Quot;Мой голос чист и песни звонки, мелодий много есть таких, что хором все подтянут их и сами в пляс пойдут девчонки!
Накройте стол, несите эль - вам все исполнит менестрель"."Нам не нужны такие песни, нам ни к чему твои слова! Мы бьемся за свои права - не песни жаждем мы а мести!" Цветет весна, звенит апрель, стоит в раздумье менестрель…
Кристофер опустил лютню. Ивонна снова подошла к нему. На глазах девушки блестели слезы. Она порывисто обняла менестреля. И вдруг поцеловала. Сама! Я зажмурился. Ох, как неловко-то все вышло.
- Только держись, я прошу, тебя Кристофер! Ну разве ты не понимаешь, что твои песни – это та волшебная тоненькая нить, которая не позволяет нашему миру рухнуть в бездну?!
Верь в себя, в добро, которое еще живо в сердцах людей – голос Ивонны стал еле слышным.
– Пожалуйста, Кристофер, верь в мою любовь!
- Я верю, родная! – Кристофер бережно поцеловал Ивонну . – Но мне пора уходить. Я вернусь через три дня. В соседнем городе обедневший аристократ выдает дочь замуж за богатого купца – менестрель невесело усмехнулся.
– Меня пригласили петь на торжестве. До скорого свидания, девочка моя.
И – спасибо за все!
Он вышел. Ивонна села в кресло и закрыла лицо руками. Я, наконец-то выполз из кухни, крадучись, проскользнул мимо девушки, погруженной в свою печаль, и выскочил на улицу.
Домой я не торопился – получить свою порцию неприятностей всегда успею.
Шел и размышлял над словами Ивонны о войне и смуте. Уж этого добра у нас хватало! Почти каждый год в округе случалась какая-нибудь заварушка.
Отец на свою войну пошел – и там погиб. Я смутно помню, как он уходил из деревни – рыжий, двухметровый гигант, которого друзья звали за глаза Крулем. И всем было понятно, что этого короля убьют в первом же бою.
Так оно и вышло. С таким ростом и внешностью ни в одном окопе не спрячешься. Зачем ему нужна была эта чужая война? Ведь не с врагами он собирался сражаться. А с такими же точно работягами. Только принадлежащими другому сеньору…
Спасибо, понятное дело, ему никто не сказал. Памятник не поставил.
И о вдове не позаботился. Матушка вернулась к братцу. И меня покинула…
Наверное, в небесных чертогах она встретила отца и им там хорошо.
Одному мне здесь плохо. То, что Хьюго приходится мне родственником, ничего не меняет. Постоянно хожу то битый, то голодный. А, иногда и то, и другое перепадает одновременно. Сапоги чинить меня никто не учит и вообще к работе не подпускает. И что я у Хьюго делаю – никому не понятно. Даже мне.
В этом плане менестрель поступил куда умнее: понял, что война откровенно ни его – и сделал «ноги». С другой стороны, он и сам – почти сеньор.
Только безлошадный – без замка и челяди.
А отец был человек подневольный – и ему выбирать не приходилось…
Я бы, наверное, просто взял семью в охапку и тихо смылся. И это не было бы проявлением трусости. Не иноземцы, чай, на страну напали. Бароны и герцоги вечно друг другом недовольны – а простой народ страдает. Кстати, о трусости. Однажды я видел, как менестрель дрался со стражниками, защищая нищенку с ребенком. В то время, как все вокруг мимо проходили. Так что нельзя сказать, что он побоялся быть убитым. Вопрос – надо ли погибать за чужие интересы?
Впрочем, «остаться живым» - это еще полбеды. Что ждет Ивонну? Ведь она любит своего менестреля больше жизни. Хорошо, если у них получится остаться в городе. А если придется отсюда бежать? Любовь – любовью, но крыша над головой нужна любому. Даже последнему бродяге. Формулировочка «с милым рай и в шалаше» - не более, чем сказка.
Мои мысли опять вернулись к Хьюго. Ну, вот у меня крыша над головой есть.
И даже своя каморка на чердаке. И, что это меняет? За последние десять лет я ничему новому не научился. Чистить картошку и выносить помои любой ребенок может. А я – уже почти взрослый оболтус. Нет, надо что-то в своей жизни срочно менять! А то так и останусь «кухонным мужиком» да «мальчиком для битья». Оба варианта мне откровенно не нравятся.
Единственное, что меня выручает, так это то, что я почти не ощущаю боли. Когда матушка умерла, со мной случилось странное. Я перестал чувствовать. И душой, и телом. Но, если душа со временем немного оттаяла – спасибо Ивонне! – то тело реагировать на внешние раздражители не пожелало.
Теперь я мог безнаказанно засунуть руку в очаг вместе с поленом, и почти не замечать кнута, которым дядюшка любил меня воспитывать. Вот только с голодом и желанием поспать организм дружить никак не хотел.
Все эти свои странности я стараюсь от окружающих скрывать – дабы никому в голову не пришло проверять предел моих возможностей. Иногда даже приходится в процессе «воспитания» слезу пустить – сам себе становлюсь противен, но куда ж деваться? А то поганый Хьюго сообразит – где какая рыба и почем? – и куда-нибудь меня выгодно продаст. Стоп! А может, мне самому себя продать? Был я как-то в цирке – видел там всякие чудеса. И как шпаги глотают, и что с огнем и водой творят. Вот, пожалуй, с огнем и я что-нибудь могу замутить…
Ладно, подумаю об этом завтра! Все равно надо вернуться в свою каморку. Там у меня есть куртка и немного денег. Ивонна иногда совала мне по медной монетке. Но мне жаль было тратить их на еду – и они благополучно лежали в кожаном мешочке, спрятанном на потолочной балке. И, похоже, дождались своего часа. Куплю на них крепкие башмаки – и отправлюсь в путь.
Но не успел я принять решение, как тут же в голове зазвучала песенка Кристофера:
Если в сумерках жить, то не кОрысти ради. Убегать, уходить от идущего сзади. Не уйдешь далеко по закону охоты каждый миг от него можно ждать, что угодно. Я, как будто не трус – ум с душой не в разладе, но смертельно боюсь я идущего сзади…
- Елки зеленые! Я ж еще никуда ушел! А мне уже на погоню намекают!
Кого Я могу бояться? И кому вообще может придти в голову мысль меня ДОГОНЯТЬ?
- Это зависит от того, КТО будет идти р-рядом с тобой – раздался скрипучий голос.
Я аж подпрыгнул от неожиданности.
Остановился и оглянулся по сторонам. НИКОГО! Впрочем, нет. Не совсем.
На придорожном камне – Черный Ворон.
- Это Вы – мне? – осторожно поинтересовался я у птицы.
- А кому ж еще? – недовольно спросил Ворон. – Др-ругих идиотов я на дор-роге не наблюдаю. Ты задал вопр-рос. Я – на него ответил.
- Спасибо, конечно! Но … ээээ …не могли бы Вы немного подробнее остановиться на деталях?
Я уже понял, что беседую не с обычным Вороном. Это же – Корвин. Верный оруженосец ведуньи Нэлл – если так можно выразиться, говоря о птице.
- Пр-ридет вр-ремя – сам все узнаешь! Главное – с пути никуда не свор-рачивай! И подр-ружку свою не бр-росай!
Ворон щелкнул клювом, неуклюже взмахнул крыльями – и мгновенно исчез в темнеющем небе.
- ПОДРУЖКУ???? – изумленно повторил я. – Нет у меня никакой подружки!
И тоже попытался «щелкнуть клювом». Ну, то есть поднять свою упавшую челюсть с дорожки. А еще я понял, что вожделенную бутылочку я своему работодателю и по совместительству родственнику, вряд ли донесу.
Потому, что сам ее сейчас и выпью. И полез за ней в карман. Но я и это сделать не успел. Потому, что за поворотом дороги раздался истошный девичий крик:
- Помогите!!!
Я рванулся вперед. И увидел, как две тетки в странном монашеском одеянии борются с растрепанной девчонкой, стараясь запихать ее в раскрытую дверь кареты. Слава богу, что сидящий на козлах кучер совершенно не вмешивался в происходящее, а только лениво наблюдал. Я отпихнул одну тетку, врезал по голове второй – бутылка, зажатая в моей руке оказалась весьма кстати.
И схватил девчонку за руку.
- А теперь – бежим!!! Быстро!!!