Мало! — победоносно заключила она. — Мы попросим еще об одном. Беги бегом, поторапливайся, попроси, чтобы наш сынок снова был живым»
(У. Джекобс. «Обезьянья лапка»)
Джад Крандал проснулся, будто его толкнули. Он едва не упал со стула. Долго ли спал, он не знал. Может, минут пятнадцать, а может, и часа три. Взглянул на часы: начало пятого. Ему казалось, что все вещи в комнате чуть сдвинулись с привычных мест. Спина затекла от долгого неподвижного сидения.
ДУРАЧИНА СТАРЫЙ! ИШЬ, УГОРАЗДИЛО ЗАСНУТЬ! НЕ КО ВРЕМЕНИ!
Однако он понимал, что не все так просто. Он не заснул, дожидаясь Луиса, а был УСЫПЛЕН.
И от этого осознания ему сделалось страшно. Но еще страшнее кольнул вопрос: а что его, собственно, разбудило? Похоже, какой-то шорох…
Он затаил дыхание, прислушиваясь: шуршит — точно бумажка о бумажку — лишь его собственное сердце.
Нет, не только! Вот тихонько скрипнула входная дверь. Но разбудило его нечто другое. Джад знал свой дом вдоль и поперек: как скрипят половицы, вздыхают ступеньки на лестнице, в какой трубе и как завывает ветер, особенно когда в ударе, как нынешней ночью. И этот скрип Джад распознал сразу же. Распахнулась тяжелая входная дверь на веранду. Ага, теперь понятно, что за звук разбудил его. То запела пружина калитки рядом с верандой.
— Луис, это вы? — на всякий случай окликнул Джад. Конечно же, не Луис. Незваный и нежданный гость пришел покарать старика за тщеславие и гордыню. В коридоре послышались медленные шаги. Они приближались к гостиной.
Джад хотел было еще раз окликнуть, но из горла вырвался лишь сип. Повеяло смрадом, мерзким и гнилым, иной раз так пахнет загаженное дно после отлива.
В полумраке Джад разглядел лишь силуэты привычных вещей: платяной шкаф Нормы, комод на высоких ножках, «горку» с посудой.
Старик попытался встать, но ноги сделались как ватные. «Мне не успеть!» — билась отчаянная мысль. А выдержать встречу с нежитью вот так, без подготовки, ему уже не по годам. Давняя встреча с Тимми Батерманом ужасна, а ведь тогда он, Джад, был куда моложе.
Дверь распахнулась, в комнате появились тени, одна — побольше, остальные — поменьше.
Ну и вонища.
В предрассветной мгле зашаркали нетвердые шаги.
— А, это ты, Гейдж? — Старик наконец совладал со своими ногами. Краешком глаза приметил длинную колбаску пепла в пепельнице. — Так, значит…
В комнате раздалось отвратительное мяуканье, кровь оледенела в жилах, в лед превратились и его старые кости. Выходит, не Луисов сын вернулся с кладбища, а безобразное чудище.
Однако Джад ошибся.
Мяукал Чер, сидя на пороге. Глаза у него светились, как две тусклые желтые лампы. Вот он перевел взгляд на своего спутника.
Джад попятился. Нельзя поддаваться этим зловонным оборотням. Его пробрала дрожь — незваные гости принесли с собой могильный холод.
Джад запнулся обо что-то, едва не упал — это кот урчал и ластился.
СПОКОЙНО! ЕЩЕ НЕ ВСЕ ПОТЕРЯНО! ВСЕ МОЖНО ПОПРАВИТЬ… НЕЖИТЬ МОЖНО СНОВА ОТПРАВИТЬ НА ТОТ СВЕТ… ХВАТИЛО БЫ СИЛ… ДА ВРЕМЕНИ — ВСЕ ОБДУМАТЬ.
Джад бросился к кухне, он вспомнил: там в ящике, рядом с раковиной, лежит тесак. Нетвердой слабой своей ногой он распахнул дверь на кухню. Он никак не мог рассмотреть того, кто пришел вместе с Чером. Но слышал дыхание, видел белеющую машущую руку, в ней что-то зажато, но что — не рассмотреть. Дверь за Джадом захлопнулась, он подбежал к столу, открыл ящик, нащупал деревянную, истонченную от времени рукоять тесака. Повернулся к двери, даже шагнул навстречу невидимому пока противнику. Он вновь обрел самообладание.
ПОМНИ, ПЕРЕД ТОБОЙ НЕ РЕБЕНОК! ПУСТЬ КРИЧИТ, НАДРЫВАЕТСЯ, КОГДА ПОЙМЕТ, ЧТО ТЫ ЕГО ПОРЕШИТЬ ЗАДУМАЛ. ПУСТЬ ПЛАЧЕТ. НЕ ПОДДАВАЙСЯ НА УЛОВКИ! ТЕБЯ ВОКРУГ ПАЛЬЦА ОБВОДИЛИ. И НЕ РАЗ, НЕ ДВА. ТЫ ПОПРАВИШЬ ВСЕ. СЕЙЧАС ИЛИ НИКОГДА.
Дверь на кухню открылась, впустив сначала кота. Джад коротко посмотрел на него и вновь вперил взгляд в дверь. Кухня выходила окнами на восток, жидкий, белесый рассвет уже заглядывал в дом. И все же еще темно, слишком темно.
Следом за котом вошел Гейдж Крид, в том же костюмчике, в котором его и похоронили. На плечах и лацканах пиджака нарос мох. Мягкие светлые волосы покрыты коркой земли. Глаза малыша глядели в разные стороны: один сосредоточенно косил влево, другой смотрел на Джада. Гейдж улыбался.
— Привет, Джад, — детским но отчетливым голоском пропищал он. — Я пришел, чтобы отправить в ад твою пакостную мерзкую душонку. Ты меня однажды крепко наказал. Неужели думал, что я не вернусь, не отомщу?
Джад поднял тесак.
— Иди сюда, иди. Сейчас разберемся, кто кому мстить должен.
— Норма умерла. Так что некому тебя оплакивать, — говорил меж тем Гейдж. — Какая ж она у тебя дешевка! Хуже любой потаскушки. Всем подряд давала, безотказно. Всем твоим друзьям. Особенно любила, когда ее в задницу… Сейчас она в аду, и жрет не пожрет старую блудню огонь вместе с ее артритом. Я сам ее там видел, Джад. Своими глазами.
Гейдж, или, точнее, тот бес, что вселился в его тело, нетвердо ступил раз-другой, оставляя на старом линолеуме грязные следы. Одну руку он держал перед собой, как для пожатия, другую прятал за спиной.
— Слушай, Джад, слушай, — прошептал Гейдж, раззявился, ощерив мелкие молочные зубы, и Джад услышал голос Нормы.
— КАК Я ПОТЕШАЛАСЬ НАД ТОБОЙ! КАК МЫ ВСЕ ПОТЕШАЛИСЬ!
— Хватит! — тесак в руке Джада дрогнул.
— А КАК Я РАЗВЛЕКАЛАСЬ В ПОСТЕЛИ И С ХЕРКОМ, И С ДЖОРДЖЕМ, ДА СО ВСЕМИ НАШИМИ ДРУЗЬЯМИ. Я ЗНАЛА, ЧТО ТЫ К ШЛЮХАМ БЕГАЕШЬ… НО ТЫ И НЕ ПОДОЗРЕВАЛ, ЧТО САМ ЖЕНИЛСЯ НА ШЛЮХЕ! ХА-ХА-ХА! МЫ СО СМЕХУ УМИРАЛИ, ДЖАД, НАД ТОБОЮ ПОТЕШАЯСЬ…
— Хватит! — заорал Джад и рванулся к маленькой, нетвердо стоящей на ногах фигурке в погребальном костюме. Но тут кот, таившийся подле колоды, на которой рубили мясо, прижав уши, бросился под ноги старику. Тот упал, тесак вырвался из руки и, проскользив по линолеуму, скрылся под холодильником.
Снова обвели вокруг пальца, пронеслось в голове у Джада. Одно утешение: в последний раз. Кот уселся старику на ноги, глаза у него горели. Из оскаленной пасти вырывалось злобное шипение. Гейдж сел Джаду верхом на грудь, злорадно ухмыляясь. Круглые глаза, обведенные темной каймой, лунами белели в полумраке. Гейдж вытащил из-за спины руку, и Джад увидел скальпель из Луисова черного чемоданчика.
— Боже правый! — только и вымолвил старик, успев заслониться правой рукой от удара. Но то ли он не рассчитал, то ли и впрямь что-то стряслось со зрением, только казалось ему, что скальпель мелькает и слева, и справа, не укрыться, не отвести удар. Что-то теплое струйкой побежало по щеке, и Джад все понял.
— Я же сказал, что отомщу! — пищало гадкое существо, дыша смрадом на Джада. — Отомщу! Будет по-моему!
Джад изловчился и поймал Гейджа за руку. Но кожа, точно старый пергамент, обратилась во прах. А скальпель оставил на ладони глубокую рану.
— Будет… по-моему!
И старик почувствовал еще один удар. А следом — еще и еще.
— Попробуй, глядишь, сейчас заведется, — сказал водитель грузовика, покопавшись в заглохшем моторе машины, которую Рейчел взяла напрокат.
Она повернула ключ, и мотор ожил, рыкнул.
Водитель, захлопнув крышку, склонился над окошком у руля, вытер руки большим синим платком. Симпатичный загорелый парень. Водительская шапка с названием фирмы лихо заломлена на затылок.
— Большое вам спасибо! — Рейчел едва не плакала. — Не знаю, что бы я без вас делала.
— Да тут и ребенок бы сумел наладить. Удивительно, ни разу не видел, чтоб с новыми машинами такое случалось.
— А что? В чем там дело?
— Да провод аккумулятора оборвался. Будто кто нарочно постарался.
— Некому вроде бы, — пожала плечами Рейчел. И снова подумала, как крепко держит ее, не пускает резина той рогатки — крепче на белом свете не сыскать.
— Может, растрясло на дороге… кто его знает. Ну, теперь не беспокойтесь. Ни один проводок не порвется, не соскочит. Я все надежно закрепил.
— Позвольте, я заплачу вам, — робко предложила Рейчел.
— Только не мне! Мы, шоферы, — рыцари дороги. Так и запомните.
Рейчел улыбнулась.
— Что ж… Еще раз — спасибо.
— Всегда рад помочь. — Парень широко улыбнулся, и улыбка эта словно вобрала всю свежесть, всю нежность зари.
Рейчел улыбнулась в ответ и принялась осторожно выводить машину на дорогу, веточкой отходившую от шоссе. Внимательно осмотрелась: нет ли поблизости машин? А через пять минут уже неслась по шоссе на север. Кофе помог больше, чем она думала. Сон как рукой сняло, взор прояснился. Но что-то опять бередило душу, прежнее чувство: все происходит с нею отнюдь не по ее воле. И теперь вот этот непонятно как оборвавшийся провод…
Кому-то нужно ее задержать пока…
Пока что? Она нервно рассмеялась.
ПОКА ПРОИСХОДИТ НЕПОПРАВИМОЕ.
Глупость какая-то. Смех, да и только. Однако Рейчел прибавила скорости.
5 часов утра. Джад все еще старается отвратить удары скальпеля, похищенного из черного чемоданчика его друга, доктора Луиса Крида; Элли, встрепенувшись, просыпается в Чикаго после очередного страшного сна, который, к счастью, ей никак не вспомнить; Рейчел сворачивает с шоссе на дорогу, минует кладбище, не подозревая, что в гробу ее сына покоится лишь искореженная лопата. Пересекает мост в четверть шестого, выезжает на дорогу к Ладлоу.
Первым делом нужно заехать к Джаду. Хоть обещание свое выполнит. Странно, «хонды» около их дома не видно. Может, Луис ее в гараж поставил. И весь дом какой-то сонный, чужой, будто обезлюдевший. И не подсказало ей чутье, что муж сейчас там.
Поставив машину рядом с Джадовой, Рейчел вылезла, огляделась. Выпала обильная роса, искрится в первых лучах солнца. Чирикнула и тут же примолкла ранняя птаха.
Полузабытое с детства радостное чувство — ты проснулась, вокруг никого, новый день не сулит ни забот ни хлопот, и одиночество совсем не гнетет, увы, не посетило Рейчел. Все вокруг какое-то первозданное и непреходящее. Но только не сегодня. Гнетет, сжимает сердце необъяснимая тоска. И не объяснить ее ни бешеными гонками вчера и сегодня, ни недавней утратой.
Она взошла на крыльцо, открыла дверь. Хотела было позвонить в старомодный колокольчик (он очаровал ее, когда она с Луисом пришла к Джаду в первый раз): стоит повернуть круглую ручку вправо, и раздается громкий, мелодичный звон — будто попадаешь в старые добрые времена.
Она уже протянула руку, но тут взгляд ее скользнул по полу, и она нахмурилась. На коврике у двери грязные следы. Ведут от входной калитки. Ступала очень маленькая нога. Детская нога. Странно: Рейчел ехала всю ночь, и дождя нигде не было. Ветрено, но сухо.
Рейчел опять засмотрелась на следы — чересчур, пожалуй, — и лишь усилием воли заставила себя поднести руку к звонку. Но тут же уронила ее.
ПРОСТО ВООБРАЖЕНИЕ РАЗЫГРАЛОСЬ. ПРЕДСТАВИЛА, КАК ПОРУШИТ ТИШИНУ ЗВОНОК. СТАРИК, НАВЕРНОЕ, ЕЩЕ СПИТ, А ТУТ КАК ЗАЗВЕНИТ! ВСКОЧИТ С ПЕРЕПУГУ…
Нет, не старика она боялась разбудить. Страх и беспокойство одолели ее еще в пути, когда то и дело клонило ко сну. Но сейчас страх обострился, и причиной тому — маленькие следы на крыльце. НОГА НЕ БОЛЬШЕ, ЧЕМ У…
Усталый цензор-мозг не успел пресечь крамольную мысль.
…ЧЕМ У ГЕЙДЖА!
ХВАТИТ! ЧУШЬ КАКАЯ-ТО!
И она крутанула ручку звонка. Зазвонило громче, чем ей помнилось, и совсем не так мелодично: как-то коротко и резко, со всхлипом. Рейчел отпрянула от двери, нервно рассмеялась. Хотя ей было совсем не смешно. Сейчас в прихожей зашаркает Джад. Но что-то не слышно его шагов. Тишина. Тишина в доме. Может, собраться с духом да еще раз покрутить красивую, кованую ручку. Но тут за дверью послышались звуки, которые Рейчел никоим образом не ожидала услышать здесь.
МЯУ!.. МЯУ!.. МЯУ!..
— Никак, Чер? — изумилась и перепугалась Рейчел. Прильнула к стеклянной двери, но увидеть ничего не удалось. С обратной стороны дверь занавешена белой шторой. Аккуратница и рукодельница Норма.
— Чер, это ты?
— Мяу!
Рейчел легонько толкнула дверь. Не заперта. Да, в прихожей, обвив хвостом лапы, сидел Чер. На шкурке Рейчел заметила темные пятна. Грязь, наверное. Но тут же обратила внимание на усы: на них висели красные капли.
Кот поднял лапу, принялся ее вылизывать, не спуская глаз с Рейчел.
— Джад! — снова позвала она, уже с тревогой. Вошла в дом. Тихо. Никто ей не отвечает.
Рейчел попыталась сосредоточиться, но почему-то опять наползали тусклые, нечеткие воспоминания о Зельде. Как болезнь скрутила ей руки и плечи; как билась в ярости больная голова об стену — в тех местах порвались обои и осыпалась штукатурка… И с чего бы ей сейчас вспоминать Зельду, если, быть может, в беде Джад? Вдруг упал, а сил подняться нет.
ДА, ДА, НУЖНО ДУМАТЬ ОБ ЭТОМ, А НЕ О СНАХ, ЧТО МУЧИЛИ В ДЕТСТВЕ: ОТКРЫВАЕТСЯ ШКАФ И ОТТУДА ВЫПРЫГИВАЕТ ЗЕЛЬДА. ПОЧЕРНЕВШЕЕ ЛИЦО, МЕРТВЫЙ ОСКАЛ… ИЛИ: ОНА, РЕЙЧЕЛ, СИДИТ В ВАННЕ И ВДРУГ ЗАМЕЧАЕТ, ЧТО СНИЗУ ИЗ-ПОД ВОДЫ НА НЕЕ СМОТРИТ ЗЕЛЬДА… А ТО КАЗАЛОСЬ, ЧТО ЗЕЛЬДА ПРЯЧЕТСЯ В ПОДВАЛЕ ЗА ОТОПИТЕЛЬНОЙ КОЛОНКОЙ.
Чер открыл пасть, блеснули острые зубы. Он снова мяукнул.
ПРАВ ЛУИС: НЕЛЬЗЯ БЫЛО КОТА КАСТРИРОВАТЬ. ОН СОВСЕМ ДРУГОЙ СТАЛ. ЛУИС ГОВОРИЛ, ЧТО ИСЧЕЗНУТ ВСЕ ИНСТИНКТЫ ХИЩНИКА. КАК БЫ НЕ ТАК. ЧЕР И СЕЙЧАС ОХОТИТСЯ. ВОТ…
— Мяу! — снова возопил кот, повернулся и припустил вверх по лестнице.
— Джад, где вы? — позвала Рейчел. — Наверху?
— Мяу! — ответил Чер уже с верхней лестничной площадки, точно отвечал за хозяина дома. И тут же исчез из вида.
А КАК ОН СЮДА ПОПАЛ? МОЖЕТ, ДЖАД ВПУСТИЛ? НО ЗАЧЕМ?
Рейчел нерешительно переминалась с ноги на ногу. Что же делать? Хуже всего прежнее ощущение: кто-то держит ее здесь и…
Но тут наверху кто-то сдавленно застонал, видно, от невыносимой боли. Похоже, Джад. Да, его голос. Наверное, УПАЛ В ВАННОЙ, СЛОМАЛ НОГУ ИЛИ ЗАШИБ БОК. У СТАРИКОВ КОСТИ ХРУПКИЕ… ТАК ЧТО ЖЕ ТЫ СТОИШЬ, МНЕШЬСЯ-ЖМЕШЬСЯ, БУДТО В УБОРНУЮ ПРИСПИЧИЛО? У ЧЕРА НА УСАХ КРОВЬ! ДЖАД В БЕДЕ! А ТЕБЕ ХОТЬ БЫ ЧТО! ДЕЙСТВУЙ ЖЕ!
— Джад! — позвала она, и опять в ответ — надрывный стон.
Рейчел взбежала по лестнице на второй этаж. Здесь она еще не была, к тому же в коридоре темно — единственное окно выходило на запад. Коридор прям и широк, перила вишневого дерева отливали атласом. На стене висела картина с изображением Акрополя и…
(СЛУЧИСЬ, ЗЕЛЬДА И ВПРЯМЬ ПРЕСЛЕДОВАЛА ТЕБЯ ВСЕ ВРЕМЯ, ОНА СЕЙЧАС ОКАЖЕТСЯ ВОТ ЗА ЭТОЙ ДВЕРЬЮ СПРАВА: СКРЮЧЕННАЯ СПИНА, ТОШНОТВОРНЫЙ ЗАПАХ МОЧИ И СМЕРТИ. ОНА ДОЖДАЛАСЬ СВОЕГО ЧАСА, ЯВИЛАСЬ ЗА ТОБОЙ.)
…Снова донесся стон, еще тише, кажется, из-за второй двери справа.
Рейчел решительно направилась к ней. Каблучки громко цокали по дощатому полу. Ей казалось, что она становится меньше и меньше, не годами, а телом. Картина с Акрополем все выше и выше, а стеклянная ручка двери уже вровень с лицом. Рейчел не успела протянуть руку, как дверь распахнулась.
На пороге стояла Зельда!
Скрюченная, перекошенная, словно горбунья-карлица, чуть более полуметра ростом. На ней почему-то костюм, в котором хоронили Гейджа. Но нет, ошибки не может быть, перед ней Зельда. Глаза горят безумным огнем, лицо налилось черной кровью. И голос, голос Зельды: Я ПРИШЛА ЗА ТОБОЙ, РЕЙЧЕЛ. Я СКРУЧУ ТЕБЯ В БАРАНИЙ РОГ, БУДЕШЬ, КАК Я. И С ПОСТЕЛИ БОЛЬШЕ НЕ ВСТАНЕШЬ… НЕ ВСТАНЕШЬ… НЕ ВСТАНЕШЬ…
На плечо ей вспрыгнул Чер. А перед глазами все маячило лицо Зельды, расплывалось, изменялось… Рейчел с ужасом увидела, что перед ней вовсе не Зельда! Как могла она так непростительно обознаться! Конечно, это Гейдж. И лицо не почерневшее, а просто грязное, запачканное кровью. И какое-то неестественно пухлое, будто у неумело сшитой куклы.
Рейчел позвала сына, открыла объятия. Он подбежал, взобрался к ней на руки, свою же ручонку держал за спиной, словно готовился преподнести букет, собранный на соседской лужайке.
— А у меня, мамуля, для тебя кое-что есть! — пропищал он. — У меня что-то есть! Что-то есть для тебя!
Луис Крид проснулся. В глаза било яркое солнце. Он попытался встать, но спину пронзила боль, и он поморщился, откинулся на подушку, оглядел себя с головы до ног. Так. Значит, уснул не раздеваясь. Боже правый!
Он полежал еще несколько времени, собирась с силами, чтобы побороть отупелую неподвижность каждого сустава. Наконец сел на постели.
— Вот, черт! — прошипел он. Комната кружилась перед глазами, но видел он все четко. В спине пульсировала боль — как в гнилом зубе. Он повернул голову — шея точно на ржавых шарнирах. Но хуже с коленом. Мазь ни капельки не помогла. Нужно было сделать себе укол сильных гормональных лекарств. Даже штанина на колене натянулась — так распухло, словно там воздушный шар упрятан.
— Да, расшибся я крепко, — пробормотал Луис. — В жизни так не доставалось.
Он медленно, с натугой согнул ногу, свесил с постели, губы у него побелели. Разогнул, попробовал снова согнуть, вслушиваясь в боль, стараясь определить, сколь плохи его дела, если…
ГЕЙДЖ! ОН, НАВЕРНОЕ, УЖЕ ВЕРНУЛСЯ!
Забыв о боли, Луис вскочил на ноги, заковылял к двери, направился к комнате Гейджа. Пусто. Заглянул в спальню Элли — никого. Припадая на больную ногу, зашел в пустующую «гостевую» комнату, окна ее выходили на шоссе. Ни души. Но…
Он заметил, что напротив, у дома Джада, стоит машина — прямо за его грузовичком.
Ну и что?
А то, что, наверное, стряслась беда.
Луис отдернул занавеску, пригляделся. У соседского дома стоит маленькая синяя машина. На крыше свернулся клубочком — должно быть, спит — Чер.
Луис долго и внимательно рассматривал машину. К Джаду кто-то приехал, что ж в этом особенного? А Гейджа ждать еще рано. Помнится, Чер объявился дома за полдень. А сейчас только девять утра. Чудесного майского утра. Сейчас он спустится на кухню, заварит кофе, наложит на колено согревающий компресс и…
А ЧТО ЭТО КОТ ОБЛЮБОВАЛ МАШИНУ?
— Да брось ты свои страхи! — вслух отчитал он себя и заковылял вниз. Кошки — народ вольный, где хотят, там и спят.
НО ВЕДЬ ЧЕР ДАВНО УЖЕ НЕ БЕГАЕТ ЧЕРЕЗ ДОРОГУ.
— Вот зануда! — опять выговорил он себе. И застыл на середине лестницы. С чего это он сам с собой разговаривает? Нехороший симптом. Похоже…
ЧТО ЖЕ ПОВСТРЕЧАЛ ОН НОЧЬЮ В ЛЕСУ? — вдруг нежданно-негаданно забрела в голову мысль. Он снова закусил губу, как от острой боли, когда поднимался с постели. Да приснилась ему эта встреча. Приснился же диснеевский парк, вот и переплелись одни сны с другими. Во сне чудовище будто бы прикоснулось к нему, враз испоганив все добрые помыслы и чаяния. Это Вендиго. И Луис превратился не в медведя, а в отца людоедов. Во сне он снова оказался на Кошачьем кладбище, но не один, а с Биллом и Тимми Батерманами. И Джад вроде был там, но только будто неживой, как привидение. Он держал на поводке своего Пестрого. И Лестер Морган с быком Ханратти на толстой цепи тоже очутился рядом. Ханратти лежал на боку и ворочал глупыми, злобными глазами. Почему-то и Рейчел была с ними. Она, наверное, за обедом разлила томатный соус или клюквенный сок — на платье остались красные пятна.
И тут из-за горы валежника высунулась — выше самых высоких деревьев — огромная, чешуйчатая, как у змеи желтокожая голова. Глаза — точно две большущие лампы, а уши — да это вовсе не уши! Это рога, тяжелые гнутые. Таков Вендиго — зверь, порожденный женщиной и принявший обличье гигантской ящерицы. Он указывал на всех, кто был с Луисом, пальцем с загнутым когтем, тоже подобным рогу. А люди задирали головы, стараясь рассмотреть исполинское чудище.
— Хватит! — прошептал Луис и вздрогнул, испугавшись собственного голоса. Сейчас он пойдет на кухню, приготовит себе завтрак, как будто ничего не случилось. Обычный холостяцкий завтрак: пара бутербродов с яйцом под майонезом и сладким луком — сплошной холестерин, зато вкусно. Он чувствовал, что от него пахнет потом, грязью, но все же решил повременить с душем. Раздеться — задача не из простых. Как бы не пришлось за скальпелем в чемоданчик лезть да разрезать штанину. Иначе больное колено не вызволить. Негоже так использовать медицинские инструменты, но обычным кухонным ножом, да и ножницами жесткую джинсовую ткань не одолеть.
Но прежде нужно позавтракать. Из гостиной он, однако, прошествовал к входной двери, снова взглянул на синюю машину у дома Джада. На ней блестели капельки росы, значит, приехала до рассвета. Чер по-прежнему сидел на крыше, но уже не спал. Казалось, взгляд мутных желто-зеленых глаз нацелен прямо на Луиса.
Луис быстро отошел от двери, словно уличенный в подглядывании.
На кухне громыхнул сковородой, поставил ее на плиту, достал из холодильника яйца. Вокруг все чисто, прибрано. Он попытался насвистеть какую-то мелодию — тогда бы окончательно все встало на свои места в это утро, но не получилось. Все вроде в порядке, но это лишь видимость. Дом пугает пустотой, к тому же воспоминания ночи не оставляли. Нет, не все в порядке. Жизнь пошла вкривь и вкось. Над ней нависла пугающая тень.
Волоча распухшую ногу, Луис зашел в ванную, принял две таблетки аспирина, запил апельсиновым соком. Пока он ковылял обратно к плите, зазвонил телефон.
Луис не поспешил к нему, а лишь неуклюже повернулся и глупо уставился на аппарат. Так новичок, попав в круговерть хитрой игры, вдруг понимает, что ни шиша в ней не смыслит.
НЕ БЕРИ ТРУБКУ! НЕ НУЖНО! ХОРОШИХ ВЕСТЕЙ НЕ ЖДИ! ЭТОТ СЛЕД ЗАВЕДЕТ ЕЩЕ ДАЛЬШЕ ВО ТЬМУ, А ХОЧЕТСЯ ЛИ ТЕБЕ ЗНАТЬ, ЧТО ТАМ? ВРЯД ЛИ. ТАК ЧТО НЕ БЕРИ ТРУБКУ. БЕГИ! БЕГИ! САДИСЬ В МАШИНУ И — ПРОЧЬ ОТСЮДА. ТОЛЬКО НЕ БЕРИ ТРУБКУ.
Подойдя к двери ванной, он дотянулся до телефона, опираясь рукой о сушилку для волос — так удобнее всего говорить. Звонил Ирвин Гольдман. Луис не успел ответить на приветствие: он увидел на полу в кухне маленькие грязные следы. Сердце в груди замерло, глаза полезли на лоб. Увидь он себя в зеркало, решил бы, что перед ним — портрет сумасшедшего, как изображали их в стародавние времена. Да, это следы Гейджа. Гейдж был здесь, был всю ночь. Но где же он сейчас?
— Луис, это Ирвин звонит… Алло! Вы меня слышите? Алло!
— Привет, Ирвин, — бросил в трубку Луис, и ему вдруг стало ясно, что сейчас скажет старик. Ясно, почему появилась синяя машина. Все ясно. Вот куда привел след из тьмы. Еще немного, и Луис доберется до самого конца. Только стоит ли? Стоит! Он кашу заварил, ему и расхлебывать.
— Я уж подумал, что нас разъединили, — донесся голос Гольдмана.
— Нет, нет. Просто трубка из рук выскользнула, — спокойно объяснил Луис.
— Рейчел добралась благополучно?
— Да, конечно! — кивнул Луис, вспомнив синюю машину, на которой расположился Чер. Взгляд же его был прикован к грязным следам на полу.
— Мне нужно с ней поговорить! — продолжал Гольдман. — Срочно! Об Эйлин.
— Об Элли? А что с ней?
— Да лучше я с Рейчел…
— Ее сейчас дома нет, — оборвал его Луис. — Уехала в магазин. Хлеба, молока надо купить. Так что с Элли? Выкладывайте, Ирвин.
— Нам пришлось положить ее в больницу, — неохотно признался тот. — Ее кошмары по ночам замучили. То и дело истерика… Она…
— Ей дали транквилизаторы?
— Чего-чего?
— Ну, успокоительное, — нетерпеливо пояснил Луис.
— Да, да, конечно. Какую-то таблетку проглотила и уснула.
— Она что-нибудь рассказывала? Почему так напугалась? — Луис так стиснул трубку, что побелели костяшки пальцев.
На другом конце провода наступила долгая, тягостная пауза. Луис, набравшись терпения, выжидал.
— Это Дора страшно напугалась, — заговорил наконец Ирвин. — А девочка много чего наговорила, уж потом расплакалась — слов не разобрать. А Дора, так прямо…
— Так что же Элли сказала?
— Что Великий и Ужасный убил маму. Ну, правда, она чуть по-другому произнесла: Веуикий и Ужасный, так Волшебника страны Оз наша старшая дочка, Зельда, звала. Право, Луис, мне б удобнее у Рейчел спросить: что вы рассказывали Эйлин о Зельде. О том, как она умерла?
Луис закрыл глаза. Земля уходила из-под ног. Голос старика Гольдмана звучал далеко-далеко, за пеленой тумана.
ВАМ МОГУТ И ГОЛОСА ПРИСЛЫШАТЬСЯ. НО ЭТО ВСЕГО ЛИШЬ ГАГАРЫ, ОНИ В КАРЬЕРЕ, К ЮГУ ОБОСНОВАЛИСЬ. А ЗВУКИ ИШЬ КАК РАЗНОСЯТСЯ.
— Луис, вы меня слышите?
— Элли поправится? — спросил Луис, слыша и свой голос словно издалека. — Что говорят врачи?
— Последствия шока после похорон, — ответил Гольдман. — Ее осмотрел мой врач Латрон. Толковый. И человек хороший. Говорит, сейчас у нее лихорадочное состояние. А проспится, может, и не вспомнит ни о чем. А Рейчел, по-моему, лучше вернуться. Я что-то за нее побаиваюсь. Да и вам, Луис, надо бы приехать.
Луис не ответил. Бог все видит, как учит Библия. Луис, хотя и простой смертный, тоже видел сейчас все, и особенно отчетливо — грязные следы на полу.
— Луис, Гейджа больше нет. Я понимаю, с этим трудно смириться и вам, и Рейчел. Но дочь-то ваша жива, и ей нужны отец с матерью.
КАК НИ ТРУДНО, А Я СМИРИЛСЯ. ТЫ, ИРВИН, СТАРЫЙ БЕЗМОЗГЛЫЙ ПЕРДУН, НО БЕДА, ЧТО ПРИШЛА В ВАШ ДОМ АПРЕЛЬСКИМ ДНЕМ 1965 ГОДА, ЧЕМУ-ТО ТЕБЯ НАУЧИЛА. ТЫ НАЧИНАЕШЬ ЧУВСТВОВАТЬ ЧУЖОЕ ГОРЕ. ДА, Я НУЖЕН СЕЙЧАС ДОЧЕРИ, НО ПРИЕХАТЬ НЕ СМОГУ. БОЮСЬ… ДО СМЕРТИ БОЮСЬ… ЧТО СВОИМИ РУКАМИ ПРИКОНЧИЛ СОБСТВЕННУЮ ЖЕНУ.
Луис принялся разглядывать руки, под ногтями грязь, вроде той, что оставили на полу маленькие ноги.
— Да, я все понимаю, — ответил он. — Приедем как можно быстрее. Может, даже сегодня, если успеем. Спасибо.
— Мы сделали все, что в наших силах, — сказал Гольдман. — Правда, уж и сил-то, может, не осталось, Луис. Ведь мы старики. И, похоже, смолоду стариками были.
— Что-нибудь еще она сказала? — спросил Луис.
Ответ Гольдмана прозвучал похоронным колокольным звоном.
— Да много чего… Помню только одну фразу: «Паксо говорит, слишком поздно…»
Луис положил трубку, словно во сне направился было к плите, то ли готовить завтрак, то ли убрать все — он и сам толком не знал. Но до плиты не дошел, вдруг накатила дурнота, серая пелена застилала глаза, и он упал в обморок. Обморок — иначе состояние и не определить. Он не потерял сознание враз, а начал падать в какую-то туманную бездну, кувыркаясь, выписывая немыслимые сальто и пируэты. Но вот он ударился больным коленом об пол, и ярким огнем полыхнула в мозгу боль, Луис не удержался и застонал. Из глаз брызнули слезы. Он согнулся в три погибели, чтобы унять боль.
Наконец, шатаясь, поднялся. В голове, на удивление, прояснилось. С чего бы?
Снова — в последний уже раз — ему нестерпимо захотелось убежать. До чего ж приятно нащупать в кармане брюк ключи от машины! Сядет в «хонду» и махнет прямо в Чикаго. Заберет Элли — и прочь. Гольдман, конечно, почует неладное, но Луис все равно заберет дочь, чего бы это ни стоило.
Но тут же рука разжалась, выпустила ключи. Не от тщетности сознания своей вины, не от отчаяния или неизбывной усталости.
Снова на глаза попались маленькие грязные следы. Цепочкой они потянутся за ним через всю страну — сначала в Иллинойс, потом — во Флориду — по всему белу свету. Что твое, то твое, не избавиться, не отмахнуться.
И в один прекрасный день, открыв дверь, он увидит на пороге Гейджа, точнее, страшное его подобие, мертвый оскал, желто-зеленые глаза, отупелый (но себе на уме!) взгляд. Или: зайдет Элли принять душ, а в ванне лежит Гейдж, тело испещрено шрамами — память о дорожной катастрофе. Лежит чистый, но от него разит землей, могилой, тленом.
Да, рано или поздно такой день наступит, Луис не сомневался.
— Как я мог так глупо, так опрометчиво поступить? — вопрошал он вслух пустую комнату, уже нимало не смущаясь. — Как я мог?
ТОБОЙ ДВИГАЛА НЕ ГЛУПОСТЬ, А ОТЧАЯНИЕ. ХОТЬ И МАЛЕНЬКАЯ, А ВСЕ-ТАКИ РАЗНИЦА. ИНДЕЙСКИЙ МОГИЛЬНИК — ТОЧНО КОЛДОВСКОЙ АККУМУЛЯТОР. БЫЛ РАЗРЯЖЕН, А СЕЙЧАС, НАОБОРОТ, НАПОЛНЕН ЭНЕРГИЕЙ. ДЖАД ПРАВ: МАЛО-ПОМАЛУ ПОДПАДАЕШЬ ВЛИЯНИЮ ЭТОЙ СИЛЫ. И ЗАРЯЖАЕТСЯ ЭТОТ ДЬЯВОЛЬСКИЙ АККУМУЛЯТОР НАШИМИ ЛЮДСКИМИ БЕДАМИ И ГОРЕМ. И СИЛА ЕГО УДВАИВАЕТСЯ, УТРАИВАЕТСЯ, УДЕСЯТЕРЯЕТСЯ. НО НЕ ТОЛЬКО БЕДАМИ И НЕВЗГОДАМИ ЛЮДЕЙ ЖИВЕТ ЧУДОВИЩЕ. ОНО ЕЩЕ ПОЖИРАЕТ РАЗУМ. И ТЫ УЖЕ НЕСПОСОБЕН ПОНЯТЬ И ПРИНЯТЬ ТВОРЯЩЕЕСЯ ВОКРУГ — ВРОДЕ БЫ НЕ ТАКАЯ УЖ ОПЛОШНОСТЬ, С КАЖДЫМ МОЖЕТ СЛУЧИТЬСЯ. НО ТЫ ЗА НЕЕ ОХ КАК ДОРОГО ЗАПЛАТИЛ: ПОТЕРЯЛ ЖЕНУ, ЛУЧШЕГО ДРУГА (ПО ВСЕЙ ВЕРОЯТНОСТИ), НЕ ГОВОРЯ УЖ О СЫНЕ. СТОИТ ЧУТЬ ЗАМЕШКАТЬСЯ, НЕ ПРОГНАТЬ ЧУДИЩЕ, ПОСТУЧАВШЕЕ В ДВЕРЬ ЗА ПОЛНОЧЬ, И ВСЕ: ТЕБЯ ПОГЛОТИТ ТЬМА.
ПОРА, КАЖЕТСЯ, СВЕСТИ СЧЕТЫ С ЖИЗНЬЮ, промелькнула у Луиса мысль. ВИДНО, ТАКАЯ СУДЬБА ВЫПАЛА. ВСЕ НЕОБХОДИМОЕ — ПОД РУКОЙ. ТЕМНЫЕ СИЛЫ ВЕРХОВОДЯТ И ВЕРХОВОДИЛИ ЗДЕСЬ ИЗНАЧАЛЬНО. ОНИ ПРИВЕЛИ МЕНЯ К ИНДЕЙСКОМУ МОГИЛЬНИКУ, СВЕЛИ ЛИЦОМ К ЛИЦУ С ВЕНДИГО ИЛИ КАК ТАМ ЕГО. ОНИ ВЫТОЛКНУЛИ НАШЕГО КОТА НА ДОРОГУ ПОД МАШИНУ, ДА И ГЕЙДЖА НЕБОСЬ ТОЖЕ. ЭТИ СИЛЫ И РЕЙЧЕЛ ПОЗВОЛИЛИ ВЕРНУТЬСЯ В НУЖНОЕ ИМ ВРЕМЯ. И ВОТ ТЕПЕРЬ, ОЧЕВИДНО, МНЕ ПРЕДСТОИТ УБИТЬ СЕБЯ… ЧТО, СОБСТВЕННО, СОВПАДАЕТ И С МОИМ ЖЕЛАНИЕМ.
НО ВЕДЬ НУЖНО ПОКОНЧИТЬ СО ЗЛОМ, ВЕРНО?
ВЕРНО. Давно пора.
Надо отыскать Гейджа. Он где-то неподалеку.
Луис пошел по следам — через столовую, гостиную — ко входной двери. На крыльце следы почти затерялись: поднимаясь по ступенькам, Луис, сам не замечая, затоптал их.
В доме же цепочка следов тянулась к спальне. Неужто он был там? — изумился Луис. И увидел открытый чемоданчик с инструментами.
Обычно он раскладывал их тщательно и аккуратно. Сейчас же все вверх дном. Пропажу Луис обнаружил быстро. Закрыв лицо руками, он застыл. Из горла вырвался не то хрип, не то стон отчаяния. Но вот он снова открыл чемоданчик и начал перебирать содержимое.
Скорее — вниз!
Скрипнула дверь кладовки. Прошуршала створка кухонного шкафа. Потом со стуком закрылась, скрежетнул консервный нож, открывая банку. Хлопнула напоследок гаражная дверь, и дом затих. Такой же тихий и пустой стоял он и тем августовским днем, когда дожидался новых хозяев… вскорости ему выпадет та же участь — ждать новых людей. Может, молодоженов, обремененных пока не детьми, а лишь мечтами и планами. Современные молодые люди, любители французского вина и немецкого пива. Он — банковский служащий, она — не работает, хотя и имеет диплом специалиста по гигиене полости рта или, там, трехгодичный стаж работы фельдшера-окулиста. Он будет без счету жечь дрова в камине, она — натянув плисовые штаны с высоким поясом, будет прогуливаться на поле миссис Винтон, собирая осенние травы для настольного гербария. Волосы у нее, конечно, собраны в «хвостик» — этакая яркая соломенная запятая на фоне тоскливого серого неба. И невдомек ей, что небо это недавно бороздил неведомый и невидимый ныне «ястреб». Новые хозяева будут гордиться, что им все суеверия — трын-трава; будут кичиться своим хладнокровием и практичностью. Похвастают перед друзьями: дескать, за бесценок дом купили. Почему-то его срочно продавали, не иначе на чердаке привидение живет. И выпьют за благополучную жизнь, кто немецкого пива, кто — французского вина. Потом поиграют в трик-трак или еще как-нибудь.
Не исключено, что у них будет собака.
Луис остановился на песчаной обочине, пропустил грузовик с минеральными удобрениями из Оринко и лишь тогда перешел дорогу, как на привязи таща за собой длинную утреннюю тень.
Чер приметил его издали. Сел на крыше машины, насторожился.
— Привет, котяра, — бросил Луис, вглядываясь в примолкший соседский дом. — Жрать небось хочешь?
И поставил банку с кошачьими консервами на передок машины. Чер тотчас же соскочил с крыши и принялся есть. Луис, не сводя глаз с кота, сунул руку в карман. Чер обернулся, напружился, словно почуял неладное. Луис улыбнулся, отступил на шаг, и Чер повернулся к банке. Луис достал из кармана шприц. Разорвал упаковку, наполнил морфином из большой — на несколько доз — ампулы, спрятал ее в карман и подошел к коту. Тот опять недоверчиво повернулся. Луис снова улыбнулся.
— Ешь, давай, Чер. Как там поется? Раз-два, горе — не беда!
Он погладил кота, тот даже подставил спину, но едва вернулся к еде, как Луис проворно завалил вонючего кота на бок и всадил иглу в заднюю лапу.
Чер забился у него в руках, зашипел, засучил лапами, но Луис держал крепко, пока не ввел весь яд. Только тогда отпустил. Кот, шипя, как раскаленная сковорода, соскочил с машины, в желто-зеленых глазах полыхнула злоба. Шприц с иглой так и остались в ноге, потом игла обломилась. Но Луис не обращал внимания. Его ждали другие заботы.
Кот бросился было к дороге, потом, будто вспомнив о чем-то, — обратно к дому. Но ступал уже нетвердо. Сумел-таки добраться до крыльца и упал подле нижней ступеньки. Дышал он все тише и тише.
Луис мельком оглядел машину. Да, его догадка подтвердилась, но сердце, сделавшееся вдруг тверже камня, не дрогнуло: на сиденье сумочка жены, ее шарф, конверт авиакомпании «Дельта» с торчащими билетами.
Он повернулся к крыльцу. Кот лежал неподвижно, бока больше не вздымались. Чер умер. Во второй раз.
Луис перешагнул через кота и взошел на крыльцо.
— Гейдж!
В прихожей сумеречно и прохладно. Короткий зов Луиса упал во мрак, точно камень в глубокий колодец. Луис бросил еще один:
— Гейдж!
Тишина. Даже часы в гостиной остановились. Сегодня утром их некому завести.
На полу он увидел следы.
Луис прошел в гостиную. Тяжелый прокуренный воздух. У окна стоит Джадово кресло. Стоит наискось, будто хозяину пришлось внезапно вскочить. На подоконнике — пепельница с недокуренной, но истлевшей до серой пепельной колбаски, сигаретой.
ДЖАД СИДЕЛ У ОКНА И ЖДАЛ. КОГО? РАЗУМЕЕТСЯ, МЕНЯ. ЖДАЛ, КОГДА Я ПРИЕДУ ДОМОЙ. НО ЧТО-ТО ЕМУ ПОМЕШАЛО. ПРОГЛЯДЕЛ ОН МЕНЯ.
Строгой шеренгой выстроились четыре банки из-под пива. Мало выпил, чтоб ко сну потянуло. А может, встал да в туалет вышел? Нет, нет, все это совсем не случайно. Грязные следы видны и у самого кресла. А меж ними — слабые, едва различимые отметины кошачьих лап. Будто Чер нарочно ступал след в след с Гейджем. Потом они, видно, пошли в гостиную.
С замирающим сердцем подошел Луис к двери, распахнул… Вон, раскинув ноги, лежит Джад. На нем старые рабочие штаны, фланелевая рубаха в клетку. Старик лежал в луже стылой крови. Луис заслонился рукой, отказываясь верить своим глазам. Но никуда не денешься: мертвый Джад укоризненно смотрел на него. А может, он корил себя за то, что привел в движение эту адскую мясорубку.
ДА ЕГО ЛИ ЭТО ВИНА? В ЧЕМ ОН ВИНОВАТ? — размышлял Луис.
Ведь ему обо всем рассказал Стенни Б., а тому — его отец, узнавший об индейском могильнике от своего отца, последнего торговца с микмаками, француза, жившего на севере страны еще при президенте Франклине Пирсе.
— Прости, Джад, — прошептал Луис.
Но Джад все так же укоризненно смотрел на него.
— Прости, если можешь, — повторил Луис.
Время вдруг повернулось вспять, и Луис увидел себя в этом доме в прошлом году на День Благодарения. Нет, не в ту зловещую ночь, когда они с Джадом тащили кота, а за их праздничным столом с индейкой, которую подала Норма. Они сидели, шутили, смеялись. Мужчины пили пиво, у Нормы в руках был стакан белого вина. Старушка расстелила белую батистовую скатерть, по углам поставила красивые серебристые канделябры, а он… А он сейчас той же скатертью накрывает тело Джада. Она опускалась неровно, как парашют, но, слава Богу, прикрыла лицо покойного. И сразу же на белом шелке проступила неровными розовыми лепестками кровь.
— Прости! — повторил в третий раз Луис. — Если можешь…
Вдруг что-то шерохнуло над головой и Луис оборвал себя на полуслове. Звук тихий, но отчетливый. ДРАЗНЯЩИЙ. Несомненно. Наверху хотели, чтобы Луис услышал.
Он быстро унял дрожь в руках. Подошел к кухонному, застланному клетчатой скатертью столу, достал из кармана три шприца, сорвал обертку, выложил в ряд. Извлек три большие ампулы, наполнил морфином шприцы. Доза такая, что лошадь с ног свалит или быка — Ханратти, к примеру. Спрятал шприцы в карман, вышел из кухни, миновал гостиную и остановился у лестницы наверх.
— Гейдж!
Из сумрака лестничной площадки раздался смешок, тусклый и недобрый, от чего у Луиса мурашки побежали по спине.
Луис медленно начал подниматься. До чего ж долог путь на второй этаж. Наверное, так, целую вечность, поднимается на эшафот приговоренный узник со связанными за спиной руками, понимая, что вот-вот присутствие духа покинет его, и сердце зайдется от страха.
Вот и второй этаж. Луис не спускал глаз со стены, а руку не вынимал из кармана. Долго ли, коротко ли он стоял — неизвестно. Снова ему показалось, что рассудок помрачается. Он физически ощущал это. Любопытно. Наверное, так же в лютую зимнюю пургу чувствует себя дерево (если деревья вообще способны чувствовать), с непосильной шапкой снега — вот-вот переломится. Любопытное ощущение. Занятное.
— Гейдж, хочешь со мной во Флориду?
Опять смешок.
Луис обернулся и увидел жену, которой некогда он приносил розу в зубах. Сейчас она лежала в коридоре на полу, раскинув ноги, как и Джад, затылком упираясь в стену. В такой неудобной позе иногда засыпают, зачитавшись.
Луис подошел к ней.
ПРИВЕТ, РОДНАЯ, ВОТ ТЫ И ДОМА.
Обои на стене забрызганы кровью. Сколько ударов нанесли ей? Десять? Двадцать? Кто знает. И все — его собственным скальпелем.
Вдруг в этом мертвом теле он увидел свою жену и закричал!
Крик его носился по пустому дому, населенному лишь мертвыми. Он кричал, выпучив глаза, посинев лицом от натуги, волосы у него стояли дыбом. Каждый крик — словно поминальный набат. Не об утраченных любимых горевал он. Крики его — это зов человека, теряющего разум. Все страшные картины недавнего былого вдруг разом окружили: вот на лазаретном ковре умирает Виктор Паскоу; возвращается домой Чер, а на усах у него — клочья зеленого мусорного мешка; бейсбольная шапка Гейджа, полная крови, валяется на дороге; но страшнее всего — видение на Божкиной топи: огромное чудище, валящее деревья, чудище с горящими глазами, Вендиго, злой дух северных стран, нежить, чье прикосновение пробуждает людоедские инстинкты.
Нет, Рейчел не просто убита.
Кто-то мучил ее и после смерти!
(Тррр-ах!)
Так происходит короткое замыкание или молния сражает наповал. Таким ударом или электрическим разрядом прислышался Луису скрип двери.
Он вскинул голову, готовый закричать: перед ним стоял Гейдж, губы у него были в крови, капельки стекали с подбородка. Он скалил зубы, сжимая в руке Луисов скальпель.
От первого удара Луис инстинктивно увернулся. Скальпель чуть не задел лицо, а Гейдж, вложив всю силу в удар, едва устоял. ТАКОЙ ЖЕ НЕУКЛЮЖИЙ, КАК И ЧЕР, пронеслось в голове у Луиса. Он подставил ногу, и Гейдж свалился на пол. Подняться он не успел. Луис оседлал его, коленом прижав к полу руку со скальпелем.
— Нет, не возьмешь, — заверещал оборотень. Лицо исказилось, его дергали судороги. В бессмысленных глазах запечатлелась лишь злоба. — НЕТ! ВРЕШЬ! НЕ ВОЗЬМЕШЬ!
Луису удалось вытащить из кармана шприц. Времени терять нельзя. Существо на полу ерзало, извивалось, билось рыбой, скользкое и верткое… Оно ни за что не расстанется со скальпелем, как ни выкручивай, ни ломай руку. Всякий раз, когда Луис заглядывал ему в лицо, он, казалось, видел разное: то мертвые глаза Джада, то изуродованный череп Виктора Паскоу, его шарящий по комнате взгляд; то, словно в зеркале, он видел себя, бледного, обезумевшего; то на него таращилась низколобая ужасная морда лесного страшилища: мертвые желтые глаза, вывалившийся длинный и острый раздвоенный язык. Чудище скалилось и шипело…
— Нет! Ни за что! Не выйдет! — Оборотень бился и извивался под Луисом. Он выронил шприц, и тот укатился в конец коридора. Луис поспешно достал второй и, не мешкая, всадил его в ногу Гейджа.
Оборотень заорал, еще пуще забился на полу, едва не сбросил Луиса. Он выхватил и третий шприц и воткнул иглу Гейджу в плечо. Потом встал и медленно пошел по коридору. Гейдж тоже поднялся и, шатаясь, двинулся за отцом. Шаг, другой, третий — и скальпель вывалился из руки, вонзился в пол и задрожал. Еще десяток шагов — и погасли желтые злобные глаза. Гейдж упал на колени.
На мгновение перед Луисом предстал его сынишка, неподдельный, как есть. Смотрел он жалобно и с мукой.
— Папуля! — воскликнул он и упал лицом вниз.
Луис постоял над телом, ожидая подвоха. Но нет, поверженный не вскакивает, нацелив на Луиса когтистые лапы. Луис нащупал на шее пульс, и не отнимал руку, пока не прекратилось биение. Все. Смолкло сердце. Больше ждать нечего. Нечего.
Луис встал, отошел в конец коридора. Сел, сжавшись в комок. Хотелось сделаться маленьким-маленьким. И вроде бы удалось. Но для этого пришлось сунуть в рот большой палец.
Часа два он просидел не двигаясь. Но вот в помраченном разуме забрезжила мысль, такая очевидная, простая и… страшная. Громко чмокнув, вытащил изо рта палец. Луис поднялся. РАЗ-ДВА, ГОРЕ — НЕ БЕДА!
Взяв простыню в комнате, где скрывался Гейдж, он завернул тело жены, осторожно и нежно. Он что-то напевал, но не замечал этого.
В гараже у Джада он нашел бензин. Целую канистру. Она стояла рядом с косилкой. Хватит и еще останется. Начал Луис с кухни, где под «праздничной» скатертью покоился Джад. Потом он перешел в гостиную, плеснул янтарно-желтого бензина на ковер, диван, журнальную полку, стулья; потом через коридор в спальню. Стойкий запах бензина разнесся по всему дому.
Спички лежали на стуле, где Джад держал свои бесценные часы-луковицу и пачку сигарет. Уже стоя на крыльце, Луис чиркнул спичкой и, не глядя, бросил через плечо. Пламя занялось мгновенно, с жадностью набросившись на дом. Луису даже стало припекать затылок. Он закрыл входную дверь, постоял немного на крыльце, глядя, как за занавесками — рукоделием Нормы — пляшет пламя. Потом прошелся по веранде: сколько вечеров скоротал он здесь с Джадом за бутылкой пива. С тех пор минула целая вечность. А пламя за стеной рокотало, набирало силу.
Луис спустился с крыльца.
Стив Мастертон вывернул из-за поворота рядом с домом Луиса и сразу же увидел дым, нет, не в доме приятеля, а напротив, где жил один старый чудак.
Стив решил проведать Луиса. Что-то с ним неладно. Чарлтон рассказала о звонке Рейчел накануне. И Стив ума не мог приложить, куда девался Луис и что он замышляет.
Конечно, беспокойство его основывалось лишь на предчувствии. Вот и решил, дабы успокоить совесть, съездить и разведать, что да как, все ли в порядке, если вообще уместно говорить о «порядке», когда у человека погиб сын.
Кудесница-весна, как по мановению волшебной палочки, исцелила даже завсегдатаев лазарета. И Шурендра со спокойной совестью отпустил Стива: если кто вдруг и заболеет, он справится в одиночку. Стив чуть не бегом бросился к мотоциклу, вызволенному из гаража после зимнего затвора лишь на прошлой неделе, и помчался в Ладлоу. Спешка его отчасти была оправданной: тревога не давала покоя. Более того, ему почему-то казалось, что его помощь запоздает. Глупо, конечно, сравнивать, но чувствовал он какую-то безысходность, как и прошлой осенью, когда случился на их голову Паскоу. Оторопь и безысходность. Стив вовсе не считал себя верующим (напротив, в колледже он даже целый год ходил в атеистический кружок и бросил лишь по совету — конечно, сугубо личному, неофициальному — курсового наставника. Тот намекнул, что это может помешать Стиву получить потом стипендию), но полагал, что, исходя из теории биоритмов, подвержен предчувствиям, как и любой смертный. Безусловно, смерть Паскоу задала мрачный тон всему последующему году. Удачным его не назовешь. Двое родственников Шурендры угодили за решетку в Индии по какому-то политическому делу. Шурендра даже сказал, что, похоже, одного — любимого дядюшки — уже в живых нет. Шурендра не сдержал слез, что особенно напугало Стива: индус всегда отличался кротостью и смирением. Матери Чарлтон удалили почти всю грудь. И старшая медсестра не очень-то верила, что мать долго протянет. А самому Стиву после смерти Паскоу довелось хоронить четверых: сестру жены (погибла в автомобильной катастрофе), двоюродного брата (глупая смерть из-за спора по пьянке. Брат решил доказать, что без труда залезет на столб электропередачи, его убило током), деда и Луисова сынишку.
Луис был очень симпатичен Стиву. И, конечно, хотелось удостовериться, что у него все в порядке. Бедняга и так хлебнул горя.
Увидев клубы дыма, Стив подумал, что косвенно и к этой беде приложил руку Виктор Паскоу. С его смертью словно рухнула стена, защищавшая простых людей от невзгод. Глупо, конечно, так думать. Вон же дом Луиса, стоит как ни в чем не бывало. Белый, тихий, типичный для Новой Англии домик, красивый в лучах утреннего солнца.
К дому старика уже сбегался народ. Стив поставил мотоцикл около гаража Луиса и увидел, что в горящем доме напротив кто-то взбежал на веранду, бросился к двери, но тут же отступил. И вовремя: от жара внутри лопнула и разлетелась вдребезги стеклянная панель входной двери. Пламя с ревом вырвалось наружу. Окажись глупый храбрец сейчас на пороге, он бы вмиг сварился заживо.
Стив, спешившись, зачарованно смотрел на огонь, напрочь забыв о Луисе. Издревле тайна огня привлекала людей. Зевак собралось немного, с полдюжины. Они в отличие от безрассудного смельчака держались поодаль. С треском и звоном вышибло окна на веранде. Осколки стекла, словно пули, носились в воздухе. Горе-храбрец пригнулся и побежал прочь. Пламя жадными руками щупало стены, слущивая старую краску. На глазах у Стива занялось легкое кресло черного дерева и, сухо потрескивая, вмиг сгорело.
Перекрывая шум пожара, храбрец-спасатель прокричал чуть не радостно: «А ведь сгорит домина! Дотла сгорит! — видно, не понимая, сколь неуместен и кощунствен его восторг. — Если Джад дома, значит, совсем спятил! Сколько раз я ему говорил, не держи креозот у печки, не держи!»
Стив хотел было крикнуть: а вызвали пожарную команду? Но тут же услышал близящийся вой сирен. Не одна машина спешит! Молодцы соседи. Но прав, к сожалению, безумец-храбрец, дом, похоже, сгорит дотла. Огонь вырывался уже изо всех окон. Фронтон превратился в огненную, почти бесплотную арку над зеленым, крытым дранкой навесом крыльца.
Стив обернулся, вспомнив про Луиса. Впрочем, будь Луис дома, не усидел бы, выскочил бы.
Но вдруг краешком глаза Стив приметил кое-что. За подъездной дорожкой, за гаражом, расстилалось, чуть забирая в гору, поле зеленой и уже высокой тимофеевки. Едва приметно бежала в траве тропинка, неширокая, но тщательно выкошенная, как площадка для гольфа. Тропинка виляла по склону холма и исчезала в лесу, зеленым густым гребнем вставшем на горизонте. А там, где сходилась светлая зелень поля с темной — леса, приметил Стив некое движение. Что-то белое блеснуло на солнце и пропало — Стив не успел приглядеться. Все же показалось ему, что какой-то мужчина тащит огромный белый куль.
ЭТО ЛУИС, ни с того ни с сего подсказало ему чутье. ЭТО ЛУИС. СПЕШИ, ЗАДЕРЖИ ЕГО. СТРЯСЛАСЬ БЕДА И ЕЩЕ ОДНОЙ НЕ МИНОВАТЬ, ЕСЛИ НЕ ЗАДЕРЖАТЬ ЛУИСА.
Стив нерешительно остановился у дорожки к гаражу, переминаясь с ноги на ногу, дрожа всем телом.
Э-Э, СТИВ, ДА ТЫ ПЕРЕПУГАЛСЯ, ЧУТЬ В ШТАНЫ НЕ НАЛОЖИЛ!
Да, перепугался. Да, чуть в штаны не наложил. Хотя и сам не мог понять — с чего бы? Что-то… что-то МАНИЛО, да, именно манило на эту тропу, убегающую в лес, куда-то же она ведет? Разумеется. Для того и проторена.
ТЫ, ЧУЧЕЛО, ПРО ЛУИСА НЕ ЗАБУДЬ! ТЫ ВЕДЬ К НЕМУ ПРИЕХАЛ, А НЕ В ЛЕСОЧКЕ ПОГУЛЯТЬ!
— Чего у тебя там, Ренди? — прокричал отважный доброхот. Голос, хотя и с хрипотцой, звучал на редкость бодро.
Ответ Ренди потонул в вое пожарных сирен, но Стив все же разобрал:
— Дохлая кошка.
— Сгорела, что ль?
— Не похоже, — ответил Ренди. — Просто дохлая.
И, словно короткая эта перекличка имела отношение к мыслям Стива, память безжалостно вернула его к человеку на тропе. Да, это Луис.
Отвернувшись от пожарища, он рысцой побежал по тропе. Вспотел, пока добежал до леса. Зато там, под сенью крон, приятно и прохладно. Пахнет хвоей, смолой, живым деревом.
В лесу Стив побежал быстрее. Он и сам не понимал, что подгоняет его, почему так тревожно-отчаянно колотится сердце. Дышал он тяжело, с присвистом. Вот тропа пошла под гору, ноги, казалось, бежали сами собой, да и тропа, на удивление, расчищена и ухожена. Однако к воротцам Кошачьего кладбища Стив подошел лишь быстрым шагом. В правом боку кололо и припекало. Взгляд его долго не задержался на сходящихся кругами могилках, на жестяных и дощатых памятниках ребячьим любимцам. Он сразу приметил главное: на дальнем краю поляны творилось нечто невообразимое. Луис, вопреки земному притяжению, легко взбирался почти на отвесную гору валежника. Под ноги он не глядел, взгляд завороженно устремлен вперед, так порой ходят во сне лунатики. На руках он держал огромный белый сверток, блеснувший на солнце и привлекший внимание Стива. Теперь, присмотревшись, Стив безошибочно угадал: в белой простыне завернуто тело, да и вон торчит нога в черной туфле на низком каблуке. У Стива голова пошла кругом, он догадался: Луис несет куда-то тело жены. Сам он был седой как лунь.
— Луис! — окликнул его Стив.
Но тот не обернулся, не остановился. Взобравшись на вершину, принялся спускаться на другую сторону.
ОН УПАДЕТ, вдруг подумалось Стиву. ПОКА ЕМУ ПРОСТО ЧЕРТОВСКИ ВЕЗЕТ, НО ОН НЕПРЕМЕННО УПАДЕТ И, ДАЙ БОГ, ЕСЛИ ТОЛЬКО НОГИ СЕБЕ ПЕРЕЛОМАЕТ…
Но Луис не упал. Спустившись, он исчез из вида на некоторое время, потом снова появился.
— Луис! — что было мочи крикнул Стив.
На этот раз Луис остановился и обернулся. Стив остолбенел: друг не только поседел всплошную, он и лицом превратился в древнего старика.
Поначалу он не признал Стива. Мало-помалу память его включалась, вот шевельнулись губы. Никак хочет улыбнуться, догадался Стив.
— Видите, Стив, — заговорил Луис слабым дрожащим голосом. — Иду ее хоронить. Придется голыми руками землю копать. Боюсь, до вечера не управлюсь. Земля там каменистая. А вы уж не помочь ли мне хотите?
Стив открыл было рот, но не смог произнести и слова. Несмотря на изумление, смешанное с ужасом, он и впрямь хотел бы помочь. Сейчас здесь в лесу это вроде само собой разумеется… вроде естественно.
— Луис, — выдавил он наконец, — что стряслось? Ради Бога, объясните, что стряслось? Она… тоже сгорела?
— Я упустил время с Гейджем, — сказал Луис. — Что-то вселилось в него, пока я сидел сложа руки. С Рейчел все выйдет по-другому. Вот увидите, Стив. Я уверен!
Он зашатался, и только сейчас Стив понял, что у друга помутился разум. К тому же, видно, он безмерно устал. Очевидно, для Луиса лишь последнее обстоятельство имело какое-то значение.
— Да, помощь не помешала бы, — сказал он.
— Мне ни за что через эту кучу не перебраться, даже возжелай я вам помочь.
— Пустяки! Переберетесь. Ступайте уверенно и под ноги не смотрите — в этом, Стив, вся хитрость.
Сказав так, он повернулся, и, не отвечая на оклик Стива, скрылся в лесу. Мелькнула меж деревьями белая простыня и исчезла.
Стив подбежал к груде валежника, начал карабкаться. Сначала уцепился руками, подтянулся, нашел, куда поставить ноги. Его охватило радостное возбуждение, будто вдохнул чистого кислорода. Он ПОВЕРИЛ в свои силы и одолел этот барьер! Быстро, твердо шагая с ветки на ветку, он скоро добрался до вершины. Постоял, чуть покачиваясь, глядя, как далеко в лесу шагает по тропинке Луис. Вот обернулся, посмотрел на Стива, по-прежнему прижимая к груди тело жены, спеленутое окровавленной простыней.
— Вам может всякое прислышаться. Голоса, например. Но это всего лишь гагары за карьером к югу. Звуки далеко разносятся. Странно.
— Луис…
Но тот уже отвернулся.
Стив начал было опускаться, чтобы догнать его.
ЧТО Ж, ЕСЛИ ЕМУ НУЖНА ПОМОЩЬ, ПОЧЕМУ БЫ НЕ ПОМОЧЬ. ВЕДЬ Я ЖЕ САМ ЭТОГО ХОЧУ. А ПУТЬ, ВИДНО, НЕБЛИЗКИЙ, ДА И ИНТЕРЕСНО: А ЧТО ТАМ, ДАЛЬШЕ? ВЕДЬ ЭТО… ЭТО… ТАК ВАЖНО. ТУТ КАКАЯ-ТО ТАЙНА.
Под зыбко стоящей ногой хрустнула ветка — точно стартовый пистолет выстрелил — хлестко и сухо. Невольно Стив отступил, сразу прояснилось в голове. Где он? Что делает? Ужас прокрался в душу. Стив бестолково закружил на месте, размахивая руками для равновесия. От страха рот наполнился слюной. На лице запечатлелся ужас будто у лунатика, вдруг пробудившегося на карнизе небоскреба.
РЕЙЧЕЛ МЕРТВА. И, КАК ЗНАТЬ, НЕ УБИЛ ЛИ ЕЕ ЛУИС? ВЕДЬ ОН ОБЕЗУМЕЛ, СОВЕРШЕННО ОБЕЗУМЕЛ, ХОТЯ…
Хотя во всем этом виделось Стиву нечто худшее, чем помешательство. Словно в лесу спрятан магнит, влекущий, цепляющий что-то в мозгу, толкающий вслед за Луисом туда, куда он нес мертвую жену.
ДАВАЙ ЖЕ… ТРОПА ЗОВЕТ… ЧТО-ТО ТАМ, В КОНЦЕ? СТИВ, ДЕТКА, НАМ ЕСТЬ ЧТО ТЕБЕ ПОКАЗАТЬ. ТАКОГО ТЫ НЕ ВИДЫВАЛ И НЕ СЛЫХИВАЛ У СЕБЯ В АТЕИСТИЧЕСКОМ КРУЖКЕ.
Но вдруг зов этот стих и пропал совсем, словно колдовскому месту достало и одной жертвы, и Стив больше не нужен. Как пьяный, шагнул он раз, другой, пускаясь в обратный путь с кучи валежника. Со злобным хрустом под ногами ломались ветви. Острый сук пропорол резиновую подошву и впился в ногу. Не пущу! Стив рванулся, оставив ботинок на суку, покатился наземь, едва не напоровшись животом на выдранные из упаковочного ящика планки, торчавшие из земли.
Он вскочил на ноги, не понимая, что же с ним произошло. Да и вообще лазил ли он через завал? Не приснилось ли ему?
Но вот из чащи леса за горой валежника, оттуда, где кроны деревьев смыкаются зеленой, блестящей на солнце стеной, раздался глухой хохот. Он дразнил, издевался. И исходил от какого-то исполина, Стив даже представить боялся, каким могло бы быть это существо.
Он бросился бежать, как был, в одном ботинке, широко раскрыл рот, но закричать не смог. Он добежал до дома Кридов все так же раззявившись и все так же не в силах закричать. Вскочил на мотоцикл, лихорадочно завел его и метнулся на шоссе, едва не угодив под колеса пожарной машины из Бруера. Волосы под мотоциклетным шлемом вздыбились.
Однако, приехав домой, он уже почти ничего не помнил о поездке в Ладлоу. Позвонил на работу, сказался больным, принял таблетку и лег в постель.
Стив Мастертон так и не вспомнил больше этот день. Разве что разрозненные эпизоды виделись ему в предутренних снах: что-то огромное близится, надвигается на него, хочет схватить, но в последнюю минуту ужасная лапа почему-то исчезала.
Еще ему виделись огромные горящие тусклым желтым светом глаза — точно маяки в тумане.
Иной раз Стив просыпался от собственного крика. И в ужасе таращил глаза. А в голове уже мелькало: ТЕБЕ ПРИСЛЫШАЛОСЬ. ЭТО НЕ ТЫ КРИЧАЛ. ЭТО ГАГАРЫ. ЗА КАРЬЕРОМ, К ЮГУ. ЗВУКИ ДАЛЕКО РАЗНОСЯТСЯ. СТРАННО.
Но что означали эти сказанные кем-то когда-то слова, он не знал, точнее, не помнил. Не прошло и года, как Стив Мастертон поменял работу и уехал на другой конец страны — в Сент-Луис.
За месяцы, пока он работал в университетском лазарете, Стив ни разу не заезжал в городок Ладлоу.
ЭПИЛОГ
Полиция явилась под вечер. Вопросов было много, но никаких подозрений не возникало. Пепелище еще не остыло, его пока не трогали. Луис отвечал исправно и толково. Похоже, следователя ответы убедили. Разговаривали во дворе. Шляпы Луис не снимал. Оно и к лучшему. Увидь они седую голову, вопросов бы прибавилось. Что могло добром и не кончиться. Не снимал Луис и садовых рукавиц. Тоже правильно: руки все в крови, ссадинах, порезах.
Он засиделся долго за полночь, раскладывая пасьянс. Когда в очередной раз тасовал карты, скрипнула дверь черного хода.
ЧТО ПОСЕЕШЬ, ТО И ПОЖНЕШЬ. РАНО ИЛИ ПОЗДНО ПОСЕЯННОЕ И ВЗРАЩЕННОЕ ДАСТ ПЛОДЫ.
Он не обернулся, услышав неспешные, скрипучие шаги, лишь пристальнее вгляделся в карты. В глаза бросилась пиковая дама. И он накрыл ее ладонью.
Шаги остановились прямо за спиной.
Все стихло.
Холодная рука легла Луису на плечо. Голос у Рейчел оказался невнятный, будто в рот набилась земля.
— Дорогой мой! — произнесла она.
КОНЕЦ.