Самоопределение социологии журналистики как науки
Во второй половине XX в. на нашей планете исключительно остро ощутился процесс «уплотнения» истории. К исходу столетия отошли в прошлое «холодная» война и биполярность мира. Развитие информационных технологий уничтожило расстояния, многие проблемы современности перешли в разряд глобальных. Богатство и бедность обрели новое измерение в соответствии с возможностями доступа к информации. Ученые всерьез обеспокоены опасностью культурной унификации мира: по их мнению, культурное «усреднение» цивилизации в значительной степени – результат деятельности массмедиа.
В наше время поле социологической науки расширяется и содержательно, и географически, совершенствуется ее инструментарий. Все более самостоятельный характер приобретает теория журналистики, связи которой с социологией проявляются на различных уровнях; наблюдается множество более или менее явных «пересечений» социологии и теории журналистики. Во многих зарубежных странах отчетливо прослеживается тенденция институционализации конкретно-социологических исследованийв области массмедиа.
В американских газетах созданы отделы по изучению аудитории, частные социологические центры и организации, центры академического анализа. Похожая система изучения средств массовой информации сформировалась в Великобритании. Исследователи отмечают, что и во Франции превалируют центры изучения общественного мнения, существующие на средства заказчиков. В ФРГ массмедиа исследуются в университетах, частных научно-исследовательских институтах и коммерческих центрах. Значительное место социологии средств массовой информации отведено в университетах Италии. Система центров, институтов, занимающихся общественным мнением, сложилась в Японии. Объектами углубленного изучения стали аудитория массмедиа, журналистские коллективы, содержание журналистских текстов, эффективность деятельности прессы, радио и телевидения[34][34].
Но ощутившаяся на Западе еще в 40–50-е годы «неудовлетворенность обилием несистематизированных эмпирических данных в социологии массовой коммуникации, как и во всей эмпирической социологии вообще, побудила наиболее крупных социологов призывать к созданию так называемых теорий среднего уровня, которые помогли бы собрать в систему разрозненные концепции функционирования средств массовой коммуникации»[35][35]. Такой работой считается исследование Г. Лассуэлла «Структура и функция в обществе» (1948). В процессе формирования теорий журналистики на Западе социологические концепциизачастую выступали в качестве методологического основания массмедиаведческих изысканий. Макросоциологические и микросоциологические теории оказали сильное влияние и на тех исследователей, которые не считают собственно социологический ракурс основным для своих трудов.
Так, американского ученого У. Шрамма отличает «журналистский подход» к анализу массмедиа. Тяготение к функционализму Т. Парсонса явно ощущается в его работах, например, в книге «Средства массовой информации и национальное развитие» (1964). Соотнесенность проблем информационных процессов с потребностями и надеждами человека, или, по определению Шрамма, идея «человеческого смысла» деятельности прессы, радио и телевидения, в развивающихся странах служит основой, которая придает целостность огромному эмпирическому материалу, приведенному в исследовании. Рассуждения о «человеческом смысле» массовых коммуникаций, о взаимообусловленности общественного прогресса и личного процветания отразили свойственное структурно-функциональному направлению стремление соотнести действующее лицо как психологическую единицу с определенной социальной структурой.
Этой социальной структурой в данном случае является общество, формирующееся в развивающихся странах. По мнению Т. Парсонса, у основания структуры социальная система базируется на конкретном человеческом индивиде как физическом организме, действующем в физическом окружении. В свою очередь, миллионы таких индивидов совершают действия как ответ на влияние общественной среды. Сквозь призму структурно-функционального подхода к этой взаимосвязи индивида, его ближайшего окружения и общественного развития в целом и ведет У. Шрамм анализ СМИ в «третьем мире».
Согласно его исследованию, именно расширяющаяся информационная основа создает климат, формирующий ощущение национальной целостности. Демонстрируя обществу национальные цели и достижения, используемые мудро современные коммуникации могут способствовать объединению изолированных общностей, обособленных очагов развития в потоке подлинно общенационального развития. Таким образом, разъединенные социальные слои и силы под воздействием интегрирующих идей, взглядов, ценностей начинают согласовывать свои действия с функционированием социальной системы, создавая гармонию и равновесие.
У. Шрамм в этих утверждениях снова перекликается с Парсонсом, считающим, что социальная система – это совокупность индивидуальных ролей, которые управляются нормами и ценностями. В таком случае задачи «социального действия», поведения – в поиске путей взаимной интеграции социальной системы, культурной системы и системы личностей.
С теорией социальных систем перекликаются те разделы книги, где говорится о снятии напряжения в процессе модернизации общества с помощью целенаправленного потока информации. Шрамм рассматривает коммуникацию как инструмент для регулирования социальной температуры, что вполне соответствует теории социальных систем, согласно которой одной из важных общественных функций является регулирование скрытых напряжений системы. Среди категорий-функций, используемых Т. Парсонсом, мы встречаем самосохранение и управление напряжением наряду с адаптацией, интеграцией и достижением целей[36][36].
Претендуя на создание «философии журналистской автономии», другой американский автор, Дж. Меррилл, вольно или невольно выступает оппонентом Шрамма, анализируя роль массмедиа в национальном развитии с точки зрения наличия в обществе конфликта и отношения к нему системы информации и коммуникации. Он говорит о «социальном конфликтном цикле», тесно связанном с динамикой общественного развития. В слаборазвитых, традиционных обществах конфликтов мало, а в модернизированных общественных системах (на завершающей стадии) их практически нет.
В традиционной системе конфликт локализован в группе автократического или элитарного руководства, всеми силами удерживающего власть. В переходной стадии зона конфликта расширяется, сталкивая различные социальные группы и слои, классы и партии. Что касается современного общества, то автор полагает, что здесь существуют две основные фазы развития. Ранняя, где индивидуальная свобода еще признается, возникают идеологические конфликты между фракциями, классами, партиями, где внутри массы еще наличествуют несходство, плюрализм мнений. И поздняя, переходящая в тоталитаризм, при котором конфликтность исключается, а противоречия между политическими группировками и сильными лидерами сведены на нет.
На первой стадии каналы коммуникации используются в основном для того, чтобы попытаться развить жизнеспособную систему, смягчая напряженность и поддерживая зарождающиеся институты и учреждения. Основная цель коммуникации – сохранение социальной стабильности. Средства информации на этом этапе развития элитарны. Когда средства коммуникации становятся массовыми, страна вступает в переходную стадию. Элите необходима поддержка масс, она начинает ставить перед людьми комплекс общих идей и целей, подчеркивать культурное, расовое и религиозное сходство, а также предлагать им общую негативную цель и формировать образ «общего врага». Массмедиа постепенно перестают быть средством гармонизации общества и превращаются в силу, содействующую развертыванию политического конфликта, их свобода возрастает.
По мере продвижения общества к тоталитаризму свобода массмедиа угасает. Информация используется для внутреннего социального контроля, управления, стабилизации общества, ведения внешней пропаганды. Когда наступает экстремальная стадия современного, модернизированного общества, завершается и полный цикл национального развития, которое прошло через авторитаризм по направлению к свободе, а затем к тоталитаризму. Самоопределение прессы приобретает почти тот же характер, что и в традиционном автократическом обществе, а общественное мнение становится одним из механизмов, посредством которого реализуется власть[37][37].
Рассуждения Дж. Меррилла о естественности и неизбежности конфликтного цикла не противоречат основным положениям социологической «теории конфликта». Она нашла развитие в трудах Л. Козера, Ч.Р. Миллса, Р. Дарендорфа и других авторов.
На исследования в области массмедиа оказала воздействие и теория коммуникативного действия Ю. Хабермаса. Он полагает, что критика социального знания может дать «социальным субъектам представление о действительном характере общественного устройства или, по меньшей мере, показать истоки формирования идеологических искажений, осознание которых будет способствовать преодолению противоречий социальной жизни»[38][38].
Поиск современных методологий и подходов к изучению средств массовой информации был характерным для итальянской науки о журналистике, пережившей в 60–70-е годы прошлого столетия «исследовательский бум». В это время на первый план выдвинулся именно социологический подход к анализу проблем прессы, радио и телевидения. Известность получил центр социологии массовой коммуникации при социологическом факультете университета в Тренто (итальянское отделение секции массовой коммуникации Международной социологической ассоциации). Социологический ракурс исследования журналистики все больше утверждает свои права и в Германии.
Следует отметить еще одну тенденцию, ставшую во второй половине XX в. характерной для социологии журналистики (хотя ее истоки обнаруживаются в 1940-х годах). Формирующаяся научная дисциплина все больше не только обретает характер заимствующей, «принимающей» концепции, методы, инструментарий у социологии, но и начинает обогащать социальное знание новыми подходами, содействуя совершенствованию его методической оснащенности. Известнейший французский историк, социолог, журналист, политический деятель Ж. Кэйзер в посмертно изданной книге «Французская ежедневная газета» (1963) излагает методику «подсчета» значения газетного материала, чем вносит вклад в развитие математических методов анализа текста[39][39]. Эти методы в дальнейшем будут совершенствоваться с учетом возможностей компьютерных технологий.
«Паритетность» все больше усиливалась и во взаимодействии социологии журналистики с другими отраслями научного знания о средствах массовой информации. В деятельности ученых-массмедиаведов нашло отражение органическое взаимодополнение исторических, теоретических разработок и конкретно-социологических исследований. В этом отношении интересен опыт представителей «критической школы»изучения массмедиа за рубежом. Отличительными чертами критической школы являются откровенный скептицизм по отношению к доминирующим на Западе структурам и институтам массмедиа, а также стремление к поиску путей формирования более демократической и гуманистически ориентированной системы СМИ. Ученые-«критики» озабочены тем, что и журналистика, и журналистское образование (особенно в США) становятся частью большого бизнеса, все больше подчиняясь коммерческим соображениям.
Один из представителей «критической школы» – известный английский ученый Дж. Халлоран, который обращался к вопросам и социологии, и социальной психологии массовых коммуникаций. Рассмотрев модели коммуникационного процесса, особенности социализации под воздействием массмедиа, характер восприятия информации потребителями, он считает, что теория представляет собой практическую необходимость, более того – самый практический феномен, с которым мы сталкиваемся. Это должно предостеречь ученых от попыток «переизобретать» колесо каждый раз, как только они принимаются за работу. Средство, способное предотвратить «изобретение велосипеда» в процессе теоретического анализа функционирования массмедиа, Халлоран видит в обращении к обширному эмпирическому материалу, к которому он постоянно апеллирует в своих работах (в частности и той, где речь идет о негативном влиянии пропаганды насилия, осуществляемой телевидением, на детей)[40][40].
Во второй половине XX в. за рубежом прослеживается еще одна тенденция: происходит более четкое обособление социологии массмедиакак определенной отрасли знания и, соответственно, уточнение ее предмета. Эта тенденция отразилась в исследовательской деятельности английского социолога Д. Макквейла. В круг его научных интересов вошли такие проблемы, как взаимосвязь средств массовой информации и современного общества; взаимодействие массового общества, массовой культуры, массмедиа и массового поведения; роль эмпирических традиций в западной социологии массовой коммуникации. Но в поле зрения ученого находятся также вопросы функционирования печати как социального института, собственность и контроль над прессой, взаимоотношения между журналистом и предпринимателем, журналистом и обществом, журналистом и читателем, журналистом и источником информации[41][41]. Макквейл обратился и к изучению аудитории газет, проанализировал телевизионные передачи, подготовленные в ходе избирательной кампании. На рубеже 60–70-х годов он пишет и редактирует труды, в названиях которых фигурирует понятие «социология массовой коммуникации», а сами они посвящены проблемам социального общения под воздействием массмедиа.
По мнению Макквейла, наиболее сбалансированный характер взаимодействия власти, средств информации и аудитории связан с рыночной моделью, согласно которой во главу угла ставится удовлетворение потребителя. Сбалансированность зависит и от сосуществования массмедиа с другими общественными институтами, от их умения поддерживать консенсус между убеждениями населения в целом и интересами власти[42][42].
В середине 60-х годов конкретно-социологические исследования средств информации проводились в разных городах Советского Союза. При этом изучение деятельности центральной и местной прессы, радиовещания и телевидения позволило сделать следующий вывод. «Наиболее активными исследователями оказались практики – партийные и редакционные работники. Почти не было специально подготовленных кадров. Но дело не только в этом. Когда между учеными еще шел спор о предмете социологии, ее месте в системе общественных наук, практики начали активно изучать аудиторию, ибо это стало потребностью самой журналистской работы»[43][43].
В дальнейшем изучение аудитории превратилось в одно из ведущих направлений конкретно-социологических исследований, инструментарий которых постоянно совершенствовался. Так были выявлены особенности отношения читателей, слушателей, зрителей к средствам информации, прояснены некоторые параметры включенности различных групп населения в систему массовой информации. Изучалась деятельность органов руководства прессой, радио и телевидением. В центре внимания ученых были журналистские кадры, социологический портрет которых приобрел новые черты. Специфичным направлением отечественных конкретно-социологических исследований стало изучение участия масс в работе редакций. Немаловажную роль играло и изучение эффективности средств массовой информации[44][44].
Примечательно, что социологические исследования, вскрывшие многие противоречия, свойственные социальному функционированию прессы, радио и телевидения, не замкнулись в рамках чистого эмпиризма. Результаты получили дальнейшее осмысление в научных публикациях (от статьи до монографии), различных по степени обобщения материала и глубине теоретических выводов и рассуждений.
Первой крупной научной работой, сделавшей попытку воссоздать целостную картину отечественной социологии прессыв контексте ее теоретико-методологических и эмпирических аспектов, стала книга «Социология журналистики» (1981) под редакцией профессора МГУ Е.П. Прохорова. За ней последовало учебное пособие МГИМО «Социология средств массовой коммуникации» под редакцией Ю.П. Буданцева (М., 1991). В 1995 г. вышло еще одно, выполненное сотрудниками МГУ, пособие «Журналистика и социология» под редакцией И.Д. Фомичевой.
В середине 90-х годов в СПбГУ начал работать постоянно действующий межвузовский научно-практический семинар «Журналистика и социология», организованный кафедрой социологии журналистики. Материалы научных дискуссий в рамках семинара публиковались ежегодно. С тех пор увидело свет несколько сборников, каждый из которых был посвящен наиболее злободневным аспектам деятельности журналистики в социальном пространстве[45][45]. В круг обсуждения органично вписались вопросы взаимодействия СМИ и аудитории, а также социализации журналиста и социальности журналистики.
Таким образом, определенный этап в становлении социологии журналистики как самостоятельной, специальной теоретической дисциплины среднего уровня обозначился. Возникало оптимистическое ощущение, что социологии журналистики уже не нужно «доказывать свое право на существование в системе общественных наук и университетского учебного плана»[46][46]. Акцентировалась и необходимость сохранения, дальнейшего обогащения гуманистической ипостаси журналистской профессии: «Пришла пора и в исследованиях СМИ, и в организации редакционного производства, и в планировании массово-информационной стратегии на национальном уровне утвердить приоритет антропологических в своей основе концепций»[47][47].
Вместе с тем не переставали звучать ноты озабоченности по поводу возможной утраты журналистикой ее интеллектуальной составляющей. Вызывали тревогу правовой нигилизм журналистов, а также их профессиональная самодостаточность, выразившаяся, в частности, в недоверии к теоретическим построениям, страдающим, с точки зрения практиков, абстрактностью и умозрительностью.
В конце десятилетия усилилась обеспокоенность научного сообщества положением прессы, радио и телевидения в условиях перехода к рыночным отношениям. Отечественная журналистика столкнулась с последствиями конкуренции, призванной, как предполагалось, выявить лучшее в творческом потенциале плюралистических СМИ, и монополизации, обеспечивающей выживание и успех сильнейшего. Эту ситуацию наши зарубежные коллеги назвали союзом Просперо и Калибана – положительного и отрицательного героев известной шекспировской драмы. Стала явной финансовая и политическая зависимость СМИ.
Иллюзии по поводу рыночных механизмов как единственного способа регулирования деятельности СМИ коренились в двух старых и широко распространенных мифах. Они общеизвестны и не раз подвергались критике со стороны противников и сторонников капиталистической экономики: «1) капитализм определяется свободным потоком факторов производства; 2) он определяется невмешательством политической машины в дела рынка»[48][48]. Если дело обстоит именно так, то почему в нашей стране государственные дотации все еще служат важным источником финансирования ряда изданий, прежде всего региональных, а вмешательство государства в сферу телевизионного бизнеса приобрело очевидный характер? Подтверждаются ли таким образом выводы о том, что капитализму свойственны частично свободный поток капитала и выборочное вмешательство политической машины в дела рынка?
Скорее всего, в практике отечественной журналистики реализовалась другая научная гипотеза, согласно которой неразвитость новых рыночных структур при одновременно резком ослаблении государственных механизмов может повлечь за собой тяжелые последствия. Будущее наших СМИ во многом зависит от того, смогут ли они избежать «шараханья» из одной крайности в другую, от чего предостерегали исследователи, знакомые с процессом расширения рынка и свертывания государственного регулирования в различных регионах мира[49][49].
Опыт изучения российских СМИ заставил петербургских авторов констатировать, что складывается феномен «асоциальной журналистики», которая серьезно больна и находится на краю катастрофы[50][50]. Но критическая направленность размышлений ученых о бедах отечественной прессы не приобрела самодовлеющего характера. В сложном общественном контексте конца 1990-х годов удалось не только сохранить научную идентичность социологии журналистики, но и развить ее конструктивные, прогностические направления. Аналитический срез состояния социолого-журналистской мысли на переломе десятилетий представлен в книге «Журналистика и социология. Россия, 90-е годы»[51][51]. Она вобрала в себя наиболее интересные материалы, ранее опубликованные на страницах петербургских социожурналистских сборников.
Теория журналистики испытала на себе влияние не только внутриполитических, но и внешнеполитических процессов,протекавших в мире в конце XX столетия. Последнее десятилетие века стало свидетелем того, что наметились некие точки соприкосновения в развитии социологии журналистики в нашей стране и за рубежом, прежде всего на Западе. Конечно, абсолютизировать этот процесс было бы неверно (исторически и методологически). Вместе с тем существенное расширение международного научного сотрудничества, несомненно, привело к сближению различных исследовательских школ и направлений, в том числе в области социологии журналистики.
Одно из проявлений этой тенденции – организация кросс-культурных социологических исследований с привлечением специалистов из разных стран. Расширили наши знания о профессиональных ориентациях журналиста, его отношении к проблеме общечеловеческих ценностей те исследования, которые были выполнены в рамках российско-американских проектов, организованных факультетом журналистики МГУ совместно с партнерами из США[52][52]. Анализ полученных материалов позволил увидеть новые грани личности журналиста в его включенности в сложный контекст современных социальных отношений.
Петербургские ученые вместе с коллегами из стран Балтийского региона провели многофакторный количественный и качественный анализ газетного дискурса в пространственно-временной динамике. Результаты проекта дали возможность проследить, как общие закономерности функционирования прессы преломляются в конкретно-исторических условиях, в контексте взаимосвязи глобальных и национальных социально-политических процессов[53][53].
Следует отметить, что в наше время социология во всех ее многочисленных аспектах оказала немалое влияние на оформление науки о журналистике в тех зарубежных странах, которые до недавнего времени объединялись названием «третий мир». Примечательно, что ряд студентов, магистрантов и аспирантов из различных государств Азии, Африки и Латинской Америки, обучаясь на факультетах журналистики российских вузов, специализируются в области социологии журналистики. Одни обращаются к социологическим аспектам деятельности массмедиа своих стран и регионов, другие под тем же углом зрения изучают российские СМИ (в том числе в рамках международных научных программ). Оба эти направления способствуют обогащению социологии журналистики и содействуют углублению взаимопонимания представителей международного научного сообщества.
Эти и многие другие примеры пока не означают появления единого социожурналистского «мэйнстрима» в глобальных масштабах. Видимо, национальные исследовательские «ниши» сохранятся и в обозримом будущем. Несмотря на все нарастающую социокультурную унификацию мира и наличие в деятельности массмедиа тех образцов и моделей, которые приобрели интернациональный характер.
* * *
В заключение несколько общих замечаний.
Мы не ставили перед собой задачу детально анализировать достоинства или недостатки тех или иных концептуальных построений, выявлять сильные или слабые стороны того или иного журналистского инструментария: деятельность авторов, чьи труды упомянуты нами, получила освещение в отечественной и зарубежной научной литературе. Более существенным представлялось продемонстрировать динамику взаимосвязи социологии и журналистики.Одно из важных проявлений этой динамики – формирование социологии журналистики как самостоятельной научной дисциплины.
Слова о том, что «в социологии еще не создано модели столь безупречного строения и столь глубокого охвата, которая могла бы послужить основой для всеобъемлющей науки об обществе. Социология еще не достигла этой стадии развития»[54][54], можно в полной мере отнести и к социологии журналистики. На отечественном уровне ее современная эволюция вызвала к жизни несколько тенденций. Одна из них связана с более четким обозначением предметной области и выявлением системообразующего ядра этой социально-гуманитарной науки.
Происходит уточнение внутренней логики данной дисциплины, ведется углубленная разработка ее понятийно-терминологического аппарата, определяются основные компоненты теоретико-методологической базы. Это тем более важно, если принять во внимание, что сегодня преподавание социологии журналистики стало неотъемлемым компонентом вузовской подготовки работников СМИ. Концептуальная состоятельность, обоснованность и практическая значимость тех или иных научных положений имеют принципиальное значение для учебного процесса, предполагающего трансформацию «знания для себя» в «знание для других».
В свете тенденции к дальнейшему самоопределению социологии журналистики немаловажен и тот факт, что сейчас в российском научно-педагогическом сообществе ощущается стремление переосмыслить существующие парадигмы теории журналистики, что вызвано объективными обстоятельствами. Меняются условия функционирования СМИ, их структура и типология, содержательное наполнение журналистской профессии. В области теоретической это находит преломление в попытках создания интегративной модели взаимодействия российской журналистики, PR и рекламы в условиях «диктатуры» маркетинговых коммуникаций. Как отмечает московский исследователь В.М. Горохов, эта модель несет в себе как позитивные, так и негативные социальные характеристики. Она расширяет возможности информационного рынка, облегчает доступ к нему и создает равенство возможностей для участников информационно-коммуникационных процессов. Но, по словам того же автора, здесь «заложены и некие асоциальные эффекты, которые связаны с тем, что информационный прессинг, достигающий запредельных уровней, при определенных условиях может привести к всеобщему информационному тоталитаризму»[55][55].
Стремление к построению некой общей схемы, отражающей особенности протекания информационных и коммуникационных процессов в современном мире, проявляется в социологии массовой коммуникации. На первый план выдвигаются уже не журналистика, даже не СМИ, а средства массовой коммуникации – СМК. Например, доктор социологических наук Л.Н. Федотова пишет: «Для журналистов, социологов прессы, профессионалов, работающих в паблик рилейшнз (ПР), и производителей рекламы СМК являются плацдармом, где осуществляются как долгосрочные, так и краткосрочные цели их организаций; средством реализации не только профессиональных прав, но и обязанностей перед обществом; системой, откуда черпается информация для эффективного функционирования собственной структуры»[56][56].
У данного подхода есть серьезные оппоненты. По их мнению, вся журналистика не умещается в границах и понятиях коммуникации. С их точки зрения, горизонты восприятия журналистики как особого вида духовно-практической деятельности не расширяются (как это может показаться на первый взгляд), а значительно сужаются, если ее рассматривать исключительно как средство массовой коммуникации. Возникает справедливое, на наш взгляд, опасение, что под сомнение ставится одна из основополагающих черт социологического ракурса исследования журналистики. В определенной степени размывается определение, которое обозначало социологию как «науку, изучающую поведение людей, живущих в среде себе подобных»[57][57].
Модель социального взаимодействия, подчиняющегося принципам отношений вожака и стада, растворяет индивидуальность в обезличенной, но тем или иным образом структурированной массе. Подобная логика вряд ли отвечает задачам демократических преобразований и даже вступает в противоречие с теориями информационного общества, предусматривающего не только рост информационной обеспеченности подавляющего большинства, но и расширение возможностей индивидуального потребления и производства информации. К тому же возникает опасность «выведения» активной, творческой личности за пределы концептуальных основ журналистики. В свою очередь, деперсонифицированная массовая информация часто остается... без масс. Этот феномен получил освещение в зарубежной научной литературе[58][58].
Поэтому, во-первых, не утрачивает своей актуальности социологическое изучение журналистики на макроуровне общественных процессов. Как считает петербургский профессор В.А. Сидоров, «понимание смысла социальной действительности, частью которых являются и СМИ, возможно лишь с учетом социально-экономических и политических особенностей конкретного этапа исторического развития общества и соответствующего ему характера социокультурного взаимодействия различных социальных групп, власти и общества, личности и государства»[59][59]. Во-вторых, особенности социологии журналистики более полно проявляются на мезо- и микроуровнях. Именно здесь раскрывается динамика перехода от восприятия общества как метасистемы к осмыслению средств массовой информации в качестве сложной общественной структуры и, наконец, к рассмотрению деятельности конкретных СМИ, отдельных редакций и самих журналистов.
Другая тенденция обусловлена сложностью и многосоставностъю «отличительного ядра» социологии журналистики, ее синтетичностью, междисциплинарностью, сочетающей в себе «методологию, методы и частные положения социологии, социальной психологии, культурологии, общей теории журналистики»[60][60]. В определенной степени она носит центробежный характер и связана с общей направленностью развития науки как особой формы отражения действительности. Когда появляются новые отрасли той или иной научной дисциплины, создается впечатление, что она начинает дробиться или, наоборот, втягивать в свою орбиту «посторонние предметы». Так происходит и с социологией журналистики, выявление предметной специфики которой не противоречит расширению ее исследовательского поля. Органично вписываются в ее контекст тендерный анализ, вполне соответствует ее внутренней организации изучение этнокультурных и других «частных» проблем[61][61]. Закономерно, что в стремлении к высоким обобщениям социология журналистики обращается к достижениям философской мысли. Да и можно ли, например, рассуждать о журналистике как средстве общественного познания, не опираясь на опыт гносеологии?[62][62]
Подводя итоги, следует заметить, что обсуждение проблем социального функционирования журналистики на рубеже XX и XXI столетий шло в атмосфере открытости, научной принципиальности. Полемика – даже самая острая – отличалась корректностью и уважением к мнению оппонента. Еще раз была подтверждена перспективность и плодотворность того диалогического общения, без которого невозможно поступательное развитие науки, журналистики, да и общества в целом.
В начало
ГЛАВА 2.