Сага о людях из Лососьей долины 27 страница
Сумарлиди, сын Храппа, унаследовал его имущество, а было оно большим и завидным.
Он переселился в Храппсстадир следующей весной и стал там хозяйничать. Но когда
он некоторое время там пожил, он сошел с ума и вскоре умер. Тогда все имущество
получила его мать, Вигдис. Однако она не захотела хозяйничать в Храппсстадире.
Поэтому Торстейн Сурт взял все это добро в свои руки, чтобы им управлять.
Торстейн тогда уже был не молод, но все еще крепок и бодр.
XVIII
В то время большим почетом стали пользоваться в Торснесе родичи Торстейна, Бёрк
Толстый и его брат Торгрим. Вскоре стало ясно, что эти братья хотят там быть
первыми и самыми уважаемыми людьми. И когда Торстейн это заметил, он не захотел
вступать с ними в соперничество. Он объявил своим людям, что собирается
переменить место своего жительства и переселиться в Храппсстадир в Лососьей
Долине.
Торстейн Сурт собрался в путь после весеннего тинга, а скот должны были погнать
вдоль берега. Торстейн приготовил лодку и сел в нее сам-двенадцатый. Там были
Торарин, его зять, и Оск, дочь Торстейна. И Хильд, дочь Торарина, ехала с ними,
и было ей три года.
Поднялся резкий юго-западный ветер. Они поплыли внутрь фьорда к проливу, который
называется Колькистустраум (Пролив Килькисты). Течение в нем всего сильнее из
всех проливов Брейдафьорда. Их плавание было нелегким, и было это главным
образом потому, что наступил отлив, и ветер им не благоприятствовал. Налетали
сильные порывы ливня, а когда прояснялось, поднимался сильный ветер,
перемежавшийся с затишьем. Торарин стал у руля и положил себе на плечи снасти,
поскольку на корабле было тесно. На борту было много клади, и корабль был очень
нагружен, но берег был близко. Корабль двигался медленно, так как он шел против
течения.
Тут они налетели на подводный камень, но не потерпели крушения. Торстейн велел
спустить паруса и взять шесты, чтобы оттолкнуть корабль. Они попытались это
сделать, но не могли, так как с обеих сторон было очень глубоко и шесты не
доставали дна, и им оставалось только ждать прилива, так как пока что был отлив.
Они увидели в это время в воде тюленя, который был гораздо больше других. Он
плавал вокруг корабля, и у него были большие плавники. Все им казалось, что у
него глаза человека. Торстейн велел убить его. Они попытались это сделать, но им
не удалось.
Затем начался прилив. И когда дело подошло к тому, чтобы корабль вновь двинулся
в путь, поднялся сильный ветер и перевернул корабль, и все люди, бывшие на
корабле, утонули, кроме одного человека. Он приплыл к берегу на обломках
корабля. Звали его Гудмунд. По его имени эти острова названы Гудмундарейяр
(Гудмундовы Острова).
Гудрид, которая была замужем за Торкелем Бахромой, имела притязания на
наследство после своего отца Торстейна Сурта.
Быстро распространилась весть о том, что Торстейн Сурт и его люди, которых
вместе с ним постигло несчастье, утонули. Торкель сразу послал за тем человеком,
Гудмундом, который выбрался на берег. И когда он явился к Торкелю, тот заключил
с ним тайную сделку, что он расскажет о том, как люди утонули, по подсказке
Торкеля. Гудмунд это обещал. Тогда Торкель в присутствии многих людей велел ему
рассказать о том, как это случилось. И Гудмунд сказал, что первым утонул
Торстейн, затем зять его Торарин, — таким образом, Хильд являлась наследницей,
поскольку она была дочерью Торарина. Затем, сказал он, утонула девочка, и
ближайшей наследницей стала Оск, ее мать, и она погибла последней. Таким
образом, все имущество должно перейти к Торкелю Бахроме, так как его жена Гудрид
должна была унаследовать имущество после своей сестры.
Этот рассказ распространялся Торкелем и его людьми. Однако перед тем Гудмунд
рассказал по-другому. Родичам Торарина этот рассказ показался неправдоподобным,
и они сказали, что не поверят ему без доказательств, и стали притязать на
имущество пополам с Торкелем. Но Торкель потребовал все для себя одного и
предложил им очистительное испытание, согласно обычаю. Это очистительное
испытание состояло тогда в том, что нужно было пройти под полоской дерна,
отделенной от земли8. Оба конца этой полоски дерна была закреплены в земле, и
тот человек, который подвергался испытанию, должен был пройти под этой полоской.
Торкель Бахрома, вероятно, сомневался, происходила ли гибель людей так, как они
с Гудмундом это утверждали, когда он рассказывал второй раз. Язычники
чувствовали не меньшую ответственность, когда им приходилось подвергаться этому
обряду, чем теперь христиане, когда они проходят через очистительное испытание.
Тот считался чистым, который проходил под полоской дерна так, что она не
обрушивалась на него. Торкель сговорился с двумя людьми, что они сделают вид,
будто о чем-то поспорили, и при этом близко подойдут к тому месту, когда
начнется очистительное испытание, и настолько приблизятся к этой полоске дерна,
что каждый сможет увидеть, что это они заставили ее упасть.
После этого начались приготовления, чтобы произвести очистительное испытание, и
сразу же после того, как Торкель оказался под полоской дерна, эти двое людей,
которые были к тому предназначены, прибежали туда же с оружием в руках. Они
столкнулись около этой полоски дерна и упали на землю, и полоска дерна, конечно,
обрушилась. Тогда люди бросились к ним и разняли их. Это было нетрудно, так как
они сражались не по-настоящему. Торкель Бахрома потребовал тогда решения об
очистительном испытании. Тут все его люди закричали, что оно было бы удачным,
если бы ему не помешали. Тогда Торкель забрал себе все движимое имущество, а
земли в Храппсстадире были заброшены.
XIX
Теперь нужно сказать о Хёскульде, что он пользовался большим почетом и был
могучим хёвдингом. Он распоряжался большим имуществом, которое по праву
принадлежало его брату Хруту, сыну Херьольва. Многие люди говорили, что в
имуществе Хёскульда появится большая прореха, если он выплатит часть
материнского наследства брату.
Хрут был дружинником конунга Харальда, сына Гуннхильд9, и пользовался у него
большим почетом, особенно по причине того, что он отличался во всех воинских
испытаниях, и Гуннхильд, мать конунга, ценила его так высоко, что никого в своей
дружине не хотела поставить наравне с ним ни в умении говорить, ни в чем-либо
другом. И когда сравнивали мужей друг с другом и говорили об их достоинствах, то
всякий мог заметить, что Гуннхильд считала неразумием или недоброжелательством,
если хотели кого-нибудь поставить в один ряд с Хрутом.
Хрут рассчитывал получить в Исландии часть большого наследства и имел там
знатную родню, и поэтому ему захотелось туда отправиться. Он собрался ехать в
Исландию. Конунг дал ему на прощание корабль и назвал его испытанным, добрым
воином. Гуннхильд проводила Хрута на корабль и сказала:
— Мне не нужно говорить вполголоса о том, что я испытала тебя и нашла в тебе
выдающегося человека, ибо ты проявил себя во всех делах под стать лучшим людям
нашей страны, а разумом ты намного выше их.
Затем она дала ему золотое запястье и попрощалась с ним. Сразу после этого она
накинула плащ себе на голову и быстро вернулась домой, а Хрут взошел на корабль
и вышел в море.
Путешествие его было благополучным, и он достиг Брейдафьорда. Он приблизился к
островам, затем вошел в пролив Брейдасунд (Широкий Пролив), причалил к Камбснесу
и перебросил сходни на берег. Весть о приходе корабля и о том, что им правил
Хрут, сын Херьольва, распространилась. Хёскульд не рад был этой вести и не вышел
встретить его. Хрут втащил судно на берег и укрыл его. Он выстроил там двор,
который с тех пор называется Камбснес.
Затем Хрут поехал верхом к Хёскульду и потребовал наследство своей матери.
Хёскульд отвечал, что у него нет такого имущества, которое он должен был бы
вернуть, и что его мать не нищей уехала из Исландии, когда она встретилась с
Херьольвом. Хрут был этим не очень-то доволен и уехал обратно к себе. Все родичи
Хрута, кроме Хёскульда, оказывали ему почтение. Хрут прожил три зимы в Камбснесе
и все требовал свое имущество от Хёскульда на тиигах и на других собраниях, и
был очень красноречив. Большинство считало, что Хрут в своих требованиях был
прав. Однако Хёскульд возражал, что Торгерд вышла замуж за Херьольва без его
согласия, а что он, согласно закону, был опекуном своей матери, и с этим они
расстались.
Той же осенью Хёскульд принял приглашение Торда Годди и поехал к нему. Хрут
узнал об этом и отправился в Хёскульдсстадир с одиннадцатью людьми. Он угнал
двадцать голов скота и столько же оставил. Затем он послал к Хёскульду человека
и велел сказать, где нужно искать скот. Слуги Хёскульда бросились сразу же к
оружию и дали знать ближайшим соседям. Таким образом, их собралось пятнадцать
человек, и все они поскакали во весь опор.
Хрут со своими людьми заметил преследователей, только когда был недалеко от
двора на Камбснесе. Хрут и его люди тотчас же спешились, привязали своих лошадей
и приготовились встретить врагов на песчаном пригорке, и Хрут сказал, что здесь
они примут бой. Он сказал, что даже если долго еще ему придется требовать у
Хёскульда его наследство, то все же никто не скажет, что он убежал от его рабов.
Спутники Хрута сказали, что перевес на другой стороне. Хрут отвечал, что его это
не беспокоит и что чем их больше числом, тем хуже им придется.
Люди из Лососьей Долины соскочили с коней и приготовились к битве. Хрут велел
своим людям не обращать внимания на разницу в числе и побежал навстречу врагам.
На голове у него был шлем, в одной руке — обнаженный меч, а в другой руке — щит.
Он был очень искусен в бою. Он был тогда в таком гневе, что не многие поспевали
за ним. Некоторое время обе стороны держались хорошо. Однако вскоре люди из
Лососьей Долины заметили, что у них не было никого, кто бы мог сравниться с
Хрутом, так как он убил двух людей с одного раза. Тогда люди из Лососьей Долины
запросили пощады. Хрут ответил, что они, конечно, получат пощаду. Слуги
Хёскульда, те, кто еще держался на ногах, все были ранены, а четверо были убиты.
Хрут отправился домой. Он был слегка ранен, а у его спутников были лишь
незначительные раны или совсем не было ран, потому что он все время был впереди
всех. Эта местность называется с тех пор Орростудаль (Долина Битвы), потому что
здесь они бились. Затем Хрут приказал зарезать скот.
О Хёскульде рассказывают, что он созвал людей, когда узнал о нападении, и
поскакал домой. Сразу же после этого вернулись домой его слуги. Они рассказали,
как плохо им пришлось. Хёскульд, услыхав это, рассвирепел и сказал, что Хруту
больше не удастся грабить его и убивать его людей. Весь день собирал он вокруг
себя людей. Тогда Йорунн, его хозяйка, завела с ним беседу и спросила о его
намерениях. Он сказал:
— Нет у меня никаких особых намерений, но я бы хотел, чтобы люди чаще говорили о
чем-нибудь другом, чем об убийстве моих слуг.
Йорунн ответила:
— Твой замысел чудовищен, если ты замыслил убить такого человека, как твой брат.
Ведь многие говорят, что если бы Хрут раньше получил часть имущества, то это
было бы на законном основании. А теперь он показал, что не хочет более быть
ущемленным в своих законных правах, как и подобает людям его происхождения.
Вступить в борьбу с тобой он решился, конечно, лишь после того, как обеспечил
себе некоторую поддержку могущественных людей, и мне говорили, что Торд Ревун и
Хрут не раз втайне сносились друг с другом. Такие вещи кажутся мне
немаловажными. А этот случай выступить против тебя должен был показаться Торду
благоприятным, раз само дело столь ясно. Ты знаешь также, Хёскульд, что с тех
пор, как была тяжба между Тордом Годди и Вигдис, ты не так дружен с Тордом
Ревуном, как раньше, хотя бы и умерил его враждебность подарками. Я думаю также,
Хёскульд, — продолжала она, — они полагают, что ты и твой сын Олав уж слишком
дали им почувствовать свое превосходство в силе. Теперь было бы благоразумнее,
чтобы ты предложил брату своему Хруту договориться на почетных условиях, потому
что от голодного волка следует ожидать нападения. Я думаю, что Хрут хорошо
примет это предложение, потому что, как мне говорили, он человек разумный; он,
верно, поймет, что это почетно для вас обоих.
Речи Йорунн очень умерили пыл Хёскульда. Ему показалось, что она говорит
правильно. Теперь от одного брата к другому стали ездить люди, которые были
дружественны им обоим, и передали Хруту от Хёскульда условия примирения. И Хрут
принял их хорошо. Он сказал, что, конечно, хочет примириться с Хёскульдом, что
давно они могли бы поладить, как подобает родичам, если бы Хёскульд поступал с
ним по закону. Хрут также сказал, что возместит Хёскульду ущерб, который он
неоднократно наносил ему. И этот спор между братьями, Хёскульдом и Хрутом, был
теперь разрешен и улажен. С тех пор они ладили друг с другом, как подобает
родичам.
Хрут занялся теперь своим хозяйством и стал именитым мужем. Он не стремился
принимать участие во многих делах, но в чем он участвовал, там он решал дело.
Хрут перенес свой двор в местность, что теперь зовется Хрутсстадир (Двор Хрута),
где и жил до самой старости. У него около дома было капище, следы которого еще
видны. Это место зовется теперь Тролласкейд (Дорога Троллей). Там пролегла
теперь большая дорога. Хрут женился и взял себе в жены женщину по имени Унн,
дочь Мёрда Скрипицы. Унн развелась с ним. Из-за этого началась распря между
людьми из Лососьей Долины и людьми с Фльотсхлида10 (Речной Склон). У Хрута была
вторая жена, она звалась Торбьёрг и была дочерью Армода. И третья жена была у
Хрута. Шестнадцать сыновей было у него и десять дочерей от этих двух жен. Как
рассказывают люди, однажды летом случилось так, что Хрут явился на тинг, и с ним
было четырнадцать сыновей. Упоминается об этом потому, что это придавало ему
величие и силу. Все его сыновья были достойными людьми.
XX
Теперь Хёскульд живет в своем дворе и приближается к глубокой старости, а
сыновья его уже взрослые. Торлейк поселился во дворе, Камбснес, и Хёскульд
выделил ему его долю. После этого он женился и взял в жены женщину по имени
Гьявлауг, дочь Арнбьёрна, сына Бьёрна Увертки и Торлауг, дочери Торда из Хёвди.
Это был почетный брак. Гьявлауг была женщиной красивой и очень гордой. Торлейк
был человеком не обходительным и чуть что брался за оружие. Хрут и Торлейк не
очень хорошо ладили. Бард, сын Хёскульда, оставался дома со своим отцом. Дел по
хозяйству было у него не меньше, чем у Хёскульда. Мало что говорится здесь о
дочерях Хёскульда. Но и они оставили потомство.
Олав, сын Хёскульда, теперь вырос и стал красивее всех людей, которых когда-либо
видели. Отменными были его оружие и одежды. Мелькорка, мать Олава, жила в
Мелькоркустадире, как было написано раньше. Хёскульд заботился о хозяйстве
Мелькорки меньше, чем прежде. Он говорил ей, что это не в меньшей степени дело
ее сына Олава, а Олав сказал, что окажет ей такую помощь, какую только сможет.
Мелькорка полагала, что Хёскульд постыдно обходится с ней. Она обдумывала, как
бы совершить что-нибудь такое, что Хёскульду было бы не по душе. Больше всего
помогал Мелькорке в ее хозяйстве Торбьёрн Хилый. Он предложил ей стать его
женой, после того как она некоторое время там прожила, но Мелькорка отклонила
сватовство.
У причала в Бордейре (Столовая Коса), в Хрутафьорде (Бараний Фьорд), стоял
корабль. Его хозяином был Эрн. Он был дружинником конунга Харальда, сына
Гуннхильд. Мелькорка завела речь со своим сыном Олавом, когда они были вместе, о
том, что она хотела бы, чтобы он отправился в дальние края навестить своих
знатных родичей:
— Потому что я сказала правду, что Мюркьяртан мой отец и что он король
ирландцев. Тебе теперь легко попасть на корабль в Бордейре.
Олав сказал:
— Я уже говорил об этом с моим отцом, и он не очень к этому склонен. Да и
имущество моего приемного отца таково, что оно состоит больше в землях и скоте,
чем в исландских товарах11.
Мелькорка ответила:
— Я не хочу, чтобы тебя продолжали называть сыном служанки, и если путешествие
задерживается из-за того, что у тебя, как ты полагаешь, не хватает богатства, то
я скорее соглашусь выйти замуж за Торбьёрна, если это даст тебе возможность
отправиться в путешествие, потому что я надеюсь, что он, получив мое согласие,
ссудит тебя товарами, в которых ты нуждаешься. Хорошо и то, что Хёскульда
постигнут таким образом два огорчения, когда он узнает обе вести: что ты
отправляешься в путешествие и что я выхожу замуж.
Олав сказал матери, что на то ее воля. Затем Олав сказал Торбьёрну, что он хотел
бы взять у него в долг товаров и готов отблагодарить его. Торбьёрн ответил:
— Это может случиться, только если я получу согласие Мелькорки. Тогда мое
имущество будет в твоем распоряжении.
Олав сказал, что все будет так, как следует. Тут они обсудили все, что было
нужно, и договорились, что все это должно произойти втайне.
В беседе с Олавом Хёскульд сказал, что он должен поехать с ним на тинг. Олав
ответил, что не может ехать из-за дел. Он сказал, что хочет построить загон для
овец близ Лаксы. Хёскульду понравилось, что он хочет трудиться по хозяйству.
Затем Хёскульд отправился на тинг, а в Ламбастадире12 (Двор Ламби) стали
готовиться к свадьбе. Олав один заключил брачный договор. Он получил вперед
тридцать сотен в товарах и не должен был ничего за это платить. Бард, сын
Хёскульда, был на свадьбе. Он был с ними в сговоре. И когда празднество
закончилось, Олав отправился к кораблю, обратился к его хозяину Эрну и
договорился о месте на корабле. Прежде чем Мелькорка рассталась с ним, она
передала Олаву большой золотой перстень и сказала:
— Это сокровище подарил мне мой отец на зубок, и я думаю, что он узнает его,
если увидит.
Еще вложила она в его руку нож и пояс и попросила его передать это ее приемной
матери.
— Я полагаю, что она признает эти вещи, — сказала она. И еще сказала Мелькорка:
— Я тебя хорошо снарядила, как только могла, и научила тебя говорить
по-ирландски, так что тебе будет безразлично, где бы ты ни оказался в Ирландии.
После этого они расстались. Когда Олав взошел на корабль, сразу поднялся
попутный ветер, и они вышли на парусах в море.
XXI
Вот Хёскульд возвращается домой с тинга и узнает эти новости. Они ему совсем не
нравятся. Но так как в деле были замешаны его родичи, он успокоился и оставил
все как есть.
Олав со своими спутниками плыл с попутным ветром и достиг Норвегии. Эрн стал
уговаривать Олава отправиться ко двору конунга Харальда. Он говорил, что конунг
оказывает великие почести многим мужам, которые ни в чем не превосходят Олава.
Олав сказал, что согласен на это. Олав и Эрн отправились тогда ко двору и
встретили там хороший прием. Конунг тотчас принял Олава как знакомого, из-за его
родичей, и предложил ему остаться у него. Гуннхильд оказала Олаву большое
внимание, как только узнала, что он племянник Хрута. Но многие люди говорили,
что она была бы рада беседовать с Олавом, даже если бы он не был обязан этим
кому-нибудь другому.
Олав стал печален, когда зима шла к концу. Эрн спросил, что его печалит. Олав
ответил:
— Я намереваюсь отправиться на запад за море, и для меня было бы очень важно,
если бы ты устроил так, чтобы поездка состоялась в течение этого лета.
Эрн попросил Олава не помышлять об этом и сказал, что не знает, будут ли
корабли, которые отправятся на запад за море. Гуныхильд вошла, когда они
беседовали, и сказала:
— Я слышу, что вы говорите так, как никогда прежде не бывало, — ваши мнения
расходятся.
Олав приветствовал Гуннхильд как подобает, но не прервал беседу. Затем Эрн ушел,
а Гуннхильд и Олав продолжали беседу. Олав сказал о своем намерении и объяснил,
как для него важно, чтобы путешествие совершилось. Он сказал, что, как ему точно
известно, король Мюркьяртан — отец его матери. Тогда Гуннхильд сказала:
— Я достану тебе средств для этой поездки, так что ты сможешь поехать с таким
великолепием, какого только пожелаешь.
Олав поблагодарил ее за эти слова. Затем Гуннхильд велела снарядить корабль и
собрать людей. Она попросила Олава сказать, сколько людей он хочет взять с собой
на запад за море. Олав сказал, что ему нужно шесть десятков человек, и прибавил,
что для него главное, чтобы они походили больше на воинов, нежели на торговых
людей. Она сказала, что все так и будет. Но один только Эрн назван из тех, кто
отправился с Олавом. Все люди были хорошо снаряжены.
Конунг Харальд и Гуннхильд проводили Олава на корабль и сказали, что к той
дружбе, которую они к нему питали, они добавляют еще пожелание, чтобы их удача
сопровождала его. Конунг Харальд добавил, что это им нетрудно, поскольку из
Исландии не появлялся при них человек более статный и красивый. Тут конунг
Харальд спросил, сколько ему лет. Олав отвечал:
— Теперь мне восемнадцать лет.
Король сказал:
— Такие, как ты, — это люди выдающиеся. Ведь ты еще недавно вышел из детского
возраста. Ты должен нас посетить сразу же по твоем возвращении.
После этого конунг и Гуннхильд пожелали Олаву счастливого пути. Затем Олав и его
люди взошли на корабль и немедленно отплыли.
Тем летом погода им не благоприятствовала: стояли густые туманы, а ветер, если и
был, то слабый или противный. Их далеко отнесло в море. Почти все, кто был на
корабле, думали, что они сбились в море с пути. Наконец случилось так, что туман
рассеялся и поднялся ветер. Тогда поставили паруса и начали совещаться, где
лежит Ирландия, и не могли договориться об этом. У Эрна было одно мнение, но
большая часть людей возражала ему и говорила, что Эрн совсем сбился с пути. Они
говорили, что решение должно принадлежать большинству. Затем предложили решить
Олаву, но Олав сказал:
— Я хочу, чтобы решение принадлежало тем, кто разумнее других. Потому что я
считаю, что совет неразумных людей тем менее нам пригоден, чем больше их
соберется вместе.
После того как Олав это сказал, спор прекратился, и Эрн теперь решал, куда
направить корабль. Они шли под парусами и день и ночь, и ветер все время был
слабый. Однажды ночью случилось, что сторожевые люди вскочили и велели всем
подняться как можно быстрее. Они сказали, что видят берег так близко перед
собой, что корабль чуть не уткнулся в него. Парус был поднят, и дул совсем
слабый ветер. Люди сейчас же поднялись, и Эрн велел переменить паруса и изо всех
сил постараться увести корабль от берега. Олав сказал:
— У нас нет здесь никакого выбора, так как я вижу, что волны разбиваются о
прибрежные камни у самой кормы корабля. Надо как можно скорее спустить паруса.
Мы примем решение, когда наступит день и можно будет узнать, что это за земля.
Затем они бросили якоря, и те сразу закрепились на дне. Много было разговоров в
течение ночи, куда это они прибыли. А при свете дня они поняли, что это была
Ирландия. Тогда Эрн сказал:
— Я полагаю, что мы причалили в неудачном месте, потому что эта местность
находится далеко от гаваней и от торговых стоянок, где чужестранцев встречают с
миром. Отлив оставил нас теперь на берегу, как рыбешку. И насколько мне известны
законы ирландцев, я думаю, что они назовут своим то добро, которое мы везем с
собой, потому что они считают потерпевшими кораблекрушение даже тех, чья корма
еще меньше обнажилась во время отлива.
Олав сказал, что им не нанесут вреда.
— Но я видел, — продолжал он, — как в начале дня на берег сбежалось множество
людей, и эти ирландцы поражены прибытием корабля. Затем сегодня утром, когда был
отлив, я видел, что рядом с этой косой есть морской рукав, из которого часть
воды не уходит в море. И если наш корабль не поврежден, то мы сможем спустить на
воду лодку и перетащим наш корабль туда.
Там, где они бросили якорь, дно было глинистое, и ни одна доска на их корабле не
была повреждена. Они перетащили корабль в указанное Олавом место и стали там на
якорь. Несколько позже множество людей явилось на берег. Затем два человека на
лодке подъехали к кораблю. Они спросили, кто владельцы этого корабля. Олав
ответил и вел речь по-ирландски, точно так, как они спросили. Однако, когда
ирландцы узнали, что прибывшие — норвежцы, то они потребовали, согласно своему
закону, чтобы те отдали свое добро, и сказали, что им не будет никакого вреда до
тех пор, пока король не вынесет решения. Олав отвечал, что таков закон, если у
торговых людей нет с собой толмача.
— Я же скажу вам по правде, — продолжал он, — что перед вами мирные люди. Однако
мы все же не сдадимся без сопротивления.
Тут ирландцы подняли боевой клич, вошли в воду и пытались втащить корабль с
людьми на берег. Там было так мелко, что вода достигала не выше подмышек, а тем,
кто был высок ростом, она достигала до пояса. Однако водоем, в котором плавал
корабль, был настолько глубок, что там нельзя было достать дна. Олав велел взять
оружие и встать по бортам корабля от носа до кормы. Они стояли настолько тесно,
что все было закрыто щитами. Снизу каждого щита высовывалось острие копья. Олав
встал на носу, и вот как он был вооружен: он был одет в броню, и на голове у
него был позолоченный шлем; он был опоясан мечом, рукоятка которого была
украшена золотом; в руке у него было копье с крючком, которым можно было также и
рубить, с великолепными украшениями на наконечнике; перед собой он держал
красный щит, на котором был нарисован золотой лев.
Когда ирландцы увидели это снаряжение, то их охватил страх, и они подумали, что
здесь не так легко будет отобрать имущество, как они полагали. Поэтому ирландцы
прекратили наступление и сгрудились толпой. Вскоре среди них пошли толки, что
это, очевидно, боевой корабль и что следует ожидать еще других кораблей. Поэтому
они спешно отправили весть королю. Это оказалось легко, потому что король
находился совсем недалеко на пиру. Он сразу прискакал вместе со своими людьми
туда, где стоял корабль.
Расстояние от корабля было достаточно близким, чтобы люди могли слышать друг
друга. Ирландцы не раз пытались поразить их стрелами, но Олав и его люди
остались невредимы. Олав стоял в снаряжении, которое было описано, и многие люди
с изумлением говорили, как статен тот человек, что ведет корабль. Но когда
спутники Олава увидели, что к ним приближается великое множество всадников, и
очень воинственных, то они притихли, потому что решили, что у тех большое
преимущество в числе. И когда Олав услышал разговор, который вели его люди, он
просил их не терять мужества.
— Потому что, — продолжал он, — дело наше принимает хороший оборот: ирландцы
сейчас приветствуют своего короля Мюркьяртана.
После этого те подскакали так близко к кораблю, что можно было слышать друг
друга. Король спросил, кто правит кораблем. Олав назвал свое имя и спросил, кто
тот статный рыцарь, с которым он ведет разговор. Тот отвечал:
— Меня зовут Мюркьяртан.
Олав сказал:
— Ты ли король ирландцев?
Тот отвечал, что это так. После этого король спросил о разных новостях. Олав
подобающим образом рассказал обо всем, о чем его спрашивали. Тогда король
спросил, откуда они держат путь и чьи они люди. И затем король спросил еще
подробнее о происхождении Олава, потому что король нашел, что этот муж
отличается высокомерием и желает отвечать лишь постольку, поскольку его
спрашивают. Олав сказал:
— Да будет вам известно, что мы плывем из Норвегии, и люди здесь на корабле —
дружинники конунга Харальда, сына Гуннхильд. Что же касается моего
происхождения, то я должен вам сказать, государь, что отец мой живет в Исландии
и его зовут Хёскульдом, — это человек знатного происхождения. А что касается
семьи моей матери, то я полагал бы, что вы знаете ее лучше меня, ибо мою мать
зовут Мелькорка, и мне поведали как истину, что она твоя дочь, король, и это она
понудила меня к столь долгому путешествию, и вот я жду с большим нетерпением,
что ты ответишь мне на мои слова.
Король промолчал, а затем стал говорить со своими людьми. Разумные люди хотели
узнать от короля, что было правдой в тех речах, которые произнес чужестранец.
Король отвечал:
— Легко увидеть по этому Олаву, что он знатного происхождения, будь он нам
кровный родич или нет. Явно также и то, что он превосходно говорит по-ирландски.
После этого король поднялся на стременах и сказал:
— Теперь слушай ответ на свои слова: я дарую пощаду всем вам, корабельщикам, а
что касается родства, о котором ты говоришь, то об этом мы еще должны будем
поговорить, прежде чем я сумею дать ответ.
После этого были переброшены сходни на берег, и Олав и его спутники сошли с
корабля. Ирландцы увидели тогда с изумлением, какие это были воинственные мужи.
Олав тут, как положено, приветствовал короля и снял шлем, и склонился перед
королем, а король принял его с величайшим радушием. Они продолжили свою беседу,
и Олав снова рассказал о своем деле и говорил долго и красноречиво. Кончил он
тем, что рассказал о золотом перстне на своей руке, который Мелькорка дала ему
при их расставании, и сказал так:
— Ты, король, подарил его ей на зубок.
Король взял кольцо и осмотрел его, и лицо его густо покраснело. Затем король
сказал:
— Приметы верны, но не менее того важно твое большое сходство с твоей матерью,
так что тебя можно узнать. И по этой причине я хочу немедленно признать наше
родство, Олав, и свидетелями этого будут люди, которые стоят здесь и слышат мои
слова. Прибавлю еще, что я приглашаю тебя со всеми твоими людьми к моему двору,
а почет, что должен быть тебе оказан, будет зависеть от того, что я найду в
тебе, когда больше тебя узнаю.
Затем король велел дать им верховых лошадей, и он назначил людей, которые должны
были позаботиться об их корабле и охранять их товары. Король поскакал в Дублин,
и народ почитал важным событием, что его сопровождал сын королевской дочери,
которая давным-давно была взята в плен и увезена пятнадцати лет от роду. Но
более всех была взволнована этой новостью приемная мать Мелькорки, хотя она
лежала в постели, обессиленная заботами и старостью. Все же она поднялась и
пошла без посоха навстречу Олаву. Тогда король сказал Олаву:
— Вот пришла приемная мать Мелькорки, и, верно, она захочет, чтобы ты рассказал
ей, как живет Мелькорка.
Олав встретил ее с распростертыми объятиями, и посадил старуху на свои колени, и
сказал, что ее приемная дочь живет в довольстве в Исландии. Тут Олав передал ей
нож и пояс, и старуха узнала эти вещи и заплакала от радости, говоря, что сын
Мелькорки поистине превосходный человек.
— Это, впрочем, у него от матери, — добавила она. Старуха была здорова всю зиму.
Королю мало приходилось отдыхать из-за вражеских набегов на западные земли. Всю
зиму король давал отпор викингам и разбойникам. Олав со своими людьми был на
королевском корабле, и худо приходилось тем, кому случалось встретиться с ними
лицом к лицу. Король обсуждал с Олавом и его спутниками все свои замыслы. Он
убедился, что Олав рассудительный человек и приучен к ратным подвигам. В конце
зимы король созвал тинг, и собралось много людей. Король встал и произнес речь.
Он начал так:
— Известно вам, что прошлой осенью сюда прибыл человек, сын моей дочери и
благородного происхождения также со стороны отцовского рода. Я почитаю Олава
таким достойным и воинственным мужем, каких в нашей стране мы и не сыщем. И я
хочу предложить ему стать королем после моей смерти, ибо Олаву более подходит
первое место в стране, чем моим сыновьям.
Олав поблагодарил его за это предложение любезными словами, но сказал, что не
хочет рисковать тем, что сыновья Мюркьяртана после смерти короля не примирятся с
этим и что лучше недолгая слава, чем долгое бесславие. Он сказал, что хочет
отправиться в Норвегию, как только корабли смогут безопасно отплыть от берега.
Он сказал, что мало будет утех у его матери, если он не вернется обратно. Король
предоставил решение Олаву. Затем тинг кончился. А когда корабль Олава был готов
к отплытию, король проводил Олава на корабль и подарил ему копье, отделанное
золотом, и меч искусной работы, и много другого добра. Олав пожелал взять с
собой приемную мать Мелькорки. Король сказал, что в этом нет надобности, и она
не поехала. Олав со своими спутниками взошел на корабль, и они простились с
королем как лучшие друзья. Затем они вышли на парусах в открытое море. Ветер был
у них попутный, и они достигли Норвегии, и весть о прибытии Олава
распространилась. Они втащили корабль на берег. Олав раздобыл лошадей и
отправился со своими спутниками к конунгу Харальду.
XXII
И вот Олав, сын Хёскульда, явился ко двору конунга Харальда, и конунг принял его
хорошо, а Гуннхильд еще лучше. Они пригласили его к себе и очень звали его. Олав
согласился и остался с Эрном при дворе конунга. Конунг и Гуннхильд оказывали
Олаву такой почет, какой не оказывался ими ни одному чужестранцу. Олав подарил
конунгу и Гуннхильд много редкостных сокровищ, которые он получил на западе, в
Ирландии. Конунг Харальд подарил Олаву к йолю полное одеяние из пурпурной ткани.
Так Олав спокойно провел зиму. А весной конунг и Олав вступили в беседу. Олав
попросил у конунга разрешения отправиться летом в Исландию.
— Мне надо посетить, — сказал он, — достойных родичей.
Конунг ответил:
— Милее всего было бы мне, если бы ты совсем остался со мной и занял здесь такое
положение, какого бы сам пожелал.
Олав поблагодарил конунга за оказанную ему честь, но сказал, что более всего
хочет отправиться в Исландию, если это не будет против воли конунга.
Тогда конунг ответил:
— Ты не встретишь в этом деле недоброжелательства, Олав. Летом ты отправишься в
Исландию, потому что я вижу, как сильно ты в мыслях своих стремишься к этому. Но
пусть тебя не заботят приготовления к отъезду, об этом позабочусь я сам.
На этом кончилась их беседа. Конунг Харальд велел весной спустить на воду
корабль. Это был торговый корабль, большой и крепкий. Конунг приказал нагрузить
этот корабль строевым лесом и полностью снарядить. И когда корабль был снаряжен,
конунг приказал позвать Олава и сказал:
— Этот корабль принадлежит тебе, Олав. Я не хочу, чтобы ты этим летом отправился
из Норвегии на чужом корабле.
Олав любезными словами поблагодарил конунга за его щедрость. Затем Олав стал
снаряжаться в путь. И когда корабль был снаряжен и поднялся попутный ветер, Олав
вышел в открытое море. Конунг Харальд и он расстались с величайшей сердечностью.
Олав плыл летом при попутном ветре. Его корабль пристал к берегу в Бордейре, в
Хрутафьорде.
О прибытии корабля тотчас стало известно, а также о том, кто его хозяин.
Хёскульд узнал о прибытии своего сына Олава, очень обрадовался и поскакал к
северу, к Хрутафьорду, с несколькими людьми. Радостной была встреча отца с
сыном. Хёскульд пригласил Олава к себе. Олав сказал, что принимает приглашение.
Олав велел вытащить свой корабль на берег и отправил свое добро на юг. Когда с
этим было покончено, Олав с одиннадцатью людьми поскакал на юг, домой в
Хёскульдсстадир. Хёскульд радушно принял своего сына. И его братья радушно
приняли его, а также все родичи его. Но дружнее всего он был с Бардом.
Путешествие Олава сделало его знаменитым. Стало также известным происхождение
Олава — то, что был внуком Мюркьяртана, короля ирландцев. Об этом говорили по
всей стране, а также о почестях, оказанных ему знатными людьми, когда он их
посетил. Олав привез с собой также большие богатства и оставался всю зиму у
своего отца.
Мелькорка тотчас навестила своего сына Олава. Олав принял ее с величайшим
радушием. Она задала много вопросов об ирландских делах, прежде всего о своем
отце и о других своих родичах. Олав рассказал ей все, о чем она спрашивала.
Затем она спросила, жива ли еще ее приемная мать. Олав сказал, что она еще жива.
Мелькорка спросила тогда, почему же он не захотел исполнить ее желание и не
привез старуху в Исландию. Тут Олав ответил:
— Люди в Ирландии, мать, были не очень-то расположены к тому, чтобы я увез твою
приемную мать оттуда.
— Быть может, это и так, — сказала она.
И тут стало очевидно, что это было ей очень не по душе.
У Мелькорки и Торбьёрна был сын, и он был назван Ламби. Он был человек высокий и
сильный, и похожий на своего отца лицом и нравом.
Когда Олав пробыл зиму в Исландии и пришла весна, отец и сын завели разговор о
намерениях Олава.
— Я хотел бы, Олав, — сказал Хёскульд, — чтобы ты подумал о женитьбе, а затем
стал хозяином на земле твоего вотчима в Годдастадире. Там много скота. С моей
помощью ты бы мог вести там хозяйство.
Олав ответил:
— Пока что я мало подумывал об этом. Не знаю, где живет та женщина, женитьба на
которой составила бы мое счастье. Ты понимаешь, что мне придется бросить взор
далеко вокруг, чтобы найти себе жену. Но я уверен, что ты не завел бы об этом
речь, если бы не имел в мыслях, как тут следует поступить.
Хёскульд сказал:
— Твое предложение справедливо. Есть человек по имени Эгиль. Он сын Скаллагрима.
Он живет в Борге на Боргарфьор-де. У Эгиля есть дочь, и зовут ее Торгерд. Я хочу
просить, чтобы ее отдали тебе в жены, потому что это самая достойная невеста для
тебя на всем Боргарфьорде и даже в более далеких краях. Весьма вероятно также,
что родство с людьми с Болот умножит твою славу.
Олав ответил:
— Я полностью вверяюсь в этом деле твоему усмотрению, и такое супружество, если
оно состоится, будет мне по нраву, но ты также понимаешь, отец, что меня мало
обрадует, если мы получим отказ. Хёскульд сказал:
— Попытаемся устроить это дело.
Олав попросил его действовать так, как он считает нужным. Подошло время тинга.
Хёскульд отправился на тинг из дому, и с ним много людей. Его сын Олав поехал
вместе с ним. Они покрыли свою палатку13. Там было много людей. На тинг явился
Эгиль, сын Скаллагрима. Все люди, которые видели Олава, говорили о том, какой он
красивый и статный. Его одеяние и оружие выделялись своим богатством.
XXIII
Рассказывают, что однажды отец и сын, Хёскульд и Олав, отправились из своей
палатки навестить Эгиля. Эгиль принял их хорошо, потому что он и Хёскульд знали
друг друга по многим беседам. Хёскульд обратился к нему от имени Олава и просил
руки Торгерд. Она также была на тинге. Эгиль благожелательно принял эти слова и
сказал, что слышал много хорошего об отце и сыне.
— Мне также известно, Хёскульд, — сказал Эгиль, — что ты человек знатного рода и
весьма почитаем, а Олав знаменит своим путешествием. И неудивительно, что такие
люди, как он, стремятся все вперед и вперед, потому что на его долю досталось и
благородное происхождение, и красота. Но я должен поговорить об этом с Торгерд,
потому что ни одному мужчине не удалось бы получить Торгерд без ее согласия.
Хёскульд сказал:
— Я хочу, Эгиль, чтобы ты поговорил об этом со своею дочерью.
Эгиль сказал, что так и будет. Тогда Эгиль пошел, отыскал свою дочь, и они стали
беседовать друг с другом. Эгиль сказал:
— Есть человек по имени Олав, и он сын Хёскульда. Он теперь самый знаменитый
человек. Его отец Хёскульд был здесь с поручением от Олава и сватался к тебе.
Это дело я целиком предоставил твоему решению. Теперь я хочу узнать твой ответ,
но нам кажется, что дать этот ответ будет нетрудно, потому что такое сватовство
почетно. Торгерд ответила:
— Я слышала, как ты говорил, что любишь меня больше, чем других своих детей, но
теперь мне думается, что это неправда, раз ты хочешь выдать меня замуж за сына
служанки, пусть он и красив, и превосходит всех.
Эгиль сказал:
— Ты не так хорошо наслышана об этом, как о других вещах. Разве ты не знаешь,
что он сын дочери Мюркьяртана, короля ирландцев? Род его матери гораздо знатнее,
чем род его отца, а родство и с этим родом не унизило бы нас.
Торгерд не хотела признать это. На том их беседа кончилась, и каждый остался при
своем мнении. На следующий день Эгиль пошел к палатке Хёскульда, и Хёскульд
принял его хорошо. Они завели беседу друг с другом. Хёскульд спросил, как
обстоит дело со сватовством. Эгиль дал понять, что он недоволен, рассказал, как
все было, и добавил, что не видит выхода. Хёскульд согласился с этим.
— Но я полагаю, — сказал он, — что у тебя были наилучшие намерения.
Олава при этой беседе не было. Затем Эгиль ушел. Тогда Олав спросил, как обстоят
дела со сватовством. Хёскульд сказал, что дело, видимо, задерживается из-за
Торгерд. Олав отвечал:
— Теперь случилось так, как я тебе предсказывал, отец, когда говорил, что мне
доставит мало радости, если я получу презрительный отказ в ответ на мое
сватовство. Это была скорее твоя мысль — начать это дело. Но теперь я сам хочу
позаботиться о том, чтобы это дело не кончилось ничем. Верно говорят, что чужие
услуги не доведут до добра. Я сразу же отправлюсь к палатке Эгиля.
Хёскульд сказал, чтобы он поступил как хочет. Вот как был одет Олав: на нем было
пурпурное одеянье, которое конунг Харальд подарил ему. На голове у него был
золотой шлем, а в руке он держал меч, который ему подарил король Мюркьяртан.
Хёскульд и Олав отправились к палатке Эгиля. Хёскульд шел впереди, а Олав сразу
же за ним. Эгиль принял их хорошо, и Хёскульд уселся возле него, но Олав
оставался стоять и озирался вокруг. Он увидел, что на поперечной скамье в
палатке сидит девушка. Она была красива, величава и нарядна. Он понял, что это,
несомненно, Торгерд, дочь Эгиля. Олав подошел к скамье и сел возле девушки.
Торгерд приветствовала его и спросила, кто он. Олав назвал свое имя и имя своего
отца.
— Тебе, верно, кажется, что сын служанки стал наглым, раз он решается сидеть
здесь и беседовать с тобой.
Торгерд ответила:
— Тебе, верно, памятно, что ты совершал подвиги более смелые, чем говорить с
женщинами.
Затем они начали беседовать друг с другом и проговорили весь день. Никто не
слышал, о чем они говорили. И прежде, чем их беседа пришла к концу, они позвали
Эгиля и Хёскульда. Речь снова зашла о сватовстве Олава. Торгерд теперь
покорилась решению своего отца. Тогда дело было легко доведено до конца, и
помолвка сразу была объявлена. Люди из Лососьей Долины выговорили себе почетное
условие: они брали невесту к себе в дом, и свадебный пир должен был состояться в
Хёскульдсстадире, за семь недель до окончания лета. Затем Эгиль и Хёскульд
расстались, и Хёскульд с Олавом отправились домой, в Хёскульдсстадир, и провели
все лето дома, и больше ничего не произошло.
Затем в Хёскульдсстадире начали готовиться к пиру и ничего не жалели, потому что
средств было в избытке. Свадебные гости прибыли к назначенному сроку. Людей из
Боргафьорда было великое множество. Там были Эгиль и его сын Торстейн. С ними
прибыла и невеста, и почетные гости со всей округи.
Много гостей собралось у Хёскульда, и пир был великолепный. Гости на прощанье
получили подарки. Олав подарил тогда Эгилю меч, сокровище Мюркьляртана, и у
Эгиля засверкали глаза при этом подарке. Других событий там не случилось, и все
отправились по домам.
XXIV
Олав и Торгерд жили в Хёскульдсстадире и сильно полюбили друг друга. Замечено
было всеми, что она была очень достойная женщина и не мешалась в чужие дела. Но
если она бралась за что-либо, то все должно было произойти согласно ее воле. Всю
эту зиму Олав и Торгерд жили попеременно то в Хёскульдсстадире, то у его
вотчима. Весною Олав стал хозяином в Годдастадире. Летом у Торда Годди открылась
болезнь, которая привела его к смерти. Олав приказал насыпать над мертвым курган
на мысе, который вдается в реку Лаксу и носит название Дравнарнес (Крапчатый
Мыс). Возле него имеется ограда, которая называется Хаугсгард (Курганная
Ограда).
Люди стали собираться вокруг Олава, и он стал большим хёвдингом. Хёскульд ничего
не имел против этого, он всегда желал, чтобы Олав принимал участие в решении
всех важных дел. Хозяйство Олава было самым богатым в Лососьей Долине. С Олавом
были два брата, оба они звались Ан. Одного из них звали Ан Белый, другого — Ан
Черный. Третий из людей Олава звался Бейнир Сильный. Это были работники Олава, и
все храбрые люди. У Торгерд и Олава была дочь по имени Турид.
Земли, которыми прежде владел Храпп, оставались заброшенными, как уже было
написано. Олав полагал, что они удачно расположены. Однажды он сказал своему
отцу, что им следовало бы послать людей к Торкелю Бахроме с предложением от
Олава купить земли в Храппсстадире и другие владения, прилегающие к нему.
Договориться об этом было нетрудно, и сделка вскоре была заключена, потому что
Торкель Бахрома понимал, что одна ворона в руке лучше, чем две вороны в лесу.
Они условились, заключая сделку, что Олав должен заплатить за землю три марки
серебра. Но не в равной мере была эта сделка выгодна для обеих сторон, потому
что это были обширные земли, красивые и весьма доходные. В речках там было много
лососей, а на море тюленьи лежбища. Там были также большие леса.
Невдалеке от Хёскульдсстадира, вверх по долине и к северу от Лаксы, в лесу была
вырубка, и там всегда собирался скот Олава, как при хорошей, так и при дурной
погоде. Однажды осенью Олав построил на этой вырубке двор из леса, который был
там срублен, а частью из прибойного леса. Это был большой двор. Зимой постройки
стояли пустыми. Олав хотел весной переселиться туда и велел пораньше собрать
свой скот, а его было теперь очень много, потому что тогда не было человека в
Брейдафьорде богаче скотом, чем Олав.
Олав шлет теперь своему отцу просьбу, чтобы тот вышел и посмотрел, как он будет
переселяться в новое жилище, и произнес бы слова, приносящие счастье. Хёскульд
сказал, что так и сделает. Олав все подготовил: впереди он велел погнать овец,
потому что они наиболее пугливы, за ними шел молочный скот, затем — нетели, а в
конце — лошади с вьюками. Люди были так расставлены среди скота, что он не мог
никуда сбиться в сторону. Начало стада достигло нового двора, когда Олав выходил
из Годдастадира, и нигде стадо не прерывалось14. Хёскульд стоял у дверей со
своими домочадцами. Тогда Хёскульд сказал, что приветствует своего сына Олава на
новом месте, и пусть он проживет там долгие годы.
— И такое у меня предчувствие, — добавил он, — что долго будет жить его имя.
Йорунн, его жена, сказала:
— У этого сына служанки столько богатства, что его имя и так будет долго жить.
. Как раз тогда, когда работники развьючили лошадей, Олав подъехал к дому. Тут
он сказал:
— Теперь будет удовлетворено любопытство людей, и они узнают то, о чем шли
беседы всю зиму: как будет называться этот двор. Он будет называться
Хьярдархольт (Стадный Холм).
Людям показалось, что это название хорошо придумано и соответствует тому, что
там происходило.
Теперь Олав занялся хозяйством в Хьярдархольте. Вскоре все было в прекрасном
порядке. Ни в чем там не было недостатка. Еще большей стала слава Олава. Многое
способствовало этому. Олава любили больше, чем других, потому что, когда он
брался улаживать споры между людьми, все были довольны его решениями. Его отец
усердно помогал ему добиться такого почета. Силу Олава составляло также свойство
с людьми с Болот. Олав считался самым знатным из сыновей Хёскульда.
В ту зиму, когда Олав впервые жил в Хьярдархольте, у него было много домочадцев
и работников. Вся работа была распределена между ними: один заботился о нетелях,
другой — о молочном скоте. Хлев был расположен в лесу, не очень близко от
жилища. Однажды вечером к Олаву пришел человек, который смотрел за нетелями, и
попросил его найти другого человека для этой работы.
— А я хотел бы заняться другой работой, — сказал он. Олав ответил:
— Я хочу, чтобы у тебя была та же работа, что и прежде.
Тот сказал, что он лучше вообще уйдет.
— Наверно, там что-нибудь неладно, — говорит Олав. — Вот я пойду сегодня вечером
с тобой, когда ты будешь привязывать скот в стойлах, и если я найду, что ты не
виноват, то я не стану тебя укорять. В противном случае тебе придется
поплатиться.
Олав взял в руку свое отделанное золотом копье, сокровище короля, и отправился
из дому вместе с работником. На земле кое-где лежал снег. Они подошли к хлеву.
Он был открыт. Олав велел работнику войти в хлев.
— Я буду гнать тебе нетелей, а ты будешь их привязывать, — сказал он.
Работник направился к двери хлева.
Не успел Олав опомниться, как работник бросился обратно и очутился в его
объятиях. Олав спросил, что его так испугало.
Тот ответил:
— Храпп стоит в дверях хлева и хочет схватить меня, но я сыт по горло схватками
с ним.
Тогда Олав подошел к дверям и направил на Храппа свое копье. Тот обеими руками
ухватился за наконечник копья и повернул его в сторону, так что древко тотчас
сломалось. Олав хотел броситься на Храппа, но тот провалился сквозь землю,
откуда он пришел, а у Храппа — его наконечник. После этого Олав с работниками
привязали в стойле нетелей и отправились домой. Олав сказал теперь работнику,
что он не будет упрекать его за его слова.
На следующее утро Олав отправился из дому туда, где Храпп был похоронен под
грудой камней, и велел раскопать могилу. Храпп лежал там, еще не разложившийся.
Олав нашел там также наконечник своего копья. Затем он приказал разжечь костер,
и Храппа сожгли на костре, а его пепел бросили в море. С тех пор ни одному
человеку Храпп не причинял вреда своим появлением.
XXV
Теперь следует сказать о сыновьях Хёскульда. Торлейк, сын Хёскульда, прежде чем
стать хозяином двора, много странствовал с торговыми людьми, и знатные люди
принимали его всюду, где он торговал. Он слыл выдающимся человеком. Он принимал
участие и в походах викингов и показал там пример молодеческой отваги.
Бард, сын Хёскульда, также странствовал с торговыми людьми, и его очень уважали
всюду, куда бы он ни приезжал, потому что он был превосходный человек и во всем
благоразумен. Бард женился и взял в жены девушку из Брейдафьорда по имени
Астрид. Она была из хорошего рода. Сын Барда звался Торарин, а его дочь — Гудню.
На ней женился Халль, сын Стюра Убийцы, и от них происходит длинный ряд
поколений.
Хрут, сын Херьольва, отпустил на свободу своего раба, которого звали Хрольвом, и
дал ему кое-какое имущество и место для жилья возле владений Хёскульда, и это
было настолько близко от границы их владений, что Хрут и его сыновья ошиблись и
поместили вольноотпущенника на землю Хёскульда. Он вскоре добыл себе здесь
большое имущество. Хёскульду не особенно понравилось, что Хрут у него под носом
поселил вольноотпущенника, и он попросил вольноотпущенника уплатить за землю, на
которой он живет.
— Потому что это моя собственность, — сказал он.
Вольноотпущенник пришел к Хруту и рассказал ему об их разговоре. Хрут велел ему
не тревожиться и ничего не платить Хёскульду.
— Я не знаю, — сказал он, — кому из нас принадлежит эта земля.
Вольноотпущенник вернулся тогда домой и жил на своей земле, как до того. Вскоре
после этого Торлейк, сын Хёскульда, по совету отца явился во двор к
вольноотпущеннику с несколькими людьми. Они схватили его и убили, и Торлейк
захватил для себя, а также для своего отца все имущество, которое
вольноотпущенник приобрел. Об этом узнал Хрут и не очень-то был доволен, так же
как и его сыновья. Почти все они были взрослыми, и казалось, что такая
многочисленная семья непобедима.
Хрут постарался выяснить, как смотрит на это дело закон. И когда это дело было
рассмотрено знатоками закона, то оно было решено не в пользу Хрута. Для этих
людей было важно, что Хрут поселил вольноотпущенника на земле Хёскульда без его
разрешения и что тот там добыл свое имущество. Торлейк убил его на земле своей и
своего отца. Хрут был недоволен решением, но все оставалось по-прежнему.
После этого Торлейк велел построить на границе между владениями Хрута и
Хёскульда двор, и называется он Камбснес15. Там Торлейк жил некоторое время, как
об этом было сказано прежде. У Торлейка и его жены родился сын. Мальчика
окропили водой и дали ему имя, и был он назван Болли. Он был очень красивым
ребенком.
XXVI
Хёскульд, сын Колля из Долин, заболел на старости лет. Он послал за своими
сыновьями и другими родичами. И когда они пришли, Хёскульд сказал братьям, Барду
и Торлейку:
— Я чувствую какое-то недомогание. Я никогда раньше не болел. Поэтому я думаю,
что от этой болезни я умру. Дело обстоит так, как вы знаете, что вы рождены в
браке и должны получить все имущество после меня. Однако есть у меня еще третий
сын, рожденный вне брака. И вот я хочу попросить вас, обоих братьев, чтобы вы
дали Олаву право на наследство и чтобы он, как и вы, получил третью часть.
Бард отвечал первым и сказал, что он поступит так, как хочет отец.
— Потому что я ожидаю от Олава почета для себя во всех отношениях, и притом тем
больше, чем он богаче.
Тогда Торлейк сказал:
— А я совсем не согласен, чтобы Олав получил право на наследство. У Олава уже
много другого добра. Ты, отец, уже много давал ему из своего имущества и долгое
время ставил нас, братьев, на второе место. Я не отдам добровольно ту часть,
которая принадлежит мне по рождению.
Хёскульд сказал:
— Вы не захотите отнять у меня право дать двенадцать эйриров моему сыну, который
со стороны матери принадлежит к такому знатному роду.
Торлейк с этим согласился.
Тогда Хёскульд велел принести золотое запястье, сокровище Хакона, — оно весило
одну марку, а также меч, который стоил половину марки золота, — сокровище того
же конунга, и дал их сыну своему Олаву, а также завещал ему удачу свою и своих
родичей и сказал, что он говорит это, хотя ему известно, что удача уже
поселилась в доме Олава. Олав взял сокровища и сказал, что посмотрит, как это
понравится Торлейку. Тот был недоволен и думал, что Хёскульд поступил с ним
коварно. Олав отвечал:
— Я не отдам сокровища, Торлейк, потому что ты при свидетелях позволил их отдать
мне. Посмотрим, удастся ли мне сохранить это имущество.
Бард сказал, что он согласен с желанием отца. После этого Хёскульд умер. Это
показалось большой утратой прежде всего для его сыновей, а также для всех
родичей и друзей. Его сыновья велели насыпать над ним большой курган. Лишь
немного добра дали ему с собой в могилу. И когда это было сделано, братья стали
говорить о том, что они хотят приготовиться к тризне по своему отцу, ибо таков
был обычай в те времена. Тут Олав сказал: