Как раз такой человек должен играть Ататюрка Служба Суная Заима РІ армии Рё карьера РІ театре 3 страница

Раздался взрыв. Оконные стекла Рё рамы задрожали. РћРЅРё РѕР±Р° посмотрели туда, откуда донесся РіСЂРѕС…РѕС‚, РІ РѕРєРЅР°, выходившие РІ сторону речушки Карс, РЅРѕ, РЅРµ увидев ничего, РєСЂРѕРјРµ покрытых снегом тополей Рё обледенелых карнизов обычного пустого РґРѕРјР° РЅР° РґСЂСѓРіРѕР№ стороне РґРѕСЂРѕРіРё, подошли Рє РѕРєРЅСѓ. РќР° улице РЅРµ было РЅРёРєРѕРіРѕ, РєСЂРѕРјРµ охранника, стоявшего перед дверью. Карс даже РІ полдень был невероятно печален.

— Хороший актер, — произнес Сунай как на сцене, — выявляет силы, которые копились в истории за годы и столетия, силы, которые были спрятаны, которые не взорвались и не вырвались наружу, силы, о которых не говорили. Всю свою жизнь, в самых отдаленных уголках, на самых неизведанных путях, на самых маленьких сценах он ищет голос, который сможет даровать ему настоящую свободу. А когда его находит, то должен, не боясь ничего, идти до конца.

— Через три дня, когда снег растает и дороги откроются, Анкара призовет вас к ответу за пролитую здесь кровь, — сказал Ка. — Не из-за того, что им не понравится, что пролилась кровь. А из-за того, что им не понравится, что это сделали другие люди. Жители Карса возненавидят тебя и эту твою странную пьесу. Что тогда ты будешь делать?

— Ты видел врача, у меня больное сердце, я дошел до конца своей жизни, мне наплевать, что будет, — ответил Сунай. — Послушай, мне пришло в голову вот что: говорят, если мы найдем какого-нибудь человека, например, того, кто убил директора педагогического института, и сразу повесим его и даже покажем это в прямой трансляции по телевидению, весь Карс станет податливым, как воск.

— Они уже сейчас как воск, — сказал Ка.

— Они готовят атаку террористов-смертников.

— Если вы кого-нибудь повесите, все будет еще ужасней.

— Ты боишься, что, если европейцы увидят, что мы здесь делаем, мне станет стьщно? Ты знаешь, сколько человек они повесили для того, чтобы построить тот современный мир, которым ты восхищаешься? Такого, как ты, либерального мечтателя с птичьими мозгами Ататюрк повесил бы еще в первый день. Запомни это хорошенько, — сказал Сунай. — Даже студентам лицея имамов-хатибов, которых ты видел сегодня, твое лицо врезалось в память, и оно больше никогда не забудется. Они могут кинуть бомбу везде, в каждого, лишь бы только их голос услышали. И кроме того, раз ты читал стихотворение прошлой ночью, значит, тебя считают участником заговора… Чтобы в этой стране могли дышать те, кто хоть немного европеизирован, в особенности эти задаваки-интеллигенты, презирающие народ, существует потребность в светской армии, или же сторонники религиозных порядков хладнокровно перережут их и их крашеных жен тупым ножом. Но эти умники считают себя европейцами и брезгливо воротят нос от военных, которые на самом деле их защищают. Неужели ты думаешь, что в тот день, когда они превратят эту страну в Иран, кто-нибудь вспомнит, что такой сердобольный либерал, как ты, проливает слезы из-за парней из лицея имамов-хатибов? В тот день они убьют тебя за то, что ты немного европеизирован, что от страха не читаешь басмалу, что ты щеголь, что ты завязываешь галстук или зато, что носишь пальто. Где ты купил это красивое пальто? Я могу его надеть на спектакль?

— Конечно.

— Я дам тебе охранника, чтобы в твоем пальто не появилась дырка. Через какое-то время я объявлю по телевидению, что выходить на улицу можно будет только с середины дня. Не выходи на улицу.

— В Карсе нет «религиозных» террористов, которых надо сильно бояться, — сказал Ка.

— Хватит и тех, кто есть, — ответил Сунай. — К тому же этим государством можно законно управлять, только посеяв в сердцах религиозный страх. И потом станет ясно, что этот страх, как всегда, справедлив. Если народ испугается сторонников религии и не найдет защиты у власти и армии, то впадет в анархию и в отсталость, как это происходит в некоторых клановых государствах Среднего Востока и Азии.

Его речь, которую он произносил, стоя совершенно прямо, словно отдавая приказы, то, что он то и дело подолгу смотрел на воображаемую точку над зрителями, напомнило Ка его выступление на сцене театра двадцать лет назад. Но это его не развеселило; он чувствовал, что и сам играет в эту немодную игру.

— Теперь скажите мне, чего вы хотите от меня, — сказал Ка.

— Если меня не будет, тебе будет трудно выстоять в этом городе. Сколько бы ты ни угождал любителям религии, все равно тебе продырявят пальто. Я твой единственный защитник и друг в Карсе. Не забудь, если ты потеряешь мою дружбу, то застрянешь в одной из камер на нижнем этаже в Управлении безопасности и отведаешь пыток. Твои друзья в газете «Джумхуриет» поверят не тебе, а военным. Знай это.

— Я знаю.

— Тогда скажи мне, что ты этим утром скрывал от полицейских, что ты похоронил в углу своего сердца вместе с чувством вины.

— Кажется, здесь я начну верить в Бога, — сказал Ка, улыбнувшись. — Именно это я, может, все еще скрываю даже от себя.

— Ты заблуждаешься! Даже если ты поверишь, нет никакого смысла верить в одиночку. Нужно, например, верить так, как верят бедняки, и быть одним из них. Только если ты будешь есть то же, что они, и жить как они, смеяться над тем, над чем смеются они, и сердиться на то, что сердит их, тогда ты поверишь в их Бога. Ты не сможешь верить в того же Аллаха, что и они, если ты будешь вести совсем другую жизнь. Аллах справедлив настолько, чтобы знать, что вопрос заключается не в проблеме разума и веры, а в проблеме жизни в целом. Но это не то, о чем я сейчас спрашиваю. Через полчаса я выступлю по телевидению и обращусь к жителям Карса. Я хочу сообщить им благую весть. Я скажу им, что поймали убийцу директора педагогического института. Вполне вероятно, что этот же человек убил прежнего мэра. Я могу им сказать, что ты опознал этого человека сегодня утром? А затем по телевидению выступишь ты и все расскажешь.

— Но я же не смог никого опознать.

Сунай гневным движением, в котором не было ничего театрального, схватил Ка за руку, вытянул его из комнаты, провел по широкому коридору и втолкнул в белоснежную комнату, обращенную окнами во внутренний двор. Ка заглянул внутрь и испугался не того, что в комнате было грязно, а того, что увидел много интимных вещей, ему захотелось отвернуться. На веревке, натянутой между задвижкой на окне и гвоздем в стене, были развешаны чулки. В открытом чемодане у стены Ка увидел фен, перчатки, рубашки и такой большой бюстгальтер, какой могла носить только Фунда Эсер. Она сидела тут же, на стуле, одновременно перебирая предметы макияжа, помешивая что-то в миске, стоявшей на покрытом бумагой столе (Ка подумал: компот или суп?), и в то же время что-то читая.

— Мы здесь ради современного искусства… И неотделимы друг от друга, как ноготь с пальцем, — сказал Сунай, еще сильнее сжав руку Ка.

Ка, не понимая, что хочет сказать Сунай, терялся между театральной игрой и реальностью.

— Вратарь Вурал потерялся, — сказала Фунда Эсер. — Утром вышел из дома и не вернулся.

— Где-нибудь надрался и заснул, — сказал Сунай.

— Где ему надраться? — ответила жена. — Все закрыто. На улицы выходить нельзя. Солдаты уже начали его искать. Я боюсь, как бы его не похитили.

— Дай бог, чтобы похитили, — сказал Сунай. — Сдерут с него шкуру, отрежут язык, отделаемся от него наконец.

Несмотря на всю циничность того, как они выглядели, и того, о чем заговорили, Ка почувствовал в разговоре между супругами такой тонкий юмор и такое взаимопонимание, что у него появилось к ним уважение, смешанное с завистью. Столкнувшись в этот момент взглядом с Фундой Эсер, он, повинуясь интуиции, поприветствовал женщину, поклонившись ей до пола.

— Сударыня, вчера вы были чудесны, — сказал он театральным тоном, но с искренним восхищением.

— Ну что вы, сударь, — ответила женщина с легким смущением. — В нашем театре мастерство принадлежит не актеру, а зрителю.

РћРЅР° повернулась Рє мужу. РЎСѓРїСЂСѓРіРё быстро переговорили, как трудолюбивые король Рё королева, озабоченные государственными делами. Отчасти СЃ изумлением, отчасти СЃ восхищением, РљР° слушал, как РѕРЅРё РІ мгновение РѕРєР° договорились Рѕ том, какой костюм наденет Сунай, РєРѕРіРґР° РІСЃРєРѕСЂРµ будет выступать РїРѕ телевидению (штатскую одежду, военную форму или костюм?); уже подготовлен письменный текст того, что РѕРЅ будет говорить (часть написала Фунда Эсер); Рѕ РґРѕРЅРѕСЃРµ С…РѕР·СЏРёРЅР° отеля "Веселый Карс", РІ котором РѕРЅРё останавливались РІ прошлые приезды РІ Карс, Рё Рѕ том, что РѕРЅ РїРѕРїСЂРѕСЃРёР» защиты (РѕРЅ беспокоился РёР·-Р·Р° того, что солдаты то Рё дело заходили РІ его отель Рё устраивали обыски, поэтому сам донес РЅР° РґРІСѓС… молодых подозрительных постояльцев); РѕРЅРё прочитали послеобеденную программу передач карсского телеканала «Граница», которая была написана после выкуренной пачки сигарет (РІ четвертый Рё пятый раз показать спектакль РІ Национальном театре, три раза повторить речь Суная, героические Рё приграничные народные песни, научно-популярный фильм, представляющий туристам красоты Карса, Рё фильм местного производства "Розовощекая").

— Что будем делать с нашим запутавшимся поэтом, который мыслями в Европе, а сердцем с воинствующими студентами лицея имамов-хатибов? — спросил Сунай.

— По твоему лицу видно, — сказала Фунда Эсер, улыбнувшись. — Он хороший парень. Он нам поможет.

— Но он проливает слезы из-за исламистов.

— Потому что он влюблен, — сказала Фунда Эсер. — Наш поэт слишком чувствителен в эти дни.

— А, наш поэт влюблен? — спросил Сунай с театральным жестом. — Только самые настоящие поэты во время восстания могут думать о любви.

— Он не настоящий поэт, он настоящий влюбленный, — сказала Фунда Эсер.

Безошибочно поиграв в эту игру еще какое-то время, супруги и разозлили Ка, и ошеломили. Потом они сидели друг против друга за большим столом в ателье и пили чай.

— Я говорю тебе, если ты решишь, что поможешь нам, это будет самым умным поступком, — сказал Сунай. — Кадифе — любовница Ладживерта. Ладживерт приезжает в Карс не ради политики, а ради любви. Этого убийцу не арестовывали, чтобы выявить молодых исламистов, с которыми он связан. Сейчас раскаиваются. Потому что вчера он исчез в мгновение ока, перед нападением на общежитие. Все молодые исламисты в Карсе восхищаются им и связаны с ним. Он, конечно, где-то в Карсе и непременно будет искать тебя. Тебе, возможно, будет трудно сообщить нам, но если они прикрепят на тебя один — или даже два — микрофона, как это было у покойного директора педагогического института, а на твое пальто прикрепят датчик, то, когда он тебя найдет, тебе не нужно будет слишком сильно бояться. Как только ты отойдешь, его сразу же поймают. — По лицу Ка он сразу понял, что ему не нравится эта мысль. — Я не настаиваю, — сказал он. — Tы это скрываешь, но по твоему сегодняшнему поведению становится понятно, что ты осторожный человек. Ты, конечно, умеешь защитить себя, но я все же скажу тебе, что тебе следует обратить внимание на Кадифе. Подозревают, что все, что она слышит, она тотчас сообщает Ладживерту; и должно быть, сообщает и то, о чем дома каждый вечер за обеденным столом разговаривают ее отец и гости. В некотором смысле из-за удовольствия предать своего отца. Но также и из-за того, что она связана любовью к Ладживерту. Что в этом человеке, по-твоему, такого удивительного?

— В Кадифе? — спросил Ка.

— В Ладживерте, конечно же, — сказал Сунай, сердясь. — Почему все восхищаются этим убийцей? Почему по всей Анатолии его имя — легенда? Ibi разговаривал с ним, ты можешь мне сказать это?

Когда Фунда Эсер вытащила пластмассовую расческу и начала нежно и старательно расчесывать выцветшие волосы мужа, Ка, которому было очень трудно сосредоточиться, замолчал.

— Послушай речь, с которой я выступлю на телевидении, — сказал Сунай. — Отвезем-ка мы тебя на грузовике в твой отель.

До окончания запрета выходить на улицы осталось сорок пять минут. Ка попросил разрешения вернуться в отель пешком, они разрешили.

На душе у него немного просветлело от пустоты широкого проспекта Ататюрка, от безмолвия соседних улиц под снегом, от красоты покрытых снегом старых русских домов и диких маслин, как вдруг он заметил, что за ним идет человек. Он прошел проспект Халит-паши и с Малого проспекта Казым-бея повернул налево. Шедший следом агент, охая, пытался поспеть за ним в рыхлом снегу. За ним следом пристроился и тот черный дружелюбный пес с белым пятном на лбу, который носился вчера по вокзалу. Ка спрятался в одной из мануфактурных лавок в квартале Юсуф-паши и стал наблюдать за шедшим следом агентом, а затем внезапно вышел перед ним.

— Вы следите за мной для того, чтобы получить информацию или чтобы охранять меня?

— Ей-богу, сударь, как вам будет угодно.

Но человек был таким усталым и измученным, что был не в состоянии защитить не только Ка, но даже самого себя. Он выглядел, самое меньшее, лет на шестьдесят пять, лицо его было покрыто морщинами, голос был слабым, в глазах не было блеска, и он смотрел на Ка испуганно — не как полицейский в штатском, а, скорее, как человек, который боится полиции. Увидев, что носки его ботинок марки «Сюмербанк», которые носит вся гражданская полиция в Турции, расклеились, Ка пожалел его.

— Вы полицейский, если у вас есть удостоверение личности, давайте попросим открыть здешнюю закусочную "Зеленая страна" и посидим немного.

Дверь трактира открылась, в нее не нужно было долго стучать. Они пили со шпиком, которого, как узнал Ка, звали Саффет, ракы, ели пирожки, которыми он поделился с черным псом, и слушали речь Суная. Его речь ничем не отличалась от речи других лидеров, которые Ка слышал после прочих военных переворотов. Пока Сунай говорил, что сторонники курдского национализма и религиозных порядков, подстрекаемые нашими общими врагами, а также выродившиеся политики, которые делают все для того, чтобы получить голоса избирателей, привели Карс к краю пропасти, Ка даже заскучал.

Когда он пил вторую рюмку ракы, шпик почтительно указал на Суная в телевизоре. С его лица исчезло служебное выражение, оно сменилось выражением несчастного гражданина, который подает прошение начальству.

— Вы с ним знакомы, и, кроме того, он вас уважает, — сказал он. — У нас будет небольшая просьба. Если вы у него попросите, я избавлюсь от этой адской жизни. Пожалуйста, пусть меня заберут с этих допросов по Делу об отравлении и направят в другое место.

В ответ на вопросы Ка он встал и закрыл на задвижку дверь закусочной. Сел к нему за стол и рассказал о "допросах по делу об отравлении".

Довольно запутанный рассказ, — еще Рё потому, что Рё без того обалдевшая голова РљР° моментально затуманилась, — начинался СЃ того, что военные Рё разведывательные организации заподозрили, что шербет СЃ корицей, который продавался РІ буфете РїРѕРґ названием "Современный буфет", РіРґРµ торговали бутербродами Рё сигаретами Рё РєСѓРґР° ходило очень РјРЅРѕРіРѕ солдат, был отравлен. Первое происшествие, которое привлекло внимание, произошло СЃ РѕРґРЅРёРј стамбульским офицером-пехотинцем РІ запасе. Два РіРѕРґР° назад, перед учениями, которые, как было понятно, Р±СѓРґСѓС‚ весьма нелегкими, этот офицер начал дрожать РѕС‚ температуры так, что РЅРµ РјРѕРі стоять РЅР° ногах. Р’ лазарете, РєСѓРґР° его поместили, стало понятно, что РѕРЅ отравился, Рё солдат, решив, что умирает, РІ гневе РѕР±РІРёРЅРёР» горячий шербет, который РїРёР», РєСѓРїРёРІ РІ буфете РЅР° углу проспекта Казыма Карабекира Рё Малого проспекта Казым-бея РёР· любопытства, как нечто РЅРѕРІРѕРµ. РћР± этом случае, Рѕ котором забыли Р±С‹, РЅРµ придав ему значения, потому что это было обычное отравление, вспомнили опять, РєРѕРіРґР° еще РґРІР° отставных офицера через небольшой промежуток времени были помещены РІ лазарет СЃ теми же симптомами. РћРЅРё тоже дрожали, заикались РѕС‚ дрожи, РѕС‚ слабости РЅРµ могли стоять РЅР° ногах Рё обвиняли тот же горячий шербет, который выпили РёР· любопытства. Этот горячий шербет делала РѕРґРЅР° курдская тетушка Сѓ себя РґРѕРјР° РІ квартале Ататюрка, утверждая, что изобрела его сама, Р° РєРѕРіРґР° РѕРЅ всем понравился, начала продавать его РІ буфете, которым владели ее племянники. Эта информация была получена РІ результате тайного РґРѕРїСЂРѕСЃР°, сразу же проведенного РІ то время РІ военном штабе Карса. Однако РІ результате исследования РЅР° ветеринарном факультете тайно взятых образцов тетушкиного шербета никакой СЏРґ обнаружен РЅРµ был. РљРѕРіРґР° дело уже должны были РІРѕС‚-РІРѕС‚ закрыть, генерал, рассказавший своей ясене РѕР± этом деле, СЃ ужасом узнал, что РѕРЅР° каждый день пила РїРѕ нескольку стаканов этого горячего шербета, решив, что РѕРЅ поможет против ее ревматизма. РњРЅРѕРіРёРµ жены офицеров РґР° Рё РјРЅРѕРіРёРµ офицеры часто пили шербет РїРѕРґ предлогом того, что РѕРЅ полезен для Р·РґРѕСЂРѕРІСЊСЏ, Рё просто РѕС‚ СЃРєСѓРєРё. РљРѕРіРґР° короткий РґРѕРїСЂРѕСЃ установил, что офицеры Рё РёС… семьи, солдаты, отпрашивающиеся РЅР° рынок, семьи солдат, приехавшие навестить СЃРІРѕРёС… сыновей, пили очень РјРЅРѕРіРѕ этого шербета, продававшегося РІ центре РіРѕСЂРѕРґР°, РіРґРµ РѕРЅРё проходили РїРѕ десять раз Р·Р° день Рё который был единственным новым развлечением РІ Карсе, генерал испугался первой полученной информации Рё, волнуясь, как Р±С‹ чего РЅРµ вышло, передал дело РІ органы Разведывательного управления Рё РІ инспекцию Генерального штаба. Р’ те РґРЅРё, РїРѕ мере того как армия, насмерть сражавшаяся РЅР° СЋРіРѕ-востоке СЃ партизанами РРџРљ, одерживала победы, среди некоторых безработных Рё потерявших надежду молодых РєСѓСЂРґРѕРІ, мечтавших присоединиться Рє партизанам, распространялись странные Рё пугающие мечты Рѕ мести. Конечно же, различные шпионы управления, дремавшие РІ кофейнях Карса, знали РѕР± этих гневных мечтах, таких как бросить Р±РѕРјР±Сѓ, украсть людей, разрушить статую Ататюрка, отравить РІРѕРґСѓ РІ РіРѕСЂРѕРґРµ, взорвать РјРѕСЃС‚. Поэтому дело восприняли всерьез, РЅРѕ РёР·-Р·Р° щекотливости РІРѕРїСЂРѕСЃР° сочли неудобным допрашивать владельцев буфета СЃ применением пыток. Вместо этого, РєРѕРіРґР° продажи возросли, РЅР° РєСѓС…РЅСЋ довольной РєСѓСЂРґСЃРєРѕР№ тетушки Рё РІ буфет внедрили агентов РёР· канцелярии губернатора. Агент РІ буфете СЃРЅРѕРІР° указал, что никакой инородный порошок РЅРµ попадал РЅРё РІ напиток СЃ корицей, который был собственного изобретения тетушки, РЅРё РІ стеклянные стаканы, РЅРё РЅР° тряпку для СЂСѓРє, намотанную РЅР° гнутую ручку жестяных черпаков, РЅРё РІ РєРѕСЂРѕР±РєСѓ для мелких монет, РЅРё РЅР° ржавые отверстия РІ РїРѕСЃСѓРґРµ Рё РјРѕР№РєРµ, РЅРё РЅР° СЂСѓРєРё работавших РІ буфете. Рђ через неделю РѕРЅ был вынужден покинуть работу СЃ теми же признаками отравления, мучаясь рвотой. Рђ агент, которого внедрили РІ РґРѕРј Рє тетушке РІ квартале Ататюрка, был намного более трудолюбивым. Каждый вечер РѕРЅ сообщал РѕР±Рѕ всем РІ письменных рапортах, начиная СЃ тех, кто РІС…РѕРґРёР» Рё выходил РёР· РґРѕРјР°, Рё вплоть РґРѕ описания использованных РїСЂРё приготовлении блюд ингредиентов (РјРѕСЂРєРѕРІСЊ, яблоки, сливы Рё сушеные тутовые СЏРіРѕРґС‹, цветы граната, шиповник Рё алтей). Через короткое время эти рапорты превратились РІ достойные похвалы рецепты горячего шербета, пробуждавшие аппетит. Агент РїРёР» РІ день РїРѕ пять-шесть графинов шербета Рё рапортовал РЅРµ Рѕ его вреде, Р° Рѕ том, что считает его полезным, что РѕРЅ хорошо помогает против болезней, что это настоящий «горный» напиток Рё что РѕРЅ как будто Р±С‹ РІР·СЏС‚ РёР· знаменитой РєСѓСЂРґСЃРєРѕР№ народной повести "Мем Рё Р—РёРЅ". Специалисты, присланные РёР· Анкары, потеряли доверие Рє этому агенту, потому что РѕРЅ был РєСѓСЂРґРѕРј, Рё РёР· того, что РѕС‚ него узнали, сделали вывод, что напиток травит турок, РЅРѕ РЅРµ действует РЅР° РєСѓСЂРґРѕРІ, РЅРѕ РёР·-Р·Р° того, что это РЅРµ соответствовало государственной установке Рѕ том, что между турками Рё курдами нет никакой разницы, РЅРёРєРѕРјСѓ РЅРµ сообщили Рѕ СЃРІРѕРёС… соображениях. Группа врачей, приехавшая после этого РёР· Стамбула, открыла РѕСЃРѕР±СѓСЋ санитарную часть РІ больнице социального страхования, чтобы исследовать эту болезнь. РќРѕ ее заполнили совершенно здоровые жители Карса, которые хотели, чтобы РёС… осмотрели бесплатно, страдающие РѕС‚ обычных болезней, таких как выпадение волос, псориаз, грыжа Рё заикание, что бросило тень РЅР° серьезность исследования. Так что РїРѕРєР° этот постепенно разрастающийся шербетный заговор, который, если это правда, уже сейчас оказывает смертельное воздействие РЅР° тысячи солдат, РЅРµ подорвал ничье моральное состояние, РІСЃСЏ работа РїРѕ разоблачению РІРЅРѕРІСЊ легла РЅР° службы Разведывательного управления Карса Рё РЅР° РёС… трудолюбивых сотрудников, среди которых был Рё Саффет. Множество агентов было выделено для того, чтобы следить Р·Р° теми, кто пьет шербет, который СЃ радостью варила курдская тетушка. Теперь РІРѕРїСЂРѕСЃ заключался РЅРµ РІ том, чтобы установить, как действует РЅР° жителей Карса СЏРґ, Р° РІ том, чтобы точно понять, травятся жители РіРѕСЂРѕРґР° РЅР° самом деле или нет. Таким образом, агенты следили Р·Р° всеми гражданами — Рё штатскими, Рё военными, любившими СЃ аппетитом пить шербет СЃ корицей, Рё РёРЅРѕРіРґР° следили Р·Р° каждым РёР· РЅРёС… РїРѕ отдельности, выслеживая РёС… РґРѕ дверей квартир. РљР° дал слово этому агенту, Сѓ которого РІ результате этих дорогостоящих Рё утомительных действий иссякли силы Рё расползлись ботинки, рассказать РѕР±Рѕ всем Сунаю, РІСЃРµ еще говорившему РїРѕ телевизору.