Сандра СЃ Иваном Ивановичем 7 страница

(На это раз я и не заметила, как память утащила меня в свои недра, но я уже не в палате, верней, не только в палате, но еще и на холме. Верчу головой, тяну шею – не могу поверить, что мы наконец у цели.)

– Где тайник? – прерываю я разглагольствования Ивана Ивановича. – Далеко отсюда?

Он поворачивается лицом к солнцу, которое начинает клониться к закату, однако до верхушек деревьев ему еще ползти и ползти. «Что если всё разрешится сегодня, прямо сейчас?» – думаю я и задыхаюсь от волнения.

– Мы сегодня туда попадем?

– Видишь ли ты водяную мельницу, до нее примерно треть одного ли?

Его рука показывает прямо на сплошную зеленую массу тайги.

– Хотя ее, наверное, давно снесло весенними паводками… Неважно, нужно пройти треть ли на запад.

И он идет первым, уверенно огибая стволы деревьев и перешагивая через коряги. Треть ли – это всего километр. Так близко?

Бао связал мулов вереницей и ведет ее по нашим следам; сзади доносится треск, хруст, фырканье.

– А от того места, где была мельница, далеко? – нетерпеливо спрашиваю я, но Иван Иванович слишком сосредоточен, он не отвечает и не оборачивается.

Я сдергиваю накомарник. Плевать на кровососов, мне от возбуждения не хватает воздуха.

Что это? Кажется, шум воды.

Мы выходим на берег неширокой и неглубокой, но быстрой реки, русло которой испещрено большими камнями.

– Мельница была здесь.

Беру Ивана Ивановича за рукав, подвожу к куче черных бревен. Несколько обрубков торчат и из воды.

– Теперь нужно пройти семьсот пятьдесят шагов вниз по течению, к валунам, я покажу где, я уже чувствую это место, я обослышу масть. – И вдруг его лицо, всегда такое спокойное, озаряется улыбкой несказанного блаженства. – О, как мне не хватало этой масти!

Теперь он идет очень быстро, я едва за ним поспеваю и боюсь, не споткнется ли он о камни. Иван Иванович действительно чуть не падает, но я успеваю его подхватить.

– Слепцам бегать нельзя… – Он смущенно улыбается. – Ты лучше возьми меня под руку и веди…

Бао далеко отстал со своими мулами, но нам не до него. Не знаю, кто больше взволнован – я или Иван Иванович.

– Сколько уже шагов? Вы не сбились? – спрашиваю я.

– Я не считаю, это теперь не нужно… Справа от реки должно быть несколько больших камней, один размером с буйвола, с восточной стороны он шершавый, а с западной гладкий.

Я вижу гряду серых валунов, но они не на берегу, а в стороне от реки. Говорю об этом Ивану Ивановичу. Он:

– Это ничего. Река могла Р·Р° столько лет поменять русло, Р° РјРѕР№ Р±СѓР№РІРѕР» РЅРёРєСѓРґР° РЅРµ денется. РўС‹ видишь его?

По мне все камни напоминают лежащих буйволов. Я срываюсь, бегу вперед, чтобы попробовать их на ощупь.

Старик, оставшись один, не замедляет шага. Споткнулся, упал на четвереньки, но сразу выпрямился и перешел на странный, семенящий бег. Я вижу, что он движется к самому большому из валунов и тоже несусь туда.

– Этот? Этот?

Иван Иванович опускается на колени, проводит ладонью по серому боку камня. Я делаю то же самое. Действительно, освещенная закатным солнцем поверхность удивительно гладка – вероятно, в какие-то давние времена ее отполировало потоком.

– Какая сильная масть, – шепчет Иван Иванович, – какая сильная!

Меня всю трясет.

– У золота? Оно здесь? Вы его чувствуете?

– Нет, золота я не чувствую, его масть гораздо слабее.

– О чем же вы тогда говорите! Нам нужно золото! Где был тайник?

Как же меня бесит его идиотски-блаженная улыбка, это сонное выражение лица!

– Что? А, тайник. Понадобится кирка и лопата. Подождем, пока подойдет Бао.

Нет, ждать я не могу. Я мчусь назад, навстречу мулам. Вынимаю из тюка инструменты, снова бегу к валунам.

– Сначала нужно снять вот эти плиты.

Он показывает на плоские камни, сваленные у подножия «буйвола». Я смотрю на них с сомнением: кажется, одной мне не справиться, придется все-таки ждать Бао.

Но Иван Иванович наклоняется, легко берет верхний камень и снимает его – оказывается, это узкая плита. Вторую мы убираем вместе, за ней третью, четвертую, пятую.

В толще базальта зияет щель.

– Хорошее место, – говорит старик, ощупывая ее края. – Там внизу галька, и во время сильного дождя или таяния снегов вода не застаивается, уходит под землю. Он не мог испортиться.

– Золото не боится воды, – говорю я удивленно.

Я уже вижу сквозь зазор: в яме что-то лежит, но щель слишком узка.

– Теперь нужно упереться киркой вот сюда, а когда край отодвинется, подпереть его лопатой.

Я так и делаю. Базальт подается – он не монолитен, как мне показалось вначале. Теперь я вижу, что когда-то Иван Иванович вполне мог управляться с этим природным кладохранилищем в одиночку.

– Как вы нашли это место? – спрашиваю я сиплым от натуги голосом.

– Искал и нашел, – отрывисто говорит Иван Иванович. – Ну, что ты там видишь?

– Мешки из плетеной коры. Они как-то странно блестят, – докладываю я, заглядывая в каменистую яму.

– Я хорошо смазал их жиром тигра. Не знаю, помогает ли он обрести храбрость, но от прения и плесени это средство очень хорошее и к тому же долговечное. А сколько там мешков?

– Кажется, три. Сейчас погляжу вблизи. – Я спрыгиваю вниз. – Нет, четыре.

– Ну, значит, всё на месте.

Дрожащими руками я пробую развязать кожаные ремешки, но они слиплись. Достаю нож, взрезаю лоснящийся бок мешка. Острие с глухим стуком ударяется о металл, из прорехи высыпается несколько тускло-желтых комков со странно зазубренными краями. Я никогда не видела настоящих самородков, но сразу понимаю: это золото.

Хочу подвинуть мешок – еле получается. В нем веса столько же, сколько во мне. Если не больше.

Спасен! Спасен!

Я сажусь наземь, прижимаюсь лбом к бугристой поверхности мешка и плачу навзрыд.

– Золото странно действует на людей, я еще тогда это заметил. – Голос, звучащий над моей головой, раздумчив. – Одни начинают кричать и танцевать, другие плакать. Третьего не бывает.

– Я плачу не из-за золота. От облегчения.

Вытерев рукавом слезы, я начинаю ворочать мешки, пытаясь прикинуть, сколько всё это может стоить. На триста тысяч наберется?

Перед отъездом я успела собрать всю информацию о курсе золота и его разновидностях, даже выписала в блокнот цифры. Так, мне известно, что средняя цена за грамм самородного золота составляет около одного американского доллара, то есть чуть больше трех юаней. В принципе хватит ста килограммов, а здесь минимум в два раза больше, притом, насколько можно судить по содержимому первого мешка, самородки всё нитевидные и очень крупные, а такие могут стоить в несколько раз дороже. Ценность определяется размером, формой и цветом: чем гуще оттенок желтого или оранжевого, тем дороже. Я взрезаю остальные кули. Перебираю колючие кусочки металла. Самый маленький с ноготь на моем большом пальце, а попадаются и величиной с кулак. На выкуп более чем достаточно!

Я снова реву.

– Помоги-ка мне спуститься…

Бережно придерживая, спускаю я своего спасителя в яму.

– Здесь золото, очень много золота, – всхлипывая, сообщаю я ему то, что он и без меня знает. – Вот, пощупайте!

Сую ему крупный самородок, но Иван Иванович отталкивает мою руку.

Он встает на четвереньки, с силой толкает один мешок, другой – те заваливаются, а старик пальцами разгребает гальку.

– Золото… Что золото, – бормочет он, – золота в земле много, а яншэнь один на тысячу ли…

Вдруг Иван Иванович вскрикивает – пронзительно. Я и не думала, что он способен издавать подобные звуки. В руках у него маленький кожаный мешочек.

– Что это? – спрашиваю я.

– То, за чем я сюда пришел сорок семь лет назад, и то, за чем я сюда пришел сейчас, я ведь тебе рассказывал. Мой яншэнь…

– Что?

– Это его я искал здесь, когда все искали золото.

Трясущимися пальцами он достает ладанку алого шелка, а оттуда какой-то корешок, сухой, сморщенный, покрытый седыми волосками.

– Я искал его в тайге несколько месяцев, постепенно сужал круги, следуя «обослуху», и, в конце концов, нашел, и отрезал ровно половину, а половину оставил в земле расти дальше, потому что выдергивать его весь было бы страшным злодеянием, а того, что я отрезал, мне вполне хватит и еще останется, даже если я проживу двести лет…

Он бережно сует свое непрезентабельное сокровище обратно в ладанку, вешает ее себе на шею.

Мне, конечно, любопытно, но я оставляю расспросы на потом. «Золото! Чудесное, славное золото! Ты спасешь нас с Давидом!», – шепчу я умильно.

 

Не думаю, чтоб Иван Иванович объяснил мне про «мужской корень» за один раз и уж во всяком случае не там, в яме, когда я была сама не своя от счастья, да и он тоже пребывал в слишком сильном возбуждении.

Он начал свой рассказ вечером, когда мы сидели у костра, а потом что-то дополнял и пояснял уже на обратном пути в Якеши. Постепенно фрагменты сложились в ту историю, которую я запомнила.

 

Еще в первой молодости, «живя в уединении и учась быть собой», бывший мятежник по имени Ван Ин узнал о том, что где-то в далеких северных лесах, к югу от великой реки Черного Дракона растет корень, обладающий мощным «Жизнесветом». Поведал об этом юному слепцу некто, про кого Иван Иванович сказал: «Один мудрый человек, которого мне повезло встретить на своем пути – как тебе повезло встретить меня, а кому-то через много лет, может быть, посчастливится встретить тебя, если ты, конечно, вырастешь из маленькой тигрицы в большую». Его слова о моем везении прозвучали не похвальбой, а констатацией факта, и я с благодарностью кивнула. Кто был учителем Ивана Ивановича, я так и не узнала – не хватило времени расспросить. Мне, увы, не суждено узнать, от кого получил Иван Иванович свое знание, и, что куда горше, я лишена возможности передать эту эстафету дальше.

Все знают про чудесные свойства женьшеня, однако мало кому известно, что этот корень имеет две разновидности: женскую и мужскую. Первая (Иван Иванович называл ее «иньшень»), хоть и редка, но встречается в десять тысяч раз чаще, чем вторая, а вот яншень, мужской корень, таежные собиратели даже не ищут, ибо и не слышали о его существовании, да если б и слышали, не нашли бы. На всю область произрастания дикого женьшеня – а на Земле их всего несколько – приходится только один яншень, оплодотворяющий своей аурой женскую популяцию. Таким образом, на территории обитания дальневосточного женьшеня есть лишь один мужской корень, и молодому Ван Ину было известно, что искать его следует где-то близ реки Мохэ.

Помню, что я внимала этому рассказу, словно волшебной сказке, и слушала ее так, как слушает маленький ребенок – то есть верила каждому слову. Как было не верить после всех чудес, что произошли после моей встречи с Иваном Ивановичем?

Благодаря Желтугинской золотой лихорадке слепец смог попасть в заветное место. «Мудрый человек» некогда давал ему попробовать снадобья, изготовляемого из корня, поэтому Иван Иванович умел отличить «масть» яншеня – такую сильную, что она была ощутима за много ли. Оставалось только найти драгоценное растение.

– Я искал четыре месяца, а понадобилось бы – искал бы четыре года или сорок четыре года, но все равно нашел бы или умер в поисках, – рассказывал Иван Иванович, – однако мой «обослух» был силен, упорство неиссякаемо, и удача крепка. Последний день, полупьяный от близости яншеня, я много часов без остановки растирал руками и разгребал каждый вершок земли, пока не нащупал в ней источник «масти», и я взял половину, а половину оставил, потому что больше не нужно и нельзя…

Я спросила, где это место, но Иван Иванович сказал, что не помнит, что приказал себе забыть это, потому что и так взял слишком много. Из того, что взял, он прихватил с собой совсем чуть-чуть, остальное же спрятал в тайнике под валуном, похожим на лежащего буйвола. Иван Иванович боялся, что лесные грабители, охотившиеся на желтугинских старателей, отберут корень, приняв его за обычный женьшень. Дважды слепца останавливали лихие люди, обыскивали с головы до ног, но крошечный кусочек яншеня, запрятанный в глазнице, под веком, так и не нашли.

– Почти тридцать лет пользовался СЏ силой яншеня, РЅРѕ однажды, РєРѕРіРґР° СЏ был РІ Англии, РІ РіРѕСЂРѕРґРµ Лондоне, какой-то ловкий воришка срезал СЃ моей шеи ладанку, наверно подумав, что СЏ храню там какую-РЅРёР±СѓРґСЊ невероятную ценность, Рё это действительно было РјРѕРµ главное сокровище, только РІРѕСЂСѓ РѕРЅРѕ РЅРё Рє чему… – Иван Иванович РіРѕРІРѕСЂРёР» это, грустно качая головой. – И найти СЃРІРѕСЋ ладанку СЏ РЅРµ сумел, потому что кусочек был очень маленький, Р° Лондон очень большой, Рё там столько разных «мастей», что РѕРЅРё перемешиваются Рё заглушают РґСЂСѓРі друга… РЇ перебрался РІ Харбин, СЏ ждал случая, который поможет РјРЅРµ РІРЅРѕРІСЊ попасть РЅР° РњРѕС…СЌ, РЅРѕ ждать пришлось дольше, чем СЏ думал. Если тебе, Маленькая Тигрица, посчастливилось встретить меня, то Рё РјРЅРµ посчастливилось встретить тебя. Шестнадцать СЃ половиной лет прожил СЏ без Хрустальной Радуги, зато теперь СЏ наконец СЃРЅРѕРІР° СЃРјРѕРіСѓ ее вкусить.

…Хрустальная Радуга. Еще РѕРґРЅРѕ название, придуманное Иваном Ивановичем, РЅРѕ, пожалуй, более удачное, чем РґСЂСѓРіРёРµ.

 

Первая ночевка на обратном пути. Не под открытым небом, а в заброшенной охотничьей фанзе, к которой вывел нас Бао. Сам он под крышей спать не любил и ушел к мулам. Мы сидим возле очага вдвоем с Иваном Ивановичем.

Во время дневного привала он не отдыхал, а принялся бродить по тайге, странно ссутулившись, будто принюхивался к земле. Мне стало любопытно, я пошла за ним и увидела, как в зарослях папоротника старик садится на корточки и роется в земле.

– Что это? – спросила я.

– Иншень. Я уловил его «масть».

Он держал в руке грязный корешок, напоминающий формой человеческую фигурку. Женьшень! Я, разумеется, видела их в китайских лавках и удивилась только одному: как легко и быстро Иван Иванович нашел таежную драгоценность, в поисках которой бывалые старатели рыщут по лесам неделями.

– Вечером можно сделать Хрустальную Радугу, – полупроговорил-полупропел счастливый Иван Иванович, Рё РЅР° РІСЃРµ РјРѕРё расспросы ответил только: «Сама РІСЃС‘ увидишь».

И вот я сижу, смотрю во все глаза.

Перед ужином он налил в бутылку из-под спирта немного родниковой воды, положил чисто вымытый иншень, потом с благоговением вынул из ладанки засохший корешок, поцеловал его и опустил туда же.

– Сейчас яншень оплодотворит свою женскую половину, нужно дать ему немного времени, а чтоб не мешал свет, я накрою бутылку.

– Стесняются они, что ли? – хихикнула я, но Иван Иванович сдвинул брови и строго поднял палец.

Я притихла…

– Пора, – говорит он примерно через час после того, как вечерняя трапеза закончена. – Смотри.

Показывает мне бутылку. Вода в ней приобрела серебристо-перламутровый оттенок. Иншень странно сжался, зато яншень разбух, стал втрое длинней и толще, морщинки и складки на нем разгладились.

– Женский корень отдал РІСЃСЋ СЃРІРѕСЋ силу, теперь РѕРЅ РЅРё РЅР° что РЅРµ годен… – Иван Иванович вынул иншень Рё небрежно швырнул РЅР° тлеющие угли. – Рђ сила яншеня неиссякаема, РІРѕС‚ почему его РѕРґРЅРѕРіРѕ достаточно РЅР° тысячу ли, Рё каждый раз для Хрустальной Радуги можно брать РѕРґРёРЅ Рё тот же, РґР° РЅРµ так РјРЅРѕРіРѕ, Р° десятую часть, Рё этого хватит, только нужно соединять его СЃ РЅРѕРІРѕР№ женской половиной – обычный женьшень можно купить РіРґРµ угодно…

Он вынимает распрямившийся яншень. Зажмурившись, высасывает из него влагу и снова заворачивает в шелк. Потом медленно, с наслаждением выпивает из бутылки раствор.

Сидит неподвижно, слегка раскачивается. Я жду, что будет дальше.

Не выдерживаю:

– Что вы ощущаете?

– Мое тело стало вдвое легче и втрое сильней, но это еще не то…

Молчим.

Вдруг Иван Иванович странно звонким голосом спрашивает:

– Маленькая Тигрица, неужели ты ничего РЅРµ слышишь? РќРµ слышишь хрустального Р·РІРѕРЅР°? Мудрый человек, которого РјРЅРµ посчастливилось встретить РІ юности, называл это снадобье РїРѕ-РґСЂСѓРіРѕРјСѓ – В«Растущее Дерево», потому что Учителю казалось, что, выпив зелье, РѕРЅ превращается РІ дерево: туловище – ствол, РЅРѕРіРё – РєРѕСЂРЅРё, СЂСѓРєРё – ветви, кожа – листья, Рё РѕРЅ чувствовал, как СЃРєРІРѕР·СЊ него текут СЃРѕРєРё солнца, РЅРѕ, СЏ думаю, Учитель просто РЅРёРєРѕРіРґР° РЅРµ видел хрустальных люстр, потому что РѕРЅ был отшельник Рё отродясь РЅРµ бывал РІРѕ дворцах, Р° СЏ РІРѕ время РІРѕР№РЅС‹ РѕРґРёРЅ раз попал РІ губернаторский дворец Рё увидел, как прекрасна хрустальная люстра, Рё РїРѕРґСѓР» СЃРєРІРѕР·РЅСЏРє РёР· выбитого РѕРєРЅР°, Рё люстра закачалась, Рё РІ ней заиграла тысяча разноцветных РѕРіРѕРЅСЊРєРѕРІ, Р° еще раздался волшебный перезвон, Рё ничего красивее РІ своей жизни СЏ РЅРµ видел, потому что РІСЃРєРѕСЂРµ после этого лишился зрения… Сейчас СЏ чувствую себя, как хрустальная люстра РЅР° СЃРєРІРѕР·РЅСЏРєРµ или хрустальная радуга РїРѕРґ дуновением ветра.

Сравнение с люстрой не показалось мне особенно романтичным, но радуга – дело иное.