В. Г. Черткову и Ив. Ив. Горбунову. 13 страница

 

 

В. Г. Черткову и Ив. Ив. Горбунову.

 

1892 г. Апреля 19. Бегичевка.

 

Сейчас нынче, воскресенье, выбрал время, хотя и не свободное -- написать вам, дорогой друг В[ладимиръ] Г[ригорьевич]. Я перечел ваше последнее письмецо, в к[отором] вы спрашиваете, получил ли я ваши "тревожные" письма и письмо Новоселова. Все получил в свое время и все б[ыло] мне хорошо и приятно, п[отому] ч[то] указало мне мой соблазн -- хотя бы такой, которому я не поддался, но мог поддаться (это как наши голодные. Голодные они или нет, когда им подается помощь, -- могли быть). И приятно тем, что показало мне вашу любовь, хорошую, много меня радующую вашу любовь ко мне. Как и тогда большинство этих людей мне чужды -- или, скорее, я им чужд, так и теперь, больше, чем прежде. И даже в деле нашем их помощь -- некоторых -- не облегчает, а тяготит. -- Я их люблю, ценю высоко их качества, но я вижу и знаю, что они не любят меня. И разумеется они в этом не виноваты, и я не стою любви, но от этого мне мало радостно с ними. Из этого исключаю Митр[офана] Алехина, (1) но он то и уходит с Скороходовым. (2) Но это все в письме нельзя описать.

Мы с Машей теперь очень хорошо заняты. Мне не тяжело. (3) Пишу отчет, (4) а потом начну что-нибудь. Очень хочется писать и так много хочется. Без 8-й главы мне очень скучно. Вместе с ней тесно, а врозь скучно. Мат[ве]ю Никиолаевичу будем очень рады. (5) С ним хорошо. --

Много, мне кажется, совершается перемен во всем. Это должно быть во мне перемены, а мне кажется, что вне меня. Серьезнее и важнее все стало.

Разумеется, пишу все и думаю и о вас, и о Гале, и о Ване. Но к Вани особенно обращаюсь.

Вы пишете, дорогой И[ван] И[ванович], что неужели я не нашел чего хорошего в вашей статье? в Во 1-х, я не всю прочел. 2-ую часть я пробегал. Но тон, отношение к предмету мне не понравилось. Н[а]п[ример], форма: такая мать будет и т. д. Вы говорите: "не нашел хорошего". Все хорошо. Но все ниже, меньше того, чего я от вас требую и не по уму, учености, изяществу, а по тому, что составляет вашу особенную сущность, по сердечности. Вы пожалуйста не сердитесь на меня, если я ошибся, то и то вам полезно. Мне не легко б[ыло] написать вам так. Я колебался, но решил, что надо правду. Вы, может, скажете: колебался, а не прочел. Я прочел настолько, насколько нужно для получения впечатления, кот[орое] не может измениться.

 

 

Публикуется впервые. На подлиннике надпись синим карандашом рукой Черткова: "20 апреля 92"., черным карандашом: "N 307". Дата определяется словами "нынче воскресенье" -- воскресенье было 19, а не 20 апреля 1892 г.

Ответ на письма Черткова от 8, 9, 11 и 31 марта.

В письме от 8 марта Чертков писал, что на него произвело тяжелое впечатление письмо Толстого к С. А. Толстой, которое Чертков получил от М. А. Новоселова (об этом письме см. прим. 7 к письму N 309): "Дорогой брат Лев Николаевич, Христос, который, слава богу, стоит между вами и мною, вдруг немножко заградил вас от меня. Я, как не раз говорил вам, обыкновенно больше, чем кого-либо, вижу вас сквозь его. Но сейчас вас сквозь него мне не то, что не видать, но не так ясно видать. И это мне жаль. -- Произошло же это от тона вашего письма к вашей жене, которое Новоселов списал, прислал, и о котором говорит, что вы желаете его распространения. В чем именно этот тон, вы увидите из моих отметок на прилагаемой копии с этого письма, сделанных мною там, где совсем голо выступает, как мне кажется, равнотонность, даже разногласие с отношением Христа к жизни. Это не то, что, и не так, как он сказал бы после того, как, по картине Н. Н. Ге, отстав от учеников, он глядел на звезды. А нам надо держаться этого тона, с таким трудом им выработанного. -- Вы говорите, что вы окружены соблазнами. Смотрите, как бы соблазн не подошел сбоку тогда, когда вы ожидаете его спереди. Если боишься соблазна, например, дурных отношений с людьми из-за денег, то этот-то соблазн не так опасен, потому что видишь его. Опасен тот, который подходит сбоку и сзади. Дьявол ужасно изворотлив". ... В письме от 9 марта Чертков, возвращаясь к той же теме, писал, как неприятен ему тот "задор", который, по его мнению, есть в письме Толстого.

 

(1) Митрофан Васильевич Алехин (1857--1935),--по образованию художник, в конце восьмидесятых и в начале девяностых годов принадлежал к числу единомышленников Толстого и работал на земле, являясь участником и организатором земледельческих общин. Зимой 1891--1892 года одно время работал вместе с Толстым по организации помощи голодающим в Рязанской губернии. О нем см. письма 1889 г., т. 64.

В письме к С. А. Толстой от 19 апреля Толстой писал: "У нас Митрофан и Скороходов. Митрофан замечательно мил и приятен. Скороходов неспокоен, несчастлив и потому с ним грустно" (ШК, стр. 407).

(2) Владимир Иванович Скороходов (1861--1924). Разделяя взгляды Толстого на значение земледельческого труда. В. И. Скороходов в конце восьмидесятых и в начале девяностых годов участвовал в организации земледельческих общин. В 1880--1891 гг. В. И. Скороходов работал в Тверской губернии, в общине Душно, организованной М. А. Новоселовым, затем принимал участие в организации столовых для голодающих, помогая Толстому. Убедившись в неустойчивости интеллигентских земледельческих общин, обычно скоро распадавшихся, но продолжая придавать особое значение земледельческому труду, Скороходов поселился на хуторе и в течение многих лет работал на земле со своей семьей. В конце своей жизни Скороходов вновь сделал попытку организовать небольшую земледельческую общину близ Майкопа, Кубанской области, которая, однако, также в конце концов ликвидировалась. В. И. Скороходовым написаны "Воспоминания старого общинника", частично напечатанные в "Ежемесячном журнале" В. С Миролюбова 1914--1916. О В. И. Скороходове см. письма 1898 г., т. 71.

(3) О своей работе и самочувствии Толстой писал в тот же день С. Л. Толстой: "Всё очень хорошо. Особенно детские [столовые], которые совсем утвердились. Погода чудная, жарко. Мы покупаем горох, просо на столовые в овес и картофель на семена" (ПЖ, стр. 407).

(4) Отчет Толстого был напечатан под рубрикой "Среди нуждающихся" в газете "Русские ведомости" 1892, X? 117, от 30 апреля. Датирован Толстым 21 апреля 1892 г. В отчете этом Толстой писал: "столовые, которых во время нашего последнего отчета было 72, продолжают размножаться, и теперь их в 4 уездах -- Епифанском, Ефремовском, Данковском и Скопинском -- 187".

(5) М. Н. Чистяков приехал к Толстому в Бегичевку 3 мая, и пробыл там до конца мая, деятельно помогая Толстому. Характеристику его работы Толстой сделал в письме к С. А. Толстой от 8 июня 1892г. (см. ПЖ, стр. 421).

(6) Толстой имеет в виду письмо от 8 апреля 1892 г., в котором И И. Горбунов писал ему: "Дорогой Лев Николаевич, вчера получил ваше письмо, где вы пишете о моем "письме к матерям". Грустно было мне узнать, что из всего письма не нашлось ничего, что бы вы могли одобрить, но что же делать... Мне казалось, что кое-где удалось выразить кое-что для меня значительное, но вероятно выразилось очень плохо. Что касается, начала этого письма, то я сам это чувствовал, и теперь, воочию видя разные беды этой годины, наверно, написал бы совсем иначе, сколько-нибудь теплее и душевнее и искреннее, но раз уж написалось, трудно, да и времени нет и глав, переламывать начало. В том, что вы пишете о свойствах моей работы, чувствую большую истину и урок для себя".

 

 

* 313.

 

1892 г. Апреля 25. Бегичевка.

 

Получил ваше последнее от 16 Апреля. Написал жене. (1) Это ужасно. Помогай вам Бог. Хочу прислать вариант один в 8-ю. (2_ Не знаю, успею ли нынче.

 

Л. Т.

 

На обороте: Воронежск. губ., Россоша,

В. Г. Черткову.

 

Публикуется впервые. Открытое письмо. На подлиннике надпись черным карандашом рукой Черткова: "26 апр. 92 N 308". Почтовые штемпели: "Почтовый вагон 26 апр. 1892", "Россоша Ворон, г. 29 апр. 1892". Датируется днем, предшествовавшим почтовому штемпелю отправления.

Ответ на письмо от 16 апреля, в котором Чертков писал: "В других местах, по-видимому, голод уменьшается; а у нас только теперь главным образом, кажется, и начинается бедствие. По крайней мере цынга стала свирепствовать. Ужасно много случаев цынги. В некоторых хуторах под ряд во всех хатах болеют ею. От нее и помирают, когда делается дисентерия, и слепнут, -- начинается с куриной слепоты, а кончается каким-то бельмом, и глаз вытекает; теперь работы полевые начались, а больные цынгою, даже в слабых степенях, должны лежать. Вместе с тем болезнь эта быстро улучшается при улучшении пищи и при некоторых почти домашних средствах. Но у нас нет ни капусты, ни бураков, ни чего-либо кислого; а это главное. Пожалуйста, Лев Николаевич, когда будете писать вашей жене, то попросите ее прислать нам побольше капусты, бураков и кислых припасов. Она выслала 65 пудов капусты; но следовало бы выслать по крайней мере вагон разных продуктов. Здесь нельзя достать большого количества капусты (она продается по 2 р. на пуд). Вообще здесь нужда страшная в самой безотлагательной помощи. Моя мать и я, мы хотим приняться за дело энергично. Она приглашает сюда несколько знакомых, окончивших курс, своих учениц и разместит их в разных селах так, чтобы они навещали больных, сообщали бы ей о всех случаях и вообще служили бы посредницами между ею и населением. И я этому очень рад. Большего от моей матери ожидать нельзя; а таким образом она узнает правду, чего до сих пор не знала. И это, если бог даст, повлияет на ее отношение, к управлению имением".

 

(1) В письме к С. А. Толстой, по-видимому, написанном одновременно с этим письмом, Толстой писал о цынге, распространяющейся в Воронежской губернии, и, передавая просьбу Черткова, просил выслать ему 300 пудов кислой капусты. С. А. Толстая, находившаяся в это время и Москве, могла закупить эту капусту на средства, жертвуемые Толстому для кормления голодающих. В письме от 4 мая С. А. Толстая сообщила Черткову, что выслала в его адрес вагон с продуктами (АЧ).

(2) Толстой предполагал выслать новый вариант для включения в восьмую главу книги "Царство Божие внутри вас", но в дальнейшей переписке Толстиго и Черткова нет указаний на то, что это намерение было им осуществлено.

 

 

314.

 

1892 г. Апреля 28. Бегичевка.

 

Дорогой друг В[ладимир] Г[ригорьевич]. Евдоким Платонович (1) приехал, и я усердно занимаюсь, сколько могу, пересмотром и поправками и всего и 8-й гл[авы]. Надеюсь кончить дня через два и вернуть вам. Об этом и всем присланном (2) мне напишу после; теперь же вот что: Вчера приехал к нам один старик 70 лет, Швед, живший в Индии и Америке, говорящий по англ[ийски] и немец[ки], практический философ, как он нам себя называет, живущий и желающий научить людей жить по закону природы, оборванный, грязный, босой и ни в чем не нуждающийся. (3) Самому нужно работать, чтоб кормиться от земли без рабочего скота, не имеет денег, ничего не продавать, ничего не иметь лишнего, всем делиться. Он, разумеется, строгий вегетарьянец, говорит хорошо, а главное, более чем искренен, фанатик своей идеи. Он говор[ит], что не религиозен, но он понимает под религией суеверия, а весь проникнут духом христианства. Он желает иметь кусок земли, на к[отором] бы он мог работать и показать, как можно и должно себя кормить без рабочего скота. Не направить ли его к вам? Я не сваливаю его с себя, а думаю, что он вам и нам и людям через вас может быть полезен. Напишите скорее ответ. Я бы не отпустил его, но здесь при наших занятиях он излишен и даже я не могу поговорить с ним, как хотелось бы, а главное, ему делать нечего.

 

Пишите ответ.

 

Л. Т.

 

Полностью публикуется впервые. Отрывок напечатан Б, III, Гиз, стр. 185. На подлиннике надпись синим карандашом рукой Черткова: "29 апр. 92". Черным карандашом: "N 309". Письмо датируется 28 апреля на основании следующих данных. Письмо не могло быть написано ранее 28 апреля, так как Е. П. Соколов, привезший Толстому рукописи, о работе над которыми пишет Толстой, приехал к нему 27 апреля вечером (см. письмо Е. П. Соколова к Черткову от 27 апреля 1892, хранящееся в АЧ). Вместе с тем, швед, о котором Толстой, пишет, что он приехал "вчера", приехал к нему, по-видимому, 27 апреля (см. ПЖ, стр. 411).

 

(1) Евдоким Платонович Соколов (1873--1919), сын крестьянина слободы Лизиновка, обладавший хорошим почерком, работавший у Черткова в качестве переписчика и выполнявший другие его поручении. Впоследствии Чертков помог ему поступить на службу на железную дорогу, где он выдвинулся, несмотря на отсутствие систематического образования. и в конце жизни занимал место начальника станции Москва на Московско-Курской ж. д. и умер, заразившись сыпным тифом во время работы на вокзале.

Чертков, желая облегчить Толстому работу над книгой "Царство Божие внутри вас" и ускорить ее окончание, прислал Толстому Е. П. Соколова в качестве переписчика для его рукописей, однако, работа Толстого над книгой "Царство Божие внутри вас" затянулась и не была закончена во время пребывания в Бегичевке Е. П. Соколова.

(2) Письмо Черткова Толстому, по-видимому, посланное с Е. П. Соколовым, не разыскано и установить, что именно прислал Чертков Толстому, не удалось.

(3) Абрам фон Бунде (Bonde), швед, проповедовавший упрощение быта, возделывание земли ручным трудом и питание сырыми овощами в интересах здоровья. Толстой писал о нем С. А. Толстой в письме от 1 мая 1892 г.: "Еще три дня тому назад явился к нам старик, 70-летний швед, живший 30 лет в Америке, побывавший в Китае, в Индии и в Японии. Длинные волосы, желто-седые, такая же борода, маленький ростом, огромная шляпа, оборванный, немного на меня похож; проповедник жизни по закону природы. Прекрасно говорит по-английски, очень умен, оригинален и интересен. Хочет жить где-нибудь (он был в Ясной), научить людей, как можно прокормить 10 человек одному с 400 сажен земли, без рабочего скота, одной лопатой. Я писал Черткову о нем и хочу его направить к нему. А пока он тут копает под картофель и проповедует нам. Он вегетарианец без молока и яиц, предпочитает всё сырое. Ходит босой, спит на полу, подкладывает под голову бутылку и т. п.". (См. ПЖ,стр.415.) Прожив недолго в Ясной Поляне, а затем в имении Т. Л. Толстой "Овсянниково", Абрам фон Бунде уехал оттуда в Петербург, а затем, по-видимому, вернулся на родину. Об А. фон-Бунде см. Т. Л. Сухотина-Толстая "Друзья и гости Ясной Поляны", изд. "Колос", М. 1922, стр. 123--141. В письме от 5 мая Чертков написал Толстому, что просит не присылать А. фон Бунде, так как считает, что его "водворение" в Ржевске трудно осуществимо и нецелесообразно.

 

 

* 315.

 

1892 г. Мая 23. Бегичевка.

 

Получил ваше письмо с письмом жены и вашим ответом. (1) Вы правы, но и она не виновата. Она не видит во мне того, что вы видите... Евдок[им] Платонович вчера сказал мне, что он уже месяц здесь. (2) Мне казалось -- дня три. И все таки я не кончил. Он мне очень был полезен и приятен. -- Он прост, ясен и правдив и тем хорош. И понимает, как кажется, многое. -- Он все вам расскажет", и наше горе, что Мат[вей] Ник[олаевич] уезжает. (3)

Спасибо вам за вашу хорошую любовь ко мне. Целую вас и ваших. Любящий вас.

 

Л. Т.

 

 

Полностью публикуется впервые. Отрывок напечатав в ТЕ 1933, стр. 101. На подлиннике надпись синим карандашом рукой Черткова: "Бегичевна, 23 мая 92", черным карандашом приписано "N 310". Письмо написано не позднее 23 мая, так как в этот день Толстой уехал из Бегичевки в Ясную Поляну и, вероятно, было передано Толстым Е. П. Соколову, который уехал из Бегичевки около 23 мая в Ржевск, не получивши от Толстого рукописи последней главы книги "Царство Божие внутри вас", окончания которой он тщетно дожидался.

Ответ на письмо от 9 мая 1892 г., в котором Чертков писал о полученном им письме от С. А. Толстой: "Письмо ее посылаю вам для того, чтобы вы поняли, чти вызвало мое письмо к ней, копию с которого) также прилагаю. (Вычеркнутое в копии синим, я так вымарал, что прочесть нельзя.) Я собственно давно порывался сказать ей то, что высказал в этом письме. Но случая всё не представлялось, и я боялся быть навязчивым, вмешиваясь в то, во что меня вмешиваться не просят. Но раз она сама затронула со мной этот вопрос, я почувствовал, что не могу и не должен больше молчать тем более, что никто другой никогда этого ей не скажет. А сказать следует. По крайней мере мне так казалось, и я это сделал с самым лучшим намерением и без всякого недоброго чувства к ней.... Письмо ее и мою копию пожалуйста уничтожьте".

 

(1) Письмо С. А. Толстой к Черткову от 4 мая не сохранилось, так как Толстой, по-видимому, выполнил просьбу Черткова уничтожить это письмо. Но ответ Черткова С. А. Толстой сохранился и воспроизводится полностью, так же как и следующее письмо, в виду того значении, какое имеют эти письма для понимания отношений Черткова и С. А. Толстой, которое важно и для выяснения некоторых моментов биографии Л. И. Толстого. В письме, домеченном 8 мая 1842г., Чертков писал: "Графиня, письмо ваше от 4 мая я получил. За высылку вагона с продуктами от души вас благодарим. "Учение 12 апостолов" я спишу и вышлю Хилкову.

Что касается до вашего упрека мне, то в этом отношении вы находитесь в полном заблуждении. Никого я к Льву Николаевичу за рукописью не посылал и нисколько я его не тороплю, не "мучаю" окончанием этой работы. Я наоборот послал ему списанную рукопись, следуя в этом его собственному желанию, определенно мне сообщенному. А иначе, я, разумеется, поступить не имел никакого права, даже если б я с своей стороны вовсе и не сочувствовал окончанию им в настоящее время этой работы.

В вашем письме ко мне вы упоминаете о Льве Николаевиче, как об "утомленном нервном старике". Вы знаете, Софья Андреевна, как давно я уже совсем воздерживаюсь от высказывания вам моего мнения о ваших отношениях к Льву Николаевичу. Но раз вы сами затрагиваете со мною этот вопрос, я чувствую, что обязан и с своей стороны ответить вам откровенно и правдиво. Во Льве Николаевиче я не только не вижу нервного старика, но напротив того привык видеть в нем и ежедневно получаю фактические подтверждения этого, -- человека моложе и бодрее духом и менее нервного, т. е. с большим душевным равновесием, чем все без исключения люди, его окружающие и ему близкие. Он вообще, по моему глубокому убеждению, гораздо разумнее нас всех; а по отношению к своим поступкам и распоряжению своими занятиями он несомненно гораздо лучше кого-либо из нас знает что, где, когда и как делать. И потому ни вам, ни мне, и никому из нас не подобает становиться по отношению к нему в положение "оберегателя его труда", как вы о себе выражаетесь. По отношению ко всему, что касается его лично, нам следует быть наивозможно точнейшими исполнителями его желаний. Для каждого человека вообще, а для человека настолько самобытного, как он, в особенности, бывает только особенно мучительно и утомительно известного рода почти насильственное попечение о предполагаемом благе его личности, к которому так часто имеют обыкновение прибегать наиболее близкие по мирскому родству лица. Я знаю, что вы не разделяете этого моего мнения, и что разность в наших взглядах на этот предмет и составляет то, что нас с вами главным образом разделяет. Но я твердо уверен в том, что, если только вам придется пережить Льва Николаевича, то вы в свое время сами узнаете то, что теперь со стороны видят все истинные друзья вашей семьи, а именно, то, что теми вашими поступками, в которых вы действуете наперекор желаниям Льва Николаевича, хотя бы и с самыми благими намерениями, вы не только причиняете ему лично большое страдание, но даже и практически, во внешних условиях жизни очень ему вредите. Думая обеспечивать его спокойствие и безопасность, вы только временно заслоняете от людей ясное, истинное представление о его нравственном облике, чем нарождаете целый ряд недоразумений и усложнений, которые, конечно, в свое время рассеются; но которые тем не менее теперь, при его плотской жизни, вызывают только самые грустные и нежелательные практические последствия...

Высказал я вам всё это, Софья Андреевна, для того, чтобы объяснить вам, почему, если в данном случае вы и ошиблись в вашем предположении о моем образе действия с рукописью Льва Николаевича, я однако в будущем не могу обещаться воздерживаться от такого именно отношения к Льву Николаевичу, которое вы порицаете, но я считаю единственным правильным. Т. е. я не могу не относиться к нему, как к человеку в гораздо более спокойном, нормальном, трезвом и разумном душевном состоянии, чем кто-либо из нас. И потому, при возникновении таких или иных вопросов к нему, буду их предъявлять ему, не откладывая до наступления других предполагаемых условий, которые могут никогда и не наступить. И при этом я буду совершенно спокоен в том, что он сам лучше кого-либо другого, всегда будет в состоянии решить, своевременно ли и следует ли ему удовлетворять эти запросы, или же лучше ему продолжать, не отрываясь, то дело, которым он занят. И потому я уверен, он всегда будет лучше кого-либо в состоянии это решить, -- что я знаю, что он в выборе своего образа действия с каждым годом всё больше и больше руководствуется не своими личными желаниями и предпочтениями, а волею своего отца небесного, И вот по этому самому я думаю, что нам всем следовало бы (и тем, кто всего ближе к нему -- более всего, по крайней мере по отношению к тому, что касается его личности) отложить в сторону всякие наши собственные комбинации и близорукие практические соображения о том, что по нашему мнению для него лучше, и руководиться лишь его желаниями, стараясь даже по возможности их предугадывать и, как можно точнее и беспрекословное, их исполнять. Я глубоко убежден в том, что только этим путем вы, Софья Андреевна, можете доставить Льву Николаевичу то душевное отдохновение, которое каждый муж в праве ожидать около своей жены, и в котором Лев Николаевич больше кого-либо другого нуждается, (но которого, как вы знаете лучше меня, он был лишен все эти последние года) [заключенное в ломаные скобки вычеркнуто синим карандашом].

Теперь я в свою очередь прошу вас простить меня, если сказал что лишнее или неуместное. Но я знаю -- что писал от чистого сердца и побуждаемый самым добрым чувством к вам. Если только вы прочтете это письмо в том духе, в котором я его писал, то я уверен, что во всяком случае вы меня не осудите за то, что я откровенно высказался; и если я в чем заблуждаюсь, то вы меня простите. Если же вам будет неприятно, что я это вам написал, то ради бога, не забудьте одного, -- того, что вы сами вашим замечанием о Льве Николаевиче поставили меня в такое положение, что я должен был или высказаться, или обмануть вас моим кажущемся согласием.

Еще раз благодарю вас, Софья Андреевна, за ваше сердечное и деятельное участие в нашем деле помощи цынготным. Жена и Ив[ан] Иванович] шлют вам душевный привет и благодарят за память о них.

Истинно преданный вам В. Чертков".

(2) Эти слова Соколова были не вполне точны: он приехал за рукописью окончания "Царства Божия внутри вас" в Бегичевку 27 апреля.

(3) М. Н. Чистяков, работавший вместе с Толстым по организации помощи голодающим, должен был вернуться в Воронежскую губернию, куда он уехал из Бегичевки 28 мая, заехав по пути в Ясную поляну (см. Дневник Толстого от 29 мая).

На это письмо Чертков отвечал письмом от 28 мая, в котором писал: "Надеюсь, что мое письмо не ожесточило против меня Софью Андреевну? Я знал, что врежу себе этим письмом, но чувствовал, что должен сказать то, что сказал. Как рад я был бы узнать, что хоть что-нибудь запало из того, что мне пришлось сказать. А то чересчур грустно думать, что только раздражил и восстановил против себя людей, с которыми больше, чем с кем-либо, хотелось бы быть в любви".

 

 

* 316.

 

1892 г. Июня 22. Я. П.

 

Наконец сажусь за письмо к вам, дорогой друг В[ладимир] Г[ригорьевич], и надеюсь, что напишу все, что хочется. Писание мое, кажется, что кончил. Нынче опять подписался. Как много труда и как мало кажется на невнимательный взгляд разницы. А я думаю, разница при переделках есть большая. Вы мне очень много всегда помогаете в моем писании. И в этом вы мне помогли тем, что собираете черновые. Иногда жалко выбросить то, что не в характере всего и ослабляет общее, а нужно, и я бы возился, желая удержать. А теперь я cмелее выкидываю, знаю, что если там есть нужное, то оно не пропадет.

Мы теперь в Ясн[ой] Пол[яне], приехали на 2 недели до 1-го июля, (1) но вчера узнали, что заместитель Мат[вея] Николаевича уезжает, (2) так что там может быть путаница и завтра туда едет Таня. Как-нибудь устроимся. Теперь последний раз поедем туда, но прекратить всего нельзя и потому], ч[то] нужды много и п[отому], ч[то] деньги остаются. "Transformed" (3) я получил и начал читать. И мне кажется, что хорошо, но не нравится то, что с самого начала знаешь, что будет. Впрочем, это я догадываюсь, когда прочту, напишу. Книгу о целомудрии получил и прочел. (4) Она мне очень нравится. Первую часть я дал прочесть Мише Кузминскому, (5) ему 16 лет, и Андрюше, (6) ему 14 л[ет], и кажется, что она хорошо подействовала на них. Заключение ваше хорошо начато, но потом пошло слишком лично. Нужно, главное, указания практически- духовные, как бороться. Очень бы хотелось бы написать это заключение. Как Бог даст. Очень радуюсь за Ев[гения] Ив[ановича] и вас, за ваши отношения. (7) Меня беспокоит его здоровье. Как оно? Швед наш все еще у нас и хочет ехать к Алмазову. (8) Боюсь, что ничего из этого не выйдет. Но человек очень сильный и интересный, и я жалею, что я слишком занят и не могу воспользоваться им, как надо: собрать его мысли, процедить и изложить. Что это с Ваней? И как он теперь? Вы пишете, что он поехал в Москву. Не заедет ли? Об Евд[окима] Пл[атоновича] скрипке я не могу судить строго, п[отому] ч[то] весь окружен, да и полон такими скрипками. -- Забыл сказать дочерям о письмах по поводу Кр[ейцеровой] Сон[аты]. (9) Скажу. Если они найдут, то пришлю.

Какие вам нужны продукты и сколько? Напишите, мы можем через артельщика выслать из Москвы. В каком теперь положении больные?

Привет (10) мой Гале. Как хорошо, что она занята работой с цынготными. Ей легче перенести тяжелую болезнь Димы. (11)

Надеюсь, что теперь прошло. -- Видите, как я пуст. Каждый день по 5 часов усердно пишу, а вечером уже нет ничего. И хочется освободиться от этой работы и жаль с ней расстаться. Прощайте пока. Любящий вас очень друг.

 

Привет всем друзьям.

 

Л. Толстой.

 

Полностью публикуется впервые. Отрывки напечатаны в сборнике "Толстой. Памятники творчества и жизни", под редакцией В. И. Срезневского, в. II, М. 1920, стр. 69; ТЕ 1913, стр. 101; "Толстой и Чертков", стр. 170. На подлиннике надпись синим карандашом рукой Черткова: "Я. П. 26 июня 92 г. N 312"; число 312 зачеркнуто и написано 311 Письмо датируется на основании слов: "завтра туда едет Таня". Т. Л. Толстая, поскольку удалось установить, выехала из Ясной Поляны в Бегичевку 23 июня. Возможно, что Чертков датировал письмо ошибочно, руководствуясь штемпелем получения, а не отправления.

Ответ на письма Черткова от 28 мая и 5 июня. В письме от 28 мая Чертков писал, что он и его сотрудники усиленно запиты помощью пострадавшим от неурожая крестьянам соседних деревень, и что, хотя он, по возможности, дает для этой цели материальные средства, которыми может располагать, однако чувствуется большой недостаток продуктов для детей, круп и т. д. Сообщая об этом, Чертков спрашивает Толстого, нельзя ли получить помощь из тех средств, которые посылают Толстому для кормления голодающих.

В письме от 5 июня Чертков писая: "Дорогой друг, Лев Николаевич, я соскучился по вас и но письмам от вас. Знаю, что вы, вероятно, теперь поглощены окончанием вашего писания, которое мы с радостью ожидаем. -- На этих днях я послал вам книгу "Transformed". Мне хотелось бы знать ваше мнение о ней... Мне она более, чем понравилась... "Первую ступень" я тщательно проверил в том виде, в каком она окончательно появилась в журнале Грота, и оказалось, что в ней сделано еще много сокращений против того сокращенного экземпляра, который вам показывал Евдоким. В общем сокращены все сопоставления между образом жизни праздных и трудовых людей. Вероятно, это было необходимо для русской цензуры, по статья от этого много потеряла в своей силе и правдивости. Поэтому я разослал всем четырем переводчикам, адреса которых я от вас получил, по полному экземпляру статьи с восстановлением всех выпущенных мест. Пускай лучше за границей читают ее в том виде, в каком вы ее написали. -- Посылаю вам составленную нами книгу о целомудрии. Мне кажется, что такая книжка настоятельно нужна и может быть полезна. Но хотелось бы, чтобы раньше выпуска она побывала в ваших руках.... Ваня был последнее время и в упадке духа, вследствие одного обстоятельства в его жизни, о котором пусть лучше он сам при случае вам скажет, и довольно серьезно болен. Теперь он поправился я едет в Москву выпускать свой сборник в пользу голодающих. Он один ив тех, с кем я душою больше всего сроднился. -- Евдоким вернулся от вас светлый и бодрый духом. Одно только -- он очень увлекается игрою на скрипке, в чем, кажется, вы его немножко поощрили. Я, конечно, не думаю его упрекать за это; но не могу примириться с мыслью, что молодому человеку необходимо увлекаться каким-нибудь пустяком, и что в этом нет ничего нежелательного. Мне жаль видеть, когда в лучшие, наиболее чуткие годы, главное внимание, энергия и увлечение юноши уходят на старания, как можно лучше производить приятные звуки ради того, чтобы либо перещеголять другого, либо, а лучшем случае, доставлять себе приятное слуховое раздражение. Притом -- скрипка не пустяк, это не гармоника или балалайка, на которых можно проигрывать для отдыха в свободное время. Выучиться на скрипке требует много труда и времени, которые ложатся на спину всё тех же, на счет кого мы живем.... Галя сравнительно бодра и очень принимает к сердцу помощь больным цынгою и голодающим, считая, что мы зимою прозевали то время, когда можно было наиболее целесообразно помочь. Теперь в соседних деревнях живут люди -- наши знакомые, приехавшие с целью бескорыстно помогать нам в этом деле. -- Ожидаю вашего ответа на мое последнее письмо, в котором прошу о присылке продуктов..."