нее ложку, затем поднес к ее губам.

– Немножко, Халисия, – попросил он. Она не двигалась.

Геликаон поставил чашку на стол и сидел тихо, наблюдая, как солнечный свет танцует на волнах.

– Жаль, что я не взял его с собой в плавание, – сказал он. – Мальчик любил тебя. Его сердце бы разрывалось от печали, если бы он увидел тебя сейчас. – Он смотрел на царицу, говоря это, но выражение ее лица не менялось. – Я не знаю, где ты, Халисия, – прошептал Счастливчик. – Я не знаю, где бродит твоя душа. Я не знаю, как достучаться до тебя и вернуть домой.

Он тихо сидел с ней, держа за руку. Геликаон чувствовал, как его собственное горе поднималось, словно вышедшая из берегов река, и билось о платину. Стыдясь своей слабости, Счастливчик постарался сосредоточиться на проблемах, с которыми он столкнулся. Его тело начало дрожать. Гелика-он увидел юного Диомеда, смеющегося в лучах солнца, а рядом с ним – Зидантоса, вспомнил истоию падения с золотой лошади. Он увидел, что Вол поднял мальчика и подбросил в воздух. И платина рухнула.

Он закрыл лицо руками и заплакал по мертвым. По Зи-дантосу, который любил его как сына. По Диомеду, золотому ребенку, который никогда не станет мужчиной. По сыну ассирийца Хабусаса, который погиб рядом с отцом. И по женщине, которая бросилась вниз с этой скалы много лет назад.

Геликаон почувствовал руку на своем плече, затем кто-то встал на колени рядом с ним, обнимая его за голову и баюкая, словно ребенка. Это было царица, он накдонился к ней, и Халисия поцеловала его в щеку. Царица заговорила.

– Они забрали моего маленького мальчика, – сказала она. – Они убили моего Дио.

– Я знаю, Халисия, и скорблю о нем.

Она была такой хрупкой и холодной, несмотря на солнце. Геликаон обнял ее, прижав к себе ближе, и они сидели молча, пока солнце не утонуло в Зеленом море.

Андромаха никогда в своей жизни не была такой злой. Ярость пустила корни со времени ее приезда в эту выгребную яму города с армией лжецов, соглядатаев, шпионов и льстецов. «Креуса – самая худшая из всех, – подумала она, – с суровыми, холодными, как металл, глазами, злым языком и медовой улыбкой, предназначенной только отцу».

Неделю назад Креуса пригласила Андромаху в свою комнату. Царевна встретила сестру дружелюбно, обняла и по-целовалаее в щеку. Комнаты оказались такими, какими Андромаха и ожидала увидеть у любимой дочери царя, – отделаны сверкающим золотом, обставлены изящными вазами, искусно сделанной мебелью, богатыми тканями и заканчивалась двумя широкими балконами. На полу лежали мягкие толстые ковры, а стены украшали картины. Креуса была в светло-голубой тунике, длинный и искусно сплетенный серебряный шнурок изящно огибал ее шею и грудь, заканчиваясь на изящных плечах. Ее лицо раскраснелось, и Андромаха поняла, что царевна пьна. Креуса наполнила золотой кубок вином, добавила немного воды и предложила ей. Андромаха сделала глоток. Вино было крепким, но по вкусу она распознала резкий привкус корений, которые они использовали на Тере во время пиров и праздников, чтобы освободить сознание и раскрепоститься. Андромаха никогда не принимала этот настой, хотя Каллиопа употредляла его регулярно. Креуса села поближе к Андромахе на кушетку, во время разговора потянулась и взяла девушку за руку.

– Нам нужно стать подругами, – сказала она с милой улыбкой, сверкая глазами с расширенными зрачками. – У нас так много… общего.

– Например?

– О, не стесняйся, Андромаха, – прошептала Креуса, придвигаясь ближе. – Во дворце мало секретов, которые мне не известны. Как тебе понравилась изящная Алесия? Она тебе доставила удовольствие? Я сама ее для тебя выбрала.

– А зачем ты это сделала? – спросила Андромаха, вернувшись мыслями к юной фракийской служанке и вспомнив, насколько простым было обольщение.