Распространение простого предложения как стилеобразующий фактор
Здесь важны признаки: способность к распространению, обязательный характер распространителя, формальные организации распространителей, их вариативность, их семантика. Мы вторгаемся тем самым в синтаксис и стилистику словосочетаний. Из разнообразных явлений, здесь наблюдающихся, отметим системную неполноту сл.-соч. (дать кому-н. книгу почитать — Интересная книга, дай почитать, Девочки лягут в гостиной, а Александра Игнатьича вниз к барону), повторение предлогов: К нему к первому подошла.
Из множества явлений, связанных с распространением предложений, отметим те, что являются стилистически значимыми. Среди тех явлений, которые называются «особые функции расространяющих форм» — а) дательный этический (формы род. и дат. личных местоимений): Ты у меня смотри не озорничай.
б) согласуемые приименные распространители при личных местоимениях: Мне видишься опять — Язвительная — ты (Белый)определители, в)несогласуемые при местоимениях — в газетной, публ., разг. речи: Мы в городе птиц не слышим, Мы в редакции обсудили эту статью, ср. еще характерные именно для предложения распространения: Он такой хороший, какая умная, вы кто-нибудь сходите, они кто-то берутся сделать, Их никого не знаю, Вас никого не было, Я уже тринадцать лет никуда не выезжал за границу; повторение предлога при обоих местоименных словах:Что у вас у всех за манера, у всех у них было одно убеждение
г)распространяющий инфинитив в инициальной позиции — Порядок навести — никто пальцем не пошевельнет. Напомним, что простое предложение распространяетсяза счет детерминантов, формирующих элементарные компоненты семантической структуры предложения (субъект, объект), и обстоятельственных детерминантов. Кроме того, предложение может распространяться за счет обращения. Для всех форм распространения простого предложения и для членов, составляющих грамматическую основу в ряде структурных. схем, открываются следующие возможности: а) однородные члены, то есть ряд словоформ, синтаксически не подчиненных друг другу. Однородные члены могут быть союзными и бессоюзными, включать зависящие от себя словоформы, быть открытыми и закрытыми рядами (В саду растут яблони, груши, сливы — В саду растут яблони, груши и сливы). Здесь начинается дальнейшее ветвление, ибо такое распространение возможно одновременно у разных членов предложения. Так мы вступаем в область книжного синтаксиса: собственно говоря, уже само распространение предложения, заполнение всех его валентностей означает обдуманность высказывания и, следовательно, указывает, на стилистический. смысл «книжность». Текст, состоящий из нераспрстраненных предложений., оценивают как имеющий бедный, упрощенный синтаксис — или это особая худ. установка, ср. тексты Хармса, Довлатова. Имеет значение союз, его повтор, ср. Долго сказывал он сказки про лису, про колобок, Да про квакушку-лягушку, Да про мышкин теремокПро лису про колобок (Плещеев), б) так называемое пояснение —
Приходите в среду, то есть послезавтра, Дарья Михайловна считала перезд на лето в деревню необходимым для детей, в особенности для девочек (включение), приду завтра, в семь часов (уточнение). Стилистическая маркированость создается характером союза (прост. то бишь, устар. Сиречь), характером конструкции и, в зависимости от этих признаков, самим объемом пояснительной конструкции (ср. конструкцию с обобщающими словами — пояснение становится приметой книжного синтаксиса. в) конструкции со сравнительными союзами (В очах, как на небе светло, В душе её темно, как в море, — Лерм., д)обособление и обособленные обороты (обособляться могут распространители главных членов предложения, детерминанты, распространители распространяющих членов предложения). Среди них — полупредикативные обороты (деепричастные и причастные, препозитивные и постопозитивные), субстантивные (Вечный бродяга, он нигде не останавливался надолго) и постпозитивные Каска скрывала складки в углах рта — беспощадный знак прожитых годов), адъективные (Очередь, серая, каменная, была несокрушима, как греческая фаланга (Ильф и Петров), поясняющие обороты — (Он был, в дорогом сером костюме, в заграничных, в цвет костюма, туфлях). В таких случаях встает вопрос о знаках препинания, что само по себе говорит о книжности. Но главное — распространение предложение предполагает, что человек «видит «его облик в целом, учитывает нормативный порядок слов, возможности его варьирования, Это доступно только письменной речи, возможности вновь взглянуть на высказывание, перечесть его. Отсюда и стилистический. смысл «книжность».
20. Стилистическая информация о человеке: пол, возраст, региональная характеризация.
Пол. Здесь выделяется прежде всего «детский язык» и язык, принятый взрослыми при обращении с детьми. Детская речь в настоящее время всесторонне исследована. Детский язык характеризуется неполным владением фонетикой, диффузностью семантики отдельных слов, большим количеством окказионализмов, «выпрямлением» морфологии, особенно в том, что касается нерегулярных глагольных форм. Язык взрослых в общении с ребенком также имеет ряд ярких характеризующих черт: метафорические номинации в обращении (рыбонька, заинька, кисанька, солнышко), специфические «семейные» имена, широкое использование уменьшительно-ласкательных суффиксов (кефирчик, кашка, яблочко, виноградик, глазыньки, ручечки), особые инфинитивные формы (спатки, спатыньки, кушанькать), употребление «мы» в значении «я» плюс ребенок» (мы уже поспали, погуляли, у нас животик болит, мы сегодня скучные). М. Л. Гаспаров критикует общепринятый взгляд на феномен детской речи как на осязаемое проявление языковой интуиции, подчеркивая прагматический аспект — коммуникативные неудачи (восхищение взрослых не та реакция, которая нужна ребенку) и их постепенное преодоление. «В ходе этой работы, — пишет М. Л. Гаспаров, — «детский язык» ребенка, с его острым осознанием звуковых, формальных, словообразовательных, комбинаторных эффектов, — этот язык сам собой отпадает, перерастая в нечто менее заметное, но более необходимое: языковой опыт, адекватный для языкового существования в той среде (или в том конгломерате разных сред или ролей), к которой принадлежит данный носитель языка». Но на уровне стилистического мышления детский язык безусловно существует в сознании говорящих как совокупность языковых черт, о чем свидетельствуют те случаи, когда он сам становится объектом косвенной референции. Таков случай стилизации и пародированного использования детской речи в романе В. Набокова «Приглашение на казнь»: — Какие мы печальные, какие нежные, — обратился м-сье Пьер к Цинциннату, вытягивая губы, как если бы хотел насмешить надувшегося ребенка. — все молчим да молчим, а усики у нас трепещут. Ср. фонетическое передразнивание ребенка: — Будет, — шепнул с улыбкой директор, — я тозе хоцу». Различия по полу среди взрослых людей теоретически должны преломиться в стилистически маркированные черты «женского» и «мужского» языка. Но здесь дело обстоит гораздо сложнее. Существуют, без сомнения, особенности женского и мужского мышления и восприятия действительности. С «женским языком» связывают особую эмоциональность, повторы с варьированием одного и того же содержания, риторические фигуры (гипербола, литота, инверсия),алогичность, так называемое женское сюсюканье, в устной речи — особые интонации. Характерный пример такой стилистически маркированной женской речи находим, например, в рассказе А. П. Чехова «Длинный язык»: Конечно, если ты захочешь поехать куда-нибудь в горы…, например, на Ай-Петри… возьмешь лошадь, проводника — ну, тогда, конечно, дорого! Ужас, как дорого! Но, Васечка, какие там го-оры! Представь ты себе высокие-высокие горы, на тысячу раз выше, чем церковь… Наверху туман, туман, туман… Внизу громаднейшие камни, камни, камни… Васечка, я тебе скажу, какие есть безнравственны-е! Ах, какие безнравственные!.. Терпеть не могу подозрительности! Терпеть не могу! Глупо и глупо!.. Воображаю, как это ты поехал бы в горы без проводника! Воображаю! Молчи и молчи!…
Вместе с тем женский стиль мышления вовсе не обязательно предполагает обращение к эмоциональным средствам, о чем свидетельствуют так называемые женская проза, женский детектив, женский (дамский) любовный роман. Мы говорим о мужском стиле, о стиле женственном, расслабляющем, но лингвистически выверенные признаки такой характеризации по сей день не выявлены. С «мужским» языком и мужским стилем дело обстоит даже еще сложнее: ни рубленый синтаксис, ни избегание атрибутов (эти черты выделяют, например, у Хэмингуэя), ни активное использование стилистически сниженной лексики, включая мат (тем более в современной языковой ситуации) не являются даже вероятностными прогностическим признаками: классический представитель «мужского» стиля в поэзии не имеет ни одной из названных черт. Феминизм, с его вниманием к языку, а тем более гендерные исследования не внесли что-либо принципиально нового в эту безусловно интересную проблему.
Возраст. Информация о возрасте является одним из значений, непременно отражающихся в стилистической системе языка. Здесь действует несколько предпосылок: а) собственно временной фактор — каждый человек является носителем языка своего поколения, б) разновозрастной состав языкового социума, в) традиционно семейный характер воспитания в России, при котором для детей типовыми участниками детского общения являются либо их сверстники, либо родители их родителей. Поэтому стилистическая характеристика, отражающая возраст, бывает так часто связана со степенью — архаичности / новизны языковой единицы. Такое стилистическое расслоение систематически наблюдается в пределах стилистического смысла «норма». Так, компьютерная революция проложила водораздел между людьми старшего и молодого поколения в отношении использования таких слов, как, с одной стороны, файл, мышка, дискета, компьютерный вирус, е-мейл, сканер и пр., с другой — пишущая (печатная) машинка, каретка, копировальная бумага. Наиболее яркая стилистическая характеризация обычно бывает связана с людьми молодого и подросткового возраста — это специфические обращения к друг другу, выражение оценки, которые приемущественно уходят с повзрослением поколения и становятся, наряду с другими словами-бабочками, «счетчиками» времени в языке, ср. изменение во времени типового «молодого» ответа на вопрос «Как дела?» (современный вариант — «Как сам?): на ять, нормально, окей, ср. характерное для молодого поколения 60-х обращение друг к другу через инверсное использование имен возраста «старик» и «старуха», например, в следующем диалоге: — Скажи,что тебя гнетет? Понимаешь, старик уже, три дня, как я не работаю. Так нельзя. Я должен писать.
Следует отметить, что признак молодого возраста часто сочетается с профессиональной и социальной характеризацией в широком смысле слова, что на современном этапе тесно связывается с так называемым общим русским жаргоном, собственно уголовным, а также и студенческим, ср. такие образования, как депрессняк, отпад и отпадняк, кликуха, порнуха, чернуха и пр.
В том, как стилистически маркируется пространство рождения, воспитания, жизни человека, так же следует различать несколько случаев. Самый очевидный — это владение языком как неродным: когда иностранец говорит на русском языке. Это может быть акцент, неправильные формы, калькированные конструкции, так называемая гиперкоррекция, когда в разговоре используются используются конструкции письменного языка. Другой случай, характерный для бывших республик бывшего СССР, — неполная билингва, с частичной интерференцией, то есть воздействием родного языка. Отличие от предыдущего состоит в том, что русский язык здесь являлся не только языком изучения и обучения, но и непосредственное общение предполагало определенный уровень двуязычия. Подобные региональные характеристики широко используются в художественных текстах, выступая как средство построения словесного портрета. Столь же яркой является диалектная характеризация, причем как в тех случаях, когда речь идет о диалекте в узком смысле слова, так и о глоссах — например, о характерных особенностях произношения северного или русского говора. Особый интерес представляет локальная окрашенность литературной речи. Исследования показали, что язык образованной части населения разных городов: Орла и Красноярска, Перми и Казани — имеет целый ряд отличий от литературной нормы. Эти отличия касаются прежде всего произносительной нормы, но также — в форме инкрустации — лексики, морфологии, словообразования, синтаксиса. Простейшие примеры: в Перми при произношении отчеств отсутствует стяжение (Галина Степановна, Иван Васильевич, Ольга Ивановна), общеупотребительным — и литературным — считаются слово засоня, попроведать. (Пойдем, попроведаем товарища. Говорят, он заболел). В начале ХХ века В. И. Чернышев писал: «Образованные люди во всех местах России говорят по московски» (С. 17). В настоящее время принята другая точка зрения: территориальная вариантность литературного языка есть неотъемлемая его принадлежность. Но стилистическая значимость пусть незначительных отличий от литературного языка несомненна. Для российского мышления всегда было значимо противопоставление центра и периферии с приписыванием центру социального престижа. И легко видеть, какой эффект производит южнорусское фрикативное (г) в публичной речи. Вместе с тем с периферией связывается семантика подлинности, чистоты, своеобразной неиспорченности цивилизацией — поэтому в художественных текстах языковая региональная характеризация «работает на позитив», что легко видеть в произведениях сибирских писателей-деревенщиков: Астафьева, Распутина.