Как раз такой человек должен играть Ататюрка Служба Суная Заима РІ армии Рё карьера РІ театре 4 страница

Шпик так обрадовался этому, что, когда они уходили, в благодарность обнял и поцеловал Ка, а щеколду на двери открыл собственными руками.

24 Я, Ка Шестиугольная снежинка

Ка шел в отель, наслаждаясь красотой заснеженных пустынных улиц, а черный пес — следом за ним. Джевиту на рецепции он оставил записку для Ипек: "Приходи скорее". Пока он лежал на кровати и ждал ее, он думал о своей матери. Но это долго не продлилось, потому что скоро он задумался об Ипек, которая все не шла. Даже столь недолго ждать Ипек доставляло такую острую боль Ка, что он с раскаянием стал думать, что заболеть ею да ехать в Карс было глупостью. Уже прошло много времени, а Ипек все не приходила.

Она пришла спустя тридцать восемь минут после того, как Ка вошел в отель.

— Я ходила к угольщику, — сказала она. — Подумала, что после окончания запрета выходить на улицы в лавке будет очередь, и без десяти двенадцать ушла через задний двор. А после полудня немного прогулялась по рынку. Если бы знала, то сразу же пришла бы. Ка внезапно так обрадовался тому оживлению и бодрости, которое принесла в комнату Ипек, что сильно боялся омрачить момент, который сейчас переживал. Он смотрел на блестящие длинные волосы и на постоянно двигавшиеся маленькие ручки Ипек. (Ее левая рука за короткое время дотронулась до волос, которые она поправила, до носа, до пояса, до края двери, до красивой длинной шеи, до волос, которые она опять поправила, и до яшмовых бус, которые она, как заметил Ка, надела недавно.)

— Я ужасно влюблен в тебя и страдаю, — сказал Ка.

— Не беспокойся, любовь, которая так быстро разгорелась, так же быстро и погаснет.

Ка охватило беспокойство, и он попытался ее поцеловать. А Ипек, совсем наоборот, спокойно целовала Ка. Ка был ошеломлен, потому что чувствовал, как женщина держит его своими маленькими руками за плечи, и переживал всю сладость поцелуев. На этот раз он понял по тому, как Ипек прижималась к нему всем телом, что и она хотела бы заняться с ним любовью. Ка, благодаря способности быстро переходить от глубокого пессимизма к бурной радости, сейчас был так счастлив, что его глаза, разум, память раскрылись навстречу этому моменту и всему миру.

— Я тоже хочу заняться с тобой любовью, — сказала Ипек. Мгновение она смотрела перед собой. И сразу подняв свои слегка раскосые глаза, решительно посмотрела в глаза Ка: — Но я сказала, не под самым носом у моего отца.; — Когда твой отец выходит?: — Никогда, он не выходит, — ответила Ипек. Она открыла дверь, сказала: — Мне надо идти, — и удалилась.

Ка смотрел ей вслед до тех пор, пока она не исчезла из виду, спустившись по лестнице в конце полутемного коридора. Закрыв дверь и сев на кровать, он вытащил из кармана свою тетрадь и сразу начал писать на чистой странице стихотворение, которое назвал "Безвыходные положения, трудности".

Окончив стихотворение, он подумал, сидя на кровати, что впервые с того момента, как приехал в Карс, у него нет в этом городе никакого дела, кроме как распалять Ипек и писать стихи: это придавало ему и чувство свободы, и ощущение безысходности. Сейчас он знал, что если сможет уговорить Ипек покинуть Карс вместе с ним, будет счастлив с ней до конца жизни. Он был благодарен снегу, забившему дороги, устроившему совпадение времени, за которое Ка сможет убедить Ипек, и места, которое поможет этому делу.

Он надел пальто и, не замеченный никем, вышел на улицу. Он пошел не в сторону муниципалитета, а налево, вниз от проспекта Национальной независимости. Зайдя в аптеку «Знание», он купил витамин С в таблетках, с проспекта Фаик-бея повернул налево и, глядя в витрины закусочной, прошел немного и повернул на проспект Казым-паши. Агитационные флажки, придававшие вчера проспекту оживление, были сняты, а все лавочки — открыты. Из маленького музыкально-канцелярского магазина доносилась громкая музыка. Толпы людей, с целью просто выйти на улицу, бродили туда-сюда по рынку, глядя друг на друга и на витрины и замерзая. Множество людей, которые раньше садились на микроавтобусы в центральных уездах и приезжали в Карс, чтобы провести несколько дней, дремля в чайной или за бритьем у парикмахера, не смогли приехать в город; Ка понравилось, что парикмахерские и чайные дома пусты. Его сильно развеселили дети на улице, которые заставили позабыть о страхе. Он Увидел, что несколько мальчишек катались на санках, играли в снежки, бегали, ссорились и ругались, шмыгали носом, наблюдая за всем этим, на маленьких пустых участках земли, на площадях, покрытых снегом, в садах школ и государственных учреждений, на спусках, на мостах над рекой Карс. На некоторых были пальто, а на большинстве — школьные пиджаки, кашне и тюбетейки. Ка наблюдал за веселой толпой, с радостью встретившей военный переворот, потому что школы не работали, и, как только сильно замерзал, заходил в ближайшую чайную и, пока агент Саффет сидел за столом напротив, пил стакан чая и снова выходил на улицу.

Так как Ка уже привык к агенту Саффету, он его уже не боялся. Он знал, что если за ним действительно захотят следить, то приставят к нему малозаметного человека. Шпик, который заметен, годился для того, чтобы скрывать шпика, который не должен быть виден. Поэтому, когда Ка внезапно потерял Саффета из вида, он начал волноваться и искать его. Он нашел Саффета с полиэтиленовой сумкой в руке, запыхавшись, искавшего его на проспекте Фаик-бея, на том углу, где вчера ночью увидел танк.

— Очень дешевые апельсины, я не выдержал, — сказал агент. Он поблагодарил Ка за то, что тот его подождал, и добавил: то, что Ка не убежал и не исчез, доказывает его добрые намерения. — Теперь, если вы скажете, куда идете, мы не будем напрасно утомлять друг друга.

Ка не знал, куда пойдет. Когда позднее они сидели в другой пустой чайной с заледеневшими окнами, он, выпив две рюмки ракы, понял, что хочет пойти к Глубокочтимому Шейху Саадеттину. Снова увидеть Ипек сейчас было невозможно, его душа сжималась от мыслей о ней и от боязни испытать любовные страдания. Ему хотелось рассказать Глубокочтимому Шейху о своей любви к Аллаху и повести изящную беседу об Аллахе и смысле мира. Но ему пришло в голову, что сотрудники Управления безопасности, оборудовавшие обитель подслушивающими устройствами, будут слушать его и смеяться.

И все же, когда Ка проходил мимо скромного дома Досточтимого Шейха на улице Байтар-хане, он на мгновение остановился. И посмотрел наверх, в окна.

Через какое-то время он увидел, что дверь в областную библиотеку Карса открыта. Он вошел и поднялся по грязной лестнице. На лестничной площадке, на доске объявлений были аккуратно прикреплены все семь местных газет Карса. Поскольку, как и городская газета «Граница», другие газеты тоже вышли вчера после обеда, они писали не о восстании, а о том, что представление в Национальном театре прошло успешно, и о том, что ожидается продолжение снегопада.

В читальном зале Ка увидел пять-шесть школьников, хотя школы не работали, и несколько пенсионеров и служащих, сбежавших от холода в домах. В стороне, среди потрепанных зачитанных словарей и наполовину разорванных детских иллюстрированных энциклопедий, он нашел тома старой "Энциклопедии жизни", которую очень любил в детстве. На последнем развороте каждого из этих томов были вклейки из цветных рисунков, листая которые можно было увидеть анатомические таблицы, где в отдельности, подробно были показаны органы человека, части кораблей и машин в разрезе. Повинуясь интуиции, Ка разыскал на задней обложке четвертого тома изображение матери и ребенка, лежавшего, словно в яйце, внутри ее располневшего живота, однако эти рисунки были вырваны, и он смог увидеть только место разрыва.

В том же томе (ИС-МА) на 324-й странице он внимательно прочитал одну статью.

СНЕГ. Твердая форма воды, которую она принимает, падая, перемещаясь или поднимаясь в атмосфере. Снег существует в виде красивых кристальных звездочек шестиугольной формы. У каждого кристалла неповторимая шестиугольнал конструкция. Тайны снега с древних времен вызывали интерес и изумление человека. В 1555 году в шведском городе Упсала священник Олаус Магнус, заметив, что каждая снежинка обладает неповторимой шестиугольной конструкцией и, как было видно по форме…

Я не могу сказать, сколько раз в Карсе Ка читал эту статью и насколько вобрал в себя в то время рисунок этого снежного кристалла. Спустя много лет я пошел в их дом в Нишанташы и однажды, в тот день, когда мы долго говорили о нем со слезами на глазах с его всегда беспокойным и подозрительным отцом, я попросил разрешения посмотреть их старую домашнюю библиотеку. Я думал не о детской и молодежной библиотеке в комнате Ка, а о библиотеке его отца, находившейся в темном углу гостиной. Здесь, среди книг по юриспруденции в шикарных переплетах, переводных и турецких романов, оставшихся с 1940-х годов, и телефонных справочников я увидел эту "Энциклопедию жизни" в особом переплете и взглянул на анатомическое строение беременной женщины на задней обложке четвертого тома. Когда я небрежно раскрыл книгу, передо мной сама собой появилась 324-я страница. Там, рядом с той же статьей о снеге, я увидел промокашку тридцатилетней давности.

Глядя в энциклопедию перед собой, Ка, как ученик, выполняющий домашнее задание, вытащил из кармана свою тетрадь и начал писать десятое по счету стихотворение, которое пришло к нему в Карсе. Ка начал свое стихотворение с мысли о неповторимости каждой снежинки и образа ребенка в животе матери, изображение которых он не смог найти в томе "Энциклопедии жизни", и назвал это произведение, где он обосновал свое место и место своей жизни в этом мире, свои страхи, особенности и неповторимость, — "Я, Ка".

Он еще не закончил свое стихотворение, как почувствовал, что кто-то сел к нему за стол. Подняв голову от тетради, он поразился: это был Неджип. В нем проснулся не ужас и не изумление, а чувство вины от того, что он поверил в смерть того, кто не должен был умереть так легко.

— Неджип, — сказал он и захотел обнять и поцеловать его.

— Я Фазыл, — ответил юноша. — Я увидел вас по дороге и пошел следом за вами. — Он бросил прямой взгляд на стол, за которым сидел шпион Саффет. — Скажите мне быстро: это правда, что Неджип умер?

— Правда. Я видел собственными глазами.

— Тогда почему вы назвали меня Неджипом? Все-таки вы не уверены.

— Не уверен.

Лицо Фазыла мгновенно побледнело, но затем он усилием воли взял себя в руки.

— Он хочет, чтобы я за него отмстил. Поэтому я понимаю, что он умер. Но я хочу, когда откроются школы, как и раньше, учить свои уроки, а не вмешиваться в политику и мстить.

— И к тому же месть — страшная вещь.

— И все-таки, если он и в самом деле хочет, то я отомщу, — сказал Фазыл. — Он рассказывал мне о вас. Вы отдали Хиджран, то есть Кадифе, письма, которые он ей писал?

— Отдал, — ответил Ка. Он забеспокоился под взглядом Фазыла и подумал: "Поправиться, сказать: Я собирался отдать?" Но он уже опоздал. И к тому же его почему-то успокаивало лгать. Его обеспокоило выражение боли, проявившееся на лице Фазыла.

Фазыл закрыл лицо руками и всхлипнул. Но он так злился, что не пролил ни одной слезинки.

— Если уж Неджип умер, то кому мне надо мстить? — Увидев, что Ка молчит, он пристально посмотрел ему в глаза. — Вы знаете.

— РћРЅ РіРѕРІРѕСЂРёР», что РІС‹ РёРЅРѕРіРґР° одновременно думали РѕР± РѕРґРЅРѕРј Рё том же, — сказал РљР°. — Раз ты мыслишь, значит РѕРЅ существует.

— Меня наполняет горечью то, о чем хотел он, чтобы я думал, — сказал Фазыл. Ка впервые в его глазах увидел свет, который видел в глазах Неджипа. Ему показалось, что перед ним был призрак.

— О чем он заставляет тебя думать?

— О мести, — ответил Фазыл. И всхлипнул еще раз.

Ка сразу понял, что месть не была главным, о чем думал Фазыл. Он сказал об этом, увидев, что агент Саффет встал из-за стола, откуда внимательно смотрел на них, и подходит к ним.

— Предъявите ваше удостоверение личности, — сказал агент Саффет, строго глядя на Фазыла.

— Мой школьный билет на столе выдачи книг.

Ка увидел, что Фазыл сразу понял, что перед ним — полицейский в штатском, и его охватил страх. Они вместе пошли к столу выдачи книг. Когда агент из школьного билета, который он выхватил из рук служащей, выглядевшей так, будто она боялась всего на свете, узнал, что Фазыл — ученик лицея имамов-хатибов, он взглянул на Ка обвиняющим взглядом, словно говоря: "Ну мы же знали". А затем положил школьный билет к себе в карман с видом взрослого, который забирает мяч у ребенка.

— Придешь в Управление безопасности и заберешь свой школьный билет, — сказал он.

— Господин сотрудник, — сказал Ка. — Этот мальчик ни во что не вмешивается, и к тому же он сейчас узнал о смерти своего самого любимого друга, отдайте его удостоверение.

Но Саффет не смягчился, хотя в полдень просил у Ка покровительства.

Ка верил, что сможет забрать удостоверение Фазыла у Саффета в каком-нибудь углу, где никто не увидит, и поэтому договорился с Фазылом в шесть часов встретиться в Демиркепрю. Фазыл сразу ушел из библиотеки. Весь читальный зал забеспокоился, все решили, что будет проверка документов. Но Саффет этого не заметил, сразу вернулся за свой стол, и продолжил перелистывать номер журнала «Жизнь» начала 1960 года, и смотрел на фотографии грустной принцессы Сурейи, которой пришлось развестись, так как она не смогла родить ребенка иранскому шаху, и на последние фотографии бывшего премьер-министра Аднана Мендереса перед тем, как его повесили.

Ка, решив, что в библиотеке не сможет забрать удостоверение у агента, вышел из библиотеки. Увидев красоту заснеженных улиц и радость детей, воодушевленно игравших в снежки, он оставил все свои страхи позади. Ему захотелось побежать. На площади Правительства он увидел толпу грустных мужчин с матерчатыми сумками и с пакетами из газетной бумаги, перевязанными веревкой, замерзая, стоявших в очереди. Это были осторожные жители Карса, которые всерьез восприняли объявление чрезвычайного правительства и покорно пришли сдать оружие, которое было у них дома. Но власть им совершенно не доверяла, и поэтому хвост очереди не впускали в здание областной администрации, и они все мерзли на улице. Большая часть жителей города после этого объявления, открыв в полночь двери своих домов, закопали оружие в заледеневшую землю, туда, где искать никому не придет в голову.

Шагая по проспекту Фаик-бея, он встретил Калифе и густо покраснел. Он только что думал об Ипек, и Калифе ему показалась кем-то невероятно близким и прекрасным, связанным с Ипек. Если бы он не сдержал себя, то обнял бы девушку в платке и расцеловал.

— Мне нужно с вами очень срочно поговорить, — сказала Кадифе. — Но за вами идет тот человек, а говорить я хочу не тогда, когда он смотрит. Можете в два часа прийти в отеле в 217-й номер? Это последняя комната в конце того коридора, где находится ваша комната.

— Мы сможем там спокойно поговорить?

— Никому ни слова, — широко раскрыла глаза Кадифе, — если вы не скажете никому, даже Ипек, никто не будет знать о нашем разговоре. — И пожала руку Ка официальным жестом, чтобы это увидели люди, внимательно смотревшие на нее. — А сейчас осторожно посмотрите мне вслед, сколько за мной шпиков, один или два, потом скажете.

Ка, улыбнувшись краем губ, кивком головы ответил «да» и сам удивился хладнокровию, которое напустил на себя. Между тем его на какое-то мгновение ошеломила мысль встретиться с Калифе в какой-нибудь комнате, втайне от ее сестры.

Он сразу понял, что не хочет, пусть даже случайно, встретить в отеле Ипек до встречи с Кадифе. Поэтому он побрел по улицам, чтобы убить время до встречи. Казалось, никто не жаловался на военный переворот; точно так же, как было в его детстве, царила атмосфера перемен в жизни и начала чего-то нового. Женщины держали сумки и детей и принялись щупать и выбирать фрукты в бакалейных и фруктовых лавках, торговаться, а множество усатых мужчин встали на углах улиц и, куря сигареты без фильтра, стали рассматривать прохожих и сплетничать. Не было на своем месте попрошайки, прикидывавшегося слепым, которого Ка видел вчера два раза под карнизом пустого здания между базаром и гаражами. Ка не увидел и легких грузовых автомобилей, которые парковались на близлежащих улицах и торговали яблоками и апельсинами. Движение транспорта, и так редкого, сильно сократилось, но было трудно понять, из-за военного переворота или из-за снега. В городе было увеличено число полицейских в штатском (один из них был поставлен в ворота детьми, игравшими в футбол в нижней части проспекта Халит-паши), а также на неопределенное время была запрещена темная деятельность двух отелей рядом с гаражами, которые были публичными домами (Отель «Пан» и гостиница "Свобода"), было запрещено устраивать петушиные бои и незаконный забой скота. Жители Карса уже привыкли к звукам взрывов, то и дело доносившимся из кварталов, застроенных лачугами, и это никого не смущало. И поскольку Ка остро ощущал в себе чувство свободы, которое придавала эта музыка безразличия, он купил в "Современном буфете" на углу проспекта Казыма Карабекира и Малого проспекта Казым-бея горячий шербет с корицей и с удовольствием выпил.