Глава третья Гром сверху 9 страница
Р, как Варька РЅР° него тогда РЅРё смотрела, РЅРµ отреагировал. Сказал только, что длинный день, РјРѕР», закончился, поезжай РґРѕРјРѕР№ отдыхать.
— А другие, неизвестные тебе, знакомые его приезжали?
— Так у нас же клиентура обширная! Целый день приезжают-уезжают… Всех и не упомнишь. А фамилии их, внесенные в личные карточки, являясь секретными, хранятся под замком. Рлазает туда кроме доктора только Ольга, ей разрешено.
— А этот Додик, как ты его назвала, он-то почему запомнился?
— Так ведь я ж говорю: Вячеслав Сергеевич, обычно спокойный и рассудительный, рядом с ним словно сильно нервничал. А потом успокоился. Через два или три дня. Стал, как обычно, педантичный и уверенный в себе.
Ршь какие девушка-то слова знала! РќРѕ пришло Рё ее время — Р·Р° разговором так Рё РЅРµ удалось отдохнуть перед новым рабочим днем. Рђ вечером еще РІ институт. Однако Володя Яковлев СЃ характерным для молодости равнодушием подумал, что для Варьки подобные испытания наверняка РЅРµ РІ РЅРѕРІРёРЅРєСѓ, СЃРґСЋР¶РёС‚ Рё это. РћСЃРѕР±РѕР№ какой-то душевной благодарности РѕРЅ Рє ней тоже РЅРµ испытывал — доставили РґСЂСѓРі РґСЂСѓРіСѓ приятное физическое удовольствие, Рё ладно. Удастся, РјРѕР¶РЅРѕ повторить, РЅРµ удастся, нетрудно ограничиться Рё СѓР¶Рµ случившимся, молодость действительно безответственна РІ этом отношении…
Но вот сведения о Додике и всем остальном, с ним связанном, были чрезвычайно интересны, и в этой истории следовало покопаться поглубже и поподробнее.
Запись была сделана, Володя отключил диктофон, незаметно вытащил его из-под изголовья и предложил одеваться, поскольку конспиративную квартиру, о своем пребывании в которой девушка должна молчать, чтобы не нажить себе крупных неприятностей, даже адрес ее забыть, следовало покинуть еще до того, как жильцы дома отправятся на работу. Значит, либо уходить немедленно, либо только после одиннадцати, когда никто на них не обратит внимания.
Благоразумная девушка задумалась: уж слишком много соблазнов предлагали оставшиеся четыре с половиной часа, но именно благоразумие взяло верх. Рона решительно принялась одеваться, на ходу набивая рот бутербродами со всякой вкуснятиной, до которой так и не дошло дело в течение ночи.
Оставался невыясненным последний вопрос. Зачем нужна была подруга Танька, из-за которой пришлось потерять почти половину драгоценного вечера?
Все и тут оказалось до смешного простым.
Варька предложила вариант встречи втроем, та ухватилась за эту идею, но… возможно, что-то случилось, и планы подруги резко изменились. Так что если есть большое желание встретиться снова, а не ограничиться хитро построенным допросом — а Варька-то оказалась куда умнее и наблюдательнее, чем он предполагал! — то можно как-нибудь на днях устроить новую встречу. Втроем оно куда интересней! Рзабавней! Ну в самом деле, а почему бы и нет? Ох уж эти студентки-вечерницы! Ох медички!..
Александр Борисович с видимым интересом рассматривал большие цветные фотографии, сделанные во время траурной церемонии в ритуальном зале Троекуровского кладбища. Два дня назад только похоронили, а — гляди ты! — уже сделали снимки, да какие! Прямо хоть на обложку глянцевого журнала!..
Ева Абрамовна, черноволосая, томная тридцатилетняя женщина крепкого Рё щедрого РѕС‚ РїСЂРёСЂРѕРґС‹ телосложения РІ СЃРІРѕСЋ очередь внимательно рассматривала, словно изучала, своего гостя, сидящего Р±РѕРєРѕРј Сѓ накрытого Рє вечернему чаю стола, СЃ закинутой РЅРѕРіРѕР№ РЅР° РЅРѕРіСѓ. РР·-РїРѕРґ распахнутого его пиджака взгляд женщины ухватил коричневую кожаную РєРѕР±СѓСЂСѓ СЃ торчащим РёР· нее блестящим торцом рукоятки пистолета. Рстрогий, нахмуренный взгляд Турецкого, Рё эта вызывающе торчащая рукоятка, без РІСЃСЏРєРёС… сомнений, указывали РЅР° то, что мужчина бывает грозен. Даже очень грозен, РєРѕРіРґР° появляется РіРґРµ-то затаившаяся РґРѕ РїРѕСЂС‹ опасность. Грозен Рё надежен — РІРѕС‚ так, пожалуй, было Р±С‹ правильнее всего. Рђ если мужчина Рє тому Р¶Рµ Рё сам высок, строен, широкоплеч Рё светловолос, как молодой РІРёРєРёРЅРі, РіРґРµ СѓР¶ там устоять обиженному женскому сердцу, приблизившемуся Рє бальзаковскому рубежу?
РЕва Абрамовна, наблюдая за гостем, испытывала самое неподдельное волнение. Не только потому, что не исполнилось еще и девяти дней, после того как муж оставил ее навсегда, и даже не потому, что в ней вдруг могли проснуться какие-то свойственные всем женщинам слабости. Нет, она просто чувствовала, что ее тянет к этому более старшему, чем она, мужчине, как влечет всякую, обделенную женским счастьем бабу к сильному мужику, до которого так легко, казалось бы, дотянуться рукой.
Ну дотянулась, а дальше что? Кричать: «Какой ты подлец? Куда ты смотришь? Кому может быть интересно то, что ты с таким усердием рассматриваешь?» Но ведь ему действительно было интересно. Рон положил один из снимков на стол, придвинулся ко вдове вместе со стулом, посмотрев при этом слишком близким и выразительным взглядом, после чего снова закинул ногу на ногу и вкрадчивым тоном спросил:
— А вот этот мужчина, любезная Ева Абрамовна, вам знаком?
«Любезная» прерывисто и словно украдкой вздохнула, что не ускользнуло, однако, от слуха Турецкого, наклонилась ниже к снимку и, следя за пальцем гостя, неопределенно пожала плечами.
— Если вас эта странная личность интересует, Александр Борисович, то СЏ Р±С‹ могла, пожалуй, вспомнить… Рђ сейчас — нет, что-то мелькает, РЅРѕ весьма неопределенное. Что-то СЏ, кажется, слышала РѕС‚ РјСѓР¶Р°, да… РћРЅ РіРґРµ-то служит, РІ каком-то высоком учреждении. Рли служил… РћРЅ определенно военный, это заметно РїРѕ его поведению. Непререкаемому, что ли? РќРѕ РІС‹ сами видите, какой-то… как Р±С‹ сказать… Да никакой! — нашлась РѕРЅР° наконец. — Безумно С…СѓРґРѕР№, словно больной подросток. Неприятный такой, словно раздевающий человека, взгляд. Речь негромкая, шепелявая. РЇРІРЅРѕ РѕРЅ СЃ определенным комплексом…
— Господи, да когда ж вы успели все это заметить? — Турецкий с восхищением уставился на женщину и чуть откинулся на стуле, так как решил, что подобный вопрос, произнесенный восторженным тоном, слишком смелый с его стороны шаг.
Но она поняла иначе и тут же, словно машинально, сама придвинулась к нему поближе.
— Я вспомнила, он… был у нас… у Давки. Даже дважды.
— Какое странное имя! — удивился Турецкий. — Я слышал, вашего мужа называли Додиком, тоже, честно скажу вам, не очень звучит. Но Давка?
— Давка — от Давида, он любил, когда я называла его так. Ртерпеть не мог эту собачью кличку — Додик. Он даже поэтому имя в паспорте сменил, когда получал новый. Стал зачем-то Дмитрием. Стать-то стал, — со вздохом продолжила она, — но послушной собачкой так и умер. Все кто мог ездили на нем, только что не верхом! А Давка был талантливый человек, на многое был способен… Но, я вам так скажу, Александр Борисович, если чего Бог не дал, то уж извините… Он слишком любил удовольствия. Вы знаете, все, кроме… кроме одного. А каково это чувствовать супруге? Рдалеко еще не старой, как вы заметили, возможно…
— Бедная, — сочувственно прошептал Турецкий, и шепот его явно глубоко проник в ее безвременно опустевшее сердце. — Как глубоко я вам сочувствую… Если бы вы знали… Увидев вас, я с искренней завистью немедленно подумал, что Давид, вероятно, был безумно счастлив с вами при жизни! Рчто же я слышу? Ай-я-яй, какое горе! Рчто же он — совсем, совсем? Ни-ни? А может, он, извините, с мальчиками? Так иногда бывает! — Тон Турецкого был настолько проникновенным, прочувствованным, что ни одна женщина, обделенная мужской лаской, не устояла бы.
— РђС…, какие там девочки, какие мальчики! РћРЅ просто был неспособен. Раньше что-то еще РјРѕРі, как-то — понимаете? — РЅРѕ полагал, что если РІР·Р±РѕРґСЂРёС‚ себя наркотиками, то сразу станет более сильным мужчиной. Рђ потом наркотики остались, Р° РІСЃРµ остальное исчезло полностью. Даже поцелуи перед СЃРЅРѕРј стали пресными Рё чужими…
— РћРЅ принимал наркотики? Рђ РіРґРµ Р¶Рµ РѕРЅ РёС… брал? Рли РёС… ему заменяли какие-РЅРёР±СѓРґСЊ лекарства?
— Ах, знаете, Александр Борисович, свинья грязь найдет. Был у него приятель, врач-нарколог, тот постоянно выручал. Но, я думаю, и хорошо пользовался ответными какими-то услугами моего мужа…
— А тот, худой? Вот этот, Ева Абрамовна? — Турецкий ткнул пальцем в снимок.
— Вы про Ваню? — вспомнила имя вдова и тут же добавила: — Только вы сделайте мне приятное одолжение, зовите меня просто Евой, я люблю свое имя.
— С удовольствием! — горячо подтвердил Турецкий. — А он что?
— Нет, Ваня, по-моему, не пользовался. Он вообще не в меру говорлив, но не пил и не курил. Я ж говорю, с комплексами. Видно, какая-то давняя болезнь не позволяла. Смотрите, как выглядит — совсем старик, а ведь ему, Давка говорил, нет и сорока. Но он противный — чисто по-человечески.
— А в чем же, если не секрет?
— РђС…, РґР° какой теперь секрет! Раньше, РєРѕРіРґР° Давка был Р¶РёРІ, СЏ молчала. Рђ сейчас? РЎ вами?.. Понимаете, этот Ваня РёР· той РїРѕСЂРѕРґС‹ мелких людей, которые желают непременно иметь крупных женщин — РІРѕС‚ РІСЂРѕРґРµ меня. Есть такая малорослая Рё тщедушная поросль, которая РјРЅРёС‚ себя Наполеонами. Рђ всего-то Рё хватает РёС… РЅР° то, чтобы оседлать кобылу РґР° скакать РґРѕ полного бесчувствия, без РІСЃСЏРєРѕРіРѕ удовольствия Рё жалости Рє ней, понимаете? Загнать, что называется, Рё РІ С…РІРѕСЃС‚ Рё РІ РіСЂРёРІСѓ! — Р РѕРЅР° СЃ откровенным РІРѕРїСЂРѕСЃРѕРј взглянула Александру Борисовичу РІ глаза, словно призывая его разделить вместе СЃ нею ее глубокое огорчение Рё только представить себе то, что РѕРЅР° СЃ таким вдохновением сейчас описала.
— Я этого не понимаю, — горячо возразил Турецкий. — Рчто, этот плюгавый тип посмел обратить на вас свое внимание?! — уничижительным тоном спросил он.
Старательно пряча усмешку, он подумал, что насчет гривы она определенно прихвастнула — какая у нее грива, наоборот, очаровательная и, кажется, модная нынче короткая стрижка, зато насчет хвоста? А вот что круп действительно в большом порядке и скачка может в самом деле представить великое удовольствие — это факт. Не так уж, видно, и глуп этот Ваня.
— Ну как же, так я ему и позволила! Терпеть не могу бесчувственных болтунов… Уж лучше бы пил, ей-богу!.. Но ручонки тянул, это было — фу! — Ее даже передернуло от неприятного воспоминания. — А мне нравятся мужчины как раз вашего типа, Александр Борисович…
— Да ну? — «изумился» Турецкий. — Мне чрезвычайно приятно слышать это именно от вас. Оказывается, наши ощущения взаимны.
Ева скромно потупила взгляд.
— А этого доктора вашего, я имею в виду приятеля Давида, здесь на снимках нет?
— Вы знаете, удивительно, но он не явился. Народу было много, некоторые из них, честно скажу вам, очень странные. Такие, знаете ли, как настоящие бандиты!
— Так, может, они ими и были? — чуть улыбнулся Турецкий, чтобы разрядить немного траурное настроение.
— У Давки?! На похоронах?! Да вы что, Александр Борисович?!
— Саша.
— Что — Саша? — нахмурилась было она.
— Я вас — Ева, вы меня — Саша, разве будет неправильно?
— Вы так странно сделали это предложение, что я не сразу поняла, — с застенчивой кокетливостью ответила женщина и тоже улыбнулась.
Рлицо ее стало приятным, исчезли напряженные морщинки на лбу, растворилась некоторая угрюмость в глазах. Заалели щеки, будто Турецкий отвесил ей невесть какой комплимент.
— А почему вы так отреагировали на провожавших во время похоронной процессии? — вернул ее к теме Александр Борисович.
— Я в этом просто уверена. Он был слабовольный человек, но сделать кому что-то плохое вряд ли смог бы. Поэтому…
— Вы к нему очень хорошо относитесь.
— Увы, теперь уже только относилась!
— Я про память. А она не умирает, как известно. Но с годами понемногу тускнеет, стирается. Пройдет и это ваше горе. Детей у вас нет?
— Увы!
— Так заведете! — радостно воскликнул Турецкий. — Одиночество, Ева, очень неприятная, даже вредная штука! Поверьте, СЏ РєРѕРµ-что понимаю РІ этом. Рпотом, ваш возраст, Ева! Р’С‹ женщина РІ самом СЃРѕРєСѓ! РљРѕРјСѓ Р¶Рµ Рё заводить детей, как РЅРµ вам? Рто СЏ СѓР¶Рµ староват для вас, — СЃРєСЂРѕРјРЅРѕ потупился РѕРЅ.
— Зато у вас вид вполне благополучный, — чуточку сварливо возразила она.
— Значит, я умею хорошо притворяться, — усмехнулся он.
— Вы? Да вы же прямо на ладони, Саша! — оживилась она. — Хотите, я скажу, о чем вы все время напряженно думаете? Занимаетесь своим следовательским делом, смотрите снимки, расспрашиваете, а сами неотрывно думаете… сказать?
— Подождите, — жестом остановил он ее. — Я, кажется, догадываюсь, о чем вы сейчас скажете. Да, сознаюсь, вы абсолютно правы. Я только об этом и думаю с той минуты, как вошел в вашу квартиру. Ну что теперь поделаешь, раз так случилось? Но ведь я также ни единым словом не выдал своих желаний, верно?
— А глаза? — засмеялась она. Рвдруг оборвала смех, сделала строгое лицо. — Скоро девять дней… Я хочу, чтобы душа его, если она еще о чем-то волнуется, успокоилась. А через сорок дней он вообще может… помахать ручкой… Но на девять дней соберутся некоторые его бывшие друзья, из этих, — она кивнула на разбросанные по столу фотографии, — и я должна полностью соответствовать — и внешне, и вообще, вы меня понимаете?
Турецкий внимательно посмотрел на потолок, подумал и сказал:
— Рто РІ субботу?
— Вот именно.
— Фотограф будет тот же?
— РЇ РјРѕРіСѓ пригласить, если надо. РћРЅ, РјРЅРµ сказали, РёР· В«Ритуала». Неплохо РІСЃРµ вышли, правда? РќРѕ только РґРѕСЂРѕРіРѕ берет.
— Вообще-то я могу организовать вам профессионала, и совершенно бесплатно, но лучше, если это будет все-таки ваш человек, который у остальных ваших гостей на поминках не вызовет подозрений. А позже вы мне назовете его фамилию и укажете, где конкретно он работает, хорошо?
— Как скажете, Саша. Так вот, после этого противного застолья, от которого, к сожалению, нельзя отказаться из-за мерзкого старинного обычая, я буду готова снова встретиться с вами. Если у вас не остынет желание… встретиться.
— Скажу вам тоже честно, — РѕРЅ приблизил РіСѓР±С‹ Рє ее ушку Рё прошептал: — Рти РґРІР° РґРЅСЏ превратятся для меня РІ пытку, — Рё тихонько чмокнул РІ ушко.
— Ах какой вы! — сдавленно воскликнула она и буквально вся залилась краской — и лицо, и шея, и обнаженные руки…
РџРѕ идее, сейчас следовало быстро Рё ловко подхватить ее РЅР° СЂСѓРєРё, РЅРѕ обычаи… РЅРѕ элементарная порядочность — РЅРµ торопить женщину, РїРѕРєР° РѕРЅР° еще РЅРµ готова, но… РС… РјРѕРіСѓС‚ возникнуть РІ самое неподходящее время тысячи — этих «но». Р СЃ РЅРёРјРё приходится считаться… Жаль, ее заботы Рѕ внешности, конечно, чепуха, СѓР¶ РѕРЅ-то Р±С‹ сейчас ей внешность РЅРµ испортил — напротив, наверняка расцвела Р±С‹. РќРѕ, РІРѕР·РјРѕР¶РЅРѕ, именно этого РѕРЅР° Рё опасалась? РЇСЂРєРѕРіРѕ своего цветения, которое РЅРµ может пройти незамеченным… РћС… эти женщины!
В конце концов, решил Александр Борисович, мы живем в цивилизованном обществе и вынуждены следовать его условностям. Рон, вместо демонстрации страстного порыва, лишь провел концами пальцев по ее словно раскаленной руке. Ева в очередной раз тихонько ахнула и беспомощно закатила глаза.
Турецкий тут же поднес к ее губам чашку с остывшим чаем и принудил сделать маленький глоток, который немедленно вернул ей сознание.
— Давай действительно подождем, — просто сказал он, перейдя на «ты». — Уж наше-то наслаждение от нас не убежит… А пока расскажи мне об остальных людях на снимках. Я все-таки, как ты, Ева, изволила уже заметить, в первую очередь следователь, а не обалдевший от красивой женщины случайный гость. Вернее, совсем не случайный. Ря всерьез собираюсь найти того мерзавца, который убил твоего мужа.
— Но он же утонул…
— После того как его, не исключаю, профессионально подвигли на это. Я могу появиться у тебя либо в субботу поздно вечером — если гости к тому времени разойдутся, либо в воскресенье с утра. Что тебе предпочтительнее?
— Мне… — она посмотрела на него прозрачными глазами, — желательно, чтобы ты вообще не уходил. Но… я понимаю, что жизнь есть жизнь. Ру каждого свои дела и заботы. — Она вдруг упала лицом ему на грудь, ее сотрясли короткие рыдания, а потом она сдавленно произнесла, не отрывая от него лица: — Если бы ты знал, как… Господи, как я безумно устала от всех от них!.. Ркак я их всех терпеть не могу!..
— Вообще-то я могу тоже явиться на поминки — к сбору, так сказать, гостей и одним своим присутствием избавить тебя от нежелательных приставал. Что скажешь? — Он с интересом посмотрел на нее.
— Рто было Р±С‹ очень хорошо, СЏ даже сама подумала, но… Никто РЅРµ поймет.
— Нет, понять-то они все поймут сразу, но необходимо ли тебе такое понимание, вот вопрос?
— Я думаю, все-таки не стоит.
— Но про фотографа ты не забудь.
— А может, ты действительно пришлешь своего? Рмне будет полегче…
— Хорошо, — ответил Турецкий и подумал о Сереже Мордючкове.
Тот и снять сумеет все что нужно, и напьется в охотку, чтобы отвести от себя любые подозрения. Главное — строго его предупредить, чтобы он до конца держал марку и не растерял по нечаянности морального облика собственного лица, как он сам однажды о себе выразился. Зато утром он сможет «болеть» сколько ему будет угодно.