Крыжановский С. Е. Воспоминания. Берлин, [1929]. С. 192, 204—206; Га-нелин Р. Ш. «Битва документов» в среде царской бюрократии // ВИД. Л., 1985. 4 страница

ных населением на определенный срок представителей в обсужде-

н и всех законодательных предположений. План Булыгина состо-

в том, чтобы создать для правительственной власти возмож­ность лавирования между двумя законосовещательными учреждениями — Думой (такое название получило в булыгинском проекте выборное представительное учреждение) и Государствен­ным советом, при сохранении законодательного права за царем. Лишить Думу прав рассмотрения государственной росписи дохо­дов и расходов, законодательного почина и запроса министрам о нарушении закона было при всем желании невозможно. Остава­лось обставить их ограничениями. Однако несмотря на ограниче­ния, эти предоставляемые Думе права делали несколько проница­емой грань между чисто законосовещательными и законодатель­ными функциями Думы.

Поэтому «с особой осторожностью» отнесся Булыгин к органи­зации выборов. Прежде всего лишались права избирать и быть из­бранными «кочевые и бродячие инородцы», жители Финляндии ввиду наличия там сейма и евреи до намечавшегося обсуждения всех ограничительных по отношению к ним правил. Сословную систему выборов Булыгин отвергал ввиду того, что она дала бы преобладание крестьянским депутатам (а Булыгин, как и некото­рые другие сановники, под влиянием крестьянского движения не разделял веры в крестьянство как опору монархии). Отвергал он, с другой стороны, и всеобщие, равные и прямые выборы, заявляя, что они привели бы к образованию Думы «исключительно почти из представителей низших слоев населения». Он ссылался на дан­ные науки, согласно которым при всеобщем избирательном праве побеждает «собирательная посредственность» и «при широком рас­пространении избирательного права умственный уровень избира­емых непременно понижается». Несмотря на опасения по поводу возможности «сильного давления фабрикантов, торговцев и других экономически влиятельных лиц» на всеобщих выборах, в качестве средства обеспечения в Думе «правильного консерватизма» пред­полагался имущественный ценз.

При составлении своего проекта Булыгин исходил из того, что в соответствии с рескриптом окончательная его разработка пред­стоит в совещании под его председательством. Однако это не осу­ществилось. 1 мая Бобринский записал в дневнике, что царь «не слушает министров и желает царствовать „сам"».28 6-м мая была датирована адресованная ему записка шести старейших сановни­ков. Семидесятилетние старцы, обладавшие богатым опытом службы на высших должностях при самодержавном правлении на протяжении трех царствований, прекрасно понимали его суть и оберегали его до последней возможности. Считая свою служебную карьеру завершенной, они не связывали с государственно-преоб­разовательной деятельностью личных интересов и давали рефор-

28 Мурзанова М. Дневник А. А. Бобринского. С. 130.


мам независимую и реалистическую оценку. Это были К. И. Пален, министр юстиции в 1867—1878 гг., руководивши* коронациями Александра III и Николая II, А. А. Сабуров, управ­лявший в 1880—1881 гг. Министерством народного просвещения П. А. Сабуров, посол в Берлине в 1879—1884 гг., автор записки А. Н. Куломзин, знаток истории государственного управления управлявший канцелярией Комитета министров, генерал-адъю­тант О. Б. Рихтер, приближенный Александра III и Николая II командовавший императорской главной квартирой, Ф. Г. Тернер] в прошлом директор Департамента окладных сборов и товарищ министра финансов, автор работ о крестьянском законодательстве. Они объявляли «роковым недоразумением» мысль о том, что при­чиной случившегося 1 марта 1881 г. была «освободительная по­литика безвременно погибшего царя-преобразователя», и как «по­следствие этого рокового недоразумения» критиковали «длитель­ное за последние 25 лет стремление правительства к ограничению тех льгот и преимуществ, которые дарованы были России в эпоху реформ императора Александра II».29

На основе обстоятельного анализа истории революционного движения старейшие сановники обращали внимание на револю­ционную опасность, которая — и в этом они как бы солидаризиро­вались с П. Л. Лобко, выступавшим на февральском заседании Совета министров, — была много страшнее участия во власти «об­щественников». Лобко, правда, исходил, по-видимому, из того, что устранить эту угрозу, опираясь на либералов и политику ре­форм, нельзя.

Возможно, царь после цусимской катастрофы 14—15 мая 1905 г. стал на такую же точку зрения. 21 мая Трепов был назна­чен товарищем министра внутренних дел, командовавшим корпу­сом жандармов, с подчинением ему всех центральных и местных учреждений Министерства внутренних дел, выполнявших сыск­ные и карательные функции, включая Департамент полиции, с предоставлением ему прав министра. Булыгин подал прошение об отставке, получив от царя категорический и назидательный отказ. «Возвращаю прошение ваше об увольнении от должности, — писал ему Николай II 22 мая. — Мы живем в России, а не в какой-ни­будь республике, где министры ежедневно подают прошение об отставке. Когда царь находит нужным уволить министра, тогда только последний уходит со своего поста. Мое доверие к Вам ни­сколько не поколеблено, Вы мне еще нужны, и поэтому Вы оста-

нетесь».30

18 мая Булыгин представил царю свой проект. 23-го он был препровожден царем на рассмотрение Совета министров. К нему были приложены и срочно после Цусимы приготовленные проекты манифестов и указов о немедленном созыве выборных на короткий срок для решения вопроса о продолжении войны. На 25 мая была

29 См.: Ганелин Р. Ш. Политические уроки освободительного движения в оценке старейших царских бюрократов // Освободительное движение в России. Саратов, 1991. Вып. 14. С. 122—136.

30 Российский архив. М., 1991. С. 188. Сообщение Б. Т. Мордвинцева.


назначена аудиенция у царя американскому послу, предлагавше-му от имени президента Т. Рузвельта посредничество США в рус­ско-японском конфликте и услышавшему от Николая II, что «пси­хологический момент» для этого наступил.31 За предложением о созыве выборных в связи с началом мирных переговоров стояли Трепов и «конногвардейская партия» (министр двора Фредерике и некоторые другие приближенные царя были из его любимого кон­ногвардейского полка).32 Считалось, что выборные образуют подо­бие Земского собора. Совет министров сразу же испугался «воз­можности попытки самовольного продления ими своих полномо­чий и занятий затем вне всякого контроля правительства, их собравшего».33 Министр народного просвещения В. Г. Глазов за­писал: «Проекты эти вредны, ибо собор ведет прямо к Учредитель­ному собранию».34 Вел. кн. Владимир Александрович также счи­тал, что собор «будет состоять в большинстве из болтунов».35 Со­борные проекты были отклонены совещанием при Совете министров под председательством Д. М. Сельского 24 мая, в ходе которого министры довольно дружно сплотились против Трепова. Булыгинскую же Думу министры считали необходимой. Лобко, вслед за Витте настаивая на том, что совещательное собрание ско­ро превратится в конституционное, тем не менее предостерегал против отказа от исполнения рескрипта 18 февраля. Он предска­зывал, что развивающаяся революция опрокинет булыгинский проект («коренные реформы медленнее — [все ] разворачивается скорее»), что надо бы выйти за его пределы, «удовлетворять боль­ше», но предпочитал тем не менее «сохранить дух совещательного учреждения».36

Рассмотрение булыгинского проекта в Совете министров про­должалось в течение всего июня. Оно проходило и особенно нача­лось в нервозной для царя обстановке. Через три дня после того как Булыгину было возвращено его прошение об отставке, Нико­лай II обратился к нему 25 мая с письмом, в котором говорилось: «Печать за последнее время ведет себя все хуже и хуже. В сто­личных газетах появляются статьи, равноценные прокламациям с осуждением действий высшего правительства. Назойливые писа­ния о Земском соборе и учредительном собрании, никем не опро­вергаемые, совершенно искажают смысл возвещенных мною в ма­нифесте и рескрипте от 18 февраля предначертаний».

31 Романов Б. А. Очерки дипломатической истории русско-японской войны. С. 417—419.

32 Из бумаг Д. Ф. Трепова / Предисл. Ю. Оксмана // КА. 1925. Т. 4—5 (11 — 12). С. 449.

33 Мемория Совета министров по делу о порядке осуществления высочайших предуказаний, возвещенных в рескрипте 18 февраля 1905 г. // Материалы по уч­реждению Государственной думы. С. 2.

34 РГИА. Ф. 922. Оп. 1. Д. 251. Л. 1—4.

35 Конец русско-японской войны / Подг. к печати А. К. Дрезен. Предисл. Б. А. Романова // КА. 1928. Т. 3 (28). С. 203.

36 Ганелин Р. Ш. «Совещание при Совете министров» 24 мая 1905 г. // Мо­нополии и экономическая политика царизма в конце XIX—начале XX в. Л., 1987. С. 137.


А затем царю попалось на глаза объявление ярославского гу­бернатора Роговича с предостережением против газетных толко­ваний актов 18 февраля, предупреждением о неприкосновенности самодержавного строя и порицанием «крамольников». «Вот образ­чик разумной и предупредительной деятельности местной адми­нистрации, — писал царь Булыгину 3 июня. — Если бы во всей России были такие губернаторы, много спокойнее было бы в стране нашей».37

Совет министров оценил булыгинский проект как отвечающий интересам «времени, переживаемого ныне Россией», которое «не может почесться спокойным». «Наблюдавшееся ранее, но в разме­рах ограниченных, общественное брожение захватило более ши­рокие круги населения», — говорилось в мемории Совета минист­ров.38 «Не отвлекаясь неминуемо гадательными соображения­ми» — не повлечет ли «указанное общественное движение» такое «расширение политических прав населения», что представитель­ство приобретет «решающий голос в законодательстве и даже в делах управления», Совет министров признал, что булыгинский проект, обеспечивая совещательный характер представительства, способствует «охранению незыблемости основных законов». Были одобрены две важные посылки булыгинского проекта — «особое внимание» к системе выборов и предоставление Думе «возможно широких прав, чтобы не делать их „предметом домогательств"».

Совет министров согласился поэтому с предоставлением Думе участия в рассмотрении бюджета, в законодательной инициативе, а также права запросов министрам. Предложенная Булыгиным норма представительства — 1 выборный на 250 тыс. человек — бы­ла оставлена для коренных русских областей, а для окраин эта цифра была повышена до 350 тыс. К городам с населением свыше 100 тыс. жителей, которые Булыгин предлагал признать самосто­ятельными избирательными округами, решено было добавить «не­которые чисто русские» — Ярославль, Нижний Новгород, Воро­неж, Курск, Орел и Самару, так как под стотысячную норму, по мнению Совета министров, подпадали в значительной части «го­рода окраинные, с инородческим по преимуществу населением». По настоянию Витте, было предложено — вопреки Булыгину — «по соображениям политической осторожности» предоставить пра­во избирать и быть избранными евреям. С установлением предус­мотренного Булыгиным имущественного ценза, считал Совет ми­нистров, «от участия в выборах будет отстранена вся главная масса еврейства — его пролетариат. В Думу пройдут, может быть, не­сколько евреев, которые едва ли могут повлиять на мнения 400— 500 ее членов».39

37 Российский архив. М., 1991. С. 188 "\Я »ж_..—.._ г~———— ........———— /^ Л1

-" российский архив, м., ivyi. ^. юо. 38 Мемория Совета министров... С. 43. 39 Крыжановский С. Е. Воспоминания. С. 40; Мемория Совета министров. С. 27.

Государственным служащим решено было предоставить право избирать, но быть избранными — только тем, кто не занимал дол­жностей со штатным окладом. Аналогичным образом поступили с


офицерами, причем Витте и Трепов добивались лишения их всех
збирзтельных прав, как это было решено по отношению к солда­
там. „ „ -

Вводимый имущественный ценз практически лишал избира­тельного права рабочих. В записке 31 мая представители промыш-пенников возражали против этого, как и против цензового начала в целом, поскольку оно растворяло промышленников в массе мелких собственников.40 Витте выражал опасение, что в результате лише­ния рабочих избирательных прав «с вероятностью можно ожидать обострения рабочего вопроса», и предлагал властям «взять рабочее движение в свои руки». Совет министров, признав предоставление права голоса рабочим равнозначным всеобщему голосованию, кото­рое «по условиям времени» невозможно, «принял на вид», что при пересмотре фабрично-заводского законодательства министры фи­нансов и внутренних дел позаботятся «об устройстве рабочих орга­низаций», которые могли бы использоваться и для выборов.41

В Совете министров возникли разногласия по поводу размеров крестьянского представительства. Булыгин и Крыжановский дока­зывали в особой записке, что в Думе «большая доля крестьянства будет элементом не только лишним, но и крайне опасным, ибо станет легкой добычей социальных агитаторов и политических че­столюбцев, которые не замедлят захватить их в руки на том един­ственном вопросе, который их интересует и им понятен, — на воп­росе о земле — и решать они будут этот вопрос в порядке страсти, а отнюдь не разумного рассуждения».42

В конце июня военный министр генерал В. В. Сахаров был за­менен генералом А. Ф. Редигером, морской — адмирал Ф. К. Аве-лан — адмиралом А. А. Бирилевым. 29 июня царю пришлось на­значить Витте главноуполномоченным России на переговорах о мире с Японией, несмотря на предшествовавший этому конфликт между ними, выразившийся в обмене письмами между председа­телем Комитета министров и графом А. Ф. Гейденом, начальни­ком походной канцелярии его величества, который был в этом по­единке Витте с царем лишь почтальоном. Витте был обвинен в том, что он добивается мира вместе с «окраинами, Украиной, ино­родцами и евреями», в то время как «армия желает, должна желать продолжения войны, потому что возвращаться битою не приходится». Витте не остался в долгу, написав: «Армия наша не бита — это знает весь мир. Биты наши порядки», — и обвинил в возникновении войны самого царя. Он настаивал на немедленном мире («Как старый преподаватель математики вывожу: тягость условий будет пропорциональна длительности военных дейст­вий»).43

4° РГИА. Ф. 1544. Оп. 1. Д. 1. Л. 341.

41 Мемория Совета министров... С. 4J.

. Сидоров А. Л. . ———— М.. ,060.

42 Крыжановский С. Е. Воспоминания. С. 46.

Т. 1. С. XLVIL



 


Нетрудно себе представить, чего стоило Николаю II согласить­ся на назначение Витте, который потребовал к тому же, чтобы царь сделал это непременно лично.44

Еще 6 июня Николай II принял делегацию земского съезда. Ее адрес оглашал С. Н. Трубецкой, состоявший под следствием по обвинению в государственной измене, а среди делегатов были счи­тавшиеся неблагонадежными И. И. Петрункевич и Ф. И. Роди-чев. Милюков считал, что в ответе царя «впервые из его уст по­слышались слова, похожие на искреннее обещание реформы и как бы понимание ее необходимости».45

Но были и признаки противоположного свойства. 20 июня, принимая представителей курского дворянства, и 21-го —черно­сотенных московского «Союза русских людей» и петербургского «Отечественного союза», царь заверил, что все будет «по стари­не».46 28 июня, завершая рассмотрение булыгинского проекта, Со­вет министров единогласно принял словесное, в меморию не во­шедшее решение, — поручить Сельскому доложить царю, что уч­реждение Думы «представляется, по обстоятельствам времени, совершенно не терпящим отлагательства». 4 июля Сельский пред­принял решительный демарш перед царем. Совету министров ста­ло известно, «по-видимому, из хорошо осведомленных источни­ков», заявил Сольский, что царь «намерен свести реформу к ну­лю», передав дело в Государственный совет и «опираясь на мнение тех из числа его членов, отрицательное отношение коих к основ­ным положениям нового учреждения уже выяснилось», а чтобы «скорее успокоить и умиротворить страну», Совет министров при­шел к «некоторым заключениям, в коих противники преобразова­ния могут усмотреть сходство с конституционным строем». «Это сходство до некоторой степени неизбежно», доказывал Сольский, упоминая о влиянии Запада в экономической, литературной и на­учной областях, однако без договора между монархом и народом — Совет министров его не имел в виду — конституционный строй не­возможен. «Самодержавная форма правления настолько эластич­на, — учил он царя, — что все реформы могут быть произведены „свободным изволением монарха", как это было в 60-е годы». Тем не менее он предупреждал Николая II, что ему придется пользо­ваться своей властью «с особой осмотрительностью», хотя она ос­танется «и на будущее время во всей неприкосновенности». Соль­ский упомянул даже о лишении царя права бесконтрольного рас­ходования денежных средств, которое иногда производилось «без столь настоятельного повода», как «действительная государствен­ная необходимость». «Я готовлюсь к этому», — смиренно ответил Николай П.

Он осторожно соглашался со всем, что говорил Сольский, но тут же принял меры к ограничению реформаторских тенденций Совета министров, приказав «усилить» его для обсуждения проекта под

44 Витте С. Ю. Воспоминания. Т. 2. С. 395.

45 Милюков П. Н. Воспоминания (1859—1917). М., 1990. Т. 1. С. 296.

46 Освобождение. 1905. 19 (6) авг. № 75. С. 432; 1905. 15 (2) сент. № 76. С. 462; Трубецкая О. Н. Из пережитого. С. 222.


оим председательством за счет находившихся в Петербурге чле-С ов распущенного на каникулы Государственного совета. Сольский немедленно представил их список, но из него в составе пополнения оказался только А. С. Стишинский, товарищ министра внутренних яел ПРИ Плеве, расставшийся с этой должностью при Святополк-Мирском. Остальные — граф А. П. Игнатьев 2-й, А А. Голенищев-Кутузов, А. А. Бобринский, кн. А. А. Ширинский-Щихматов и А. А. Нарышкин — были просто назначены царем по его выбору. Собранная им группа «зубров», как их затем стали на­зывать, оказалась гораздо активнее по части отстаивания самодер­жавных прерогатив, чем весь состав Государственного совета, кото­рый царь согласился обойти, и в течение долгого времени исполняла свое предназначение, непоколебимо находясь на крайне правом фланге на всех совещаниях о государственных преобразованиях. Правда, Николай II пригласил В. О. Ключевского, от которого сле­довало ожидать наиболее эффективного сопротивления «зубрам» (мало того, он состоял во время совещаний в негласном контакте со своим учеником П. Н. Милюковым, одним из наиболее радикаль­ных лидеров либеральной оппозиции), уравновесив его, впрочем, примкнувшим к «зубрам» московским историком Н. М. Павловым. Принял меры и Сольский, сделав свой разговор с царем досто­янием ведомственной гласности. 6 июля он созвал председателей Соединенных департаментов Государственного совета, государ­ственного секретаря и управляющего делами Совета министров и сообщил им об аудиенции 4 июля.47

Когда 19 июля в Петергофе открылись совещания под предсе­дательством царя, первым объектом нападок открывшего поход против проекта Совета министров Стишинского была статья про­екта о том, чтобы отвергнутые большинством Думы и Государст­венного совета законодательные предположения возвращались бы соответствующим министрам, а не поступали к царю, который ли­шался на этой стадии возможности принимать решения в соответ­ствии с волей меньшинства. Среди возражавших Стишинскому был Ключевский. Опираясь на исторический опыт представитель­ства в России, он настаивал, чтобы мнение большинства хотя бы таким образом связывало царя («Надо, чтобы к верховной власти всегда доходило господствующее чувство»). Против исторической аргументации Ключевского выступил Павлов, заявивший: «Собо­ров было много, но только некоторые из них признаются за Божью правду». Однако даже Трепов, обращаясь к царю, заявил, что об­суждаемое предположение «несомненно составляет ограничение самодержавия», но исходящее от самого царя и «полезное для за­конодательного дела», а П. X. Шванебах, призвав Николая II к «самоограничению» самодержавия ради упрочения царской вла­сти, провозгласил: «Ведь и сам Господь Бог подчиняется законам, которыми Его же премудрость управляет вселенною».48

47 См. его записку об этом сообщении: РГИА. Ф. 1544. Оп. 1. Д. 1. Л. 565—571.

48 Петергофские совещания о проекте Государственной думы. Пг., 1917. С. 13—14, 21—22, 59—65.


 

Вопреки настояниям противников любых ограничений само­державия, и в том числе Победоносцева, Николай II был склоне» к компромиссу, и когда Коковцов предложил добавить, что откло­ненные законопроекты вновь вносятся на рассмотрение по распо­ряжению царя, то это добавление, несмотря на всю его бессмыс­ленность, поскольку царь и так всегда мог приказать министру вновь внести на законодательное разрешение любой вопрос, его удовлетворило.49

Поддержав предложение о том, чтобы упоминание о самодер­жавном характере строя вошло и в закон о Думе, и в текст присяги ее членов, он не стал ограничивать ее полномочий. Согласился он несмотря на возражения «зубров», и на предоставление избира­тельных прав евреям и квартиронанимателям (в них видели «не­желательные элементы» интеллигентского происхождения). Оже­сточенные разногласия возникли вокруг характера выборов. «Зуб-ры»-«сословники» (оба понятия совпали) стремились к созданию в Думе дворянского преобладания. «Я не хочу быть зловещим про­роком», — предостерегал против народного недовольства таким оборотом дела Ключевский. «Тогда возникнет в народном вообра­жении мрачный призрак сословного царя. Да избавит нас Бог от таких последствий», —заключил он. Отвергая сетования «сослов-ников» на горестную судьбу дворянства и помещичьего хозяйства, он заявил: «Здесь были произнесены страшные слова: узаконение смешанных выборов будет похоронами дворянства. Не думаю, чтобы так скоро пришлось служить по нем панихиду. Экономиче­ское положение дворянства, которым по проекту обусловливаются его избирательные права, далеко не безнадежно... Хотя дворян-1 ский земельный фонд и тает довольно быстро, тем не менее и ныне! в руках дворян имеется достаточное количество земли, чтобы со-| хранить за собою и в Думе преобладающее число мест».

Отвечая «сословникам», ссылавшимся на «исторические заслу-| ги дворянства», Ключевский свел эти заслуги к деятельности его| «лучших людей» в земских учреждениях, где они не отстаива! сословные интересы, а «сообща с другими классами населения» ра­деют «об общем благе».50 То, в чем Ключевский видел заслугу дво-| рянского сословия, было использовано как обвинительный вердикт против дворянской оппозиционности для отстаивания несословно­го принципа булыгинского проекта. Тему эту поднял Коковцов ссылкой на петиции земских и дворянских собраний.51 Вел. кн.| Владимир Александрович обрушился в совещании на дворянскую» оппозиционность, и Коковцов как бы закрепил свою победу наш принципом дворянского сословного представительства афоризмом:| «Жалованная дворянству грамота не удостоверяет верность его]

престолу»

49 Там же. С. 68—73.

50 Там же. С. 93—94.

51 Ганелин Р. Ш. Петиции по указу 18 февраля 1905 г. // ВИД. Л., 1989. Т. 20. С. 150—163; 1990. Т. 21. С. 119—135.

52 Петергофские совещания. С. 104, 106—115.


«Остается только крестьянство», — заявлял Лобко. Признав, что крестьянство выдвигает экономические претензии, он тем не менее требовал, чтобы депутаты от крестьян избирались ими из своей среды, т. е. осуществления в скрытой форме сословной сис­темы. В том же духе высказались Победоносцев, Глазов. Нико-пай П склонялся к принятию предложения Лобко. Но Ключев­ский, последовательно возражая против сословного принципа, указал на происходящий в крестьянстве «серьезный процесс диф­ференциации» и подчеркнул, что при раздельных выборах избран­ными в Думу от крестьян окажутся «сильные и властные в кре­стьянах личности», которые «явятся преимущественно защитни­ками своих собственных интересов, лишь отчасти совпадающих, а иногда и противоречащих благу меньшей их братии».53 Надежды на крестьянскую благонадежность не получили поддержки.

Дело кончилось решением царя, принявшего предложение Ко­ковцова о том, чтобы от каждой губернии избирался один кресть­янский депутат, а там, где от губернии полагался всего один де­путат, избирался бы второй — от крестьян. В сущности, этим было определено и принятие всего проекта.

Царь распорядился, чтобы манифест о создании Думы, текст ее учреждения (статута) и указ об отмене разрешения петиций в Совет министров (предстоявший созыв Думы был использован как благовидный предлог для отмены указа 18 февраля 1905 г., встре­ченного министрами в штыки) были помечены 6-м августа 1905 г. и опубликованы одновременно.

То обстоятельство, что Булыгинская дума так и не была созва­на, а ее учреждение осталось знаменательным юридическим па­мятником эпохи, олицетворяя собой переход ко второму — «дум­скому» периоду царствования Николая II, связывается обычно с ростом революционного движения осенью 1905 г. и особенно с ок­тябрьской всеобщей стачкой. Ничуть не ставя этого под сомнение, отметим, что сама логика преобразовательного процесса делала невозможным превращение булыгинской системы в устойчивый государственный институт. Условность грани между законосове­щательным и законодательным собраниями становилась все более очевидной, как и неизбежность серьезных послаблений в области гражданских прав в связи с выборами.

Совещание Сельского, где сосредоточилась после 6 августа вся преобразовательная деятельность, в течение первой половины сен­тября разработало правила о свободе собраний с присутствием на них, в том числе и на избирательных, полицейских чинов с правом закрытия собраний, а также проект переустройства Государствен­ного совета. Проект предусматривал создание этого органа, во-первых, из членов, назначаемых царем, и, во-вторых, избираемых губернскими избирательными собраниями, создаваемыми для вы-

53 Там же. С. 117—118, 135—149.


боров в Думу из числа крупных помещиков, предводителей рянства, председателей земских управ или городских голов, а так­же — Всероссийским съездом представителей биржевой торговли и сельского хозяйства (10 членов), Академией наук и университе­тами по одному члену. Одобренные Государственным советом за­конопроекты с заключениями Думы по ним должны были направ­ляться к царю, который мог поступать по своему усмотрению.54

В начале октября совещание Сельского рассматривало вопрос о предоставлении печати свободы обсуждения вопросов, связан­ных с избранием и предстоявшей деятельностью Думы. Победо­носцев, Коковцов и Игнатьев требовали не допускать даже этих послаблений. Решено было сохранить запреты на все, что могло рассматриваться как направленное против православной церкви, нарушающее неприкосновенность самодержавной власти, а также на изложение учений социализма и коммунизма, клонящихся к свержению существующего строя, и т. п.55 Главным в деятельно­сти совещания Сельского оставался, однако, вопрос, с которым царь попытался было в апреле обойтись как с несуществующим, — вопрос об объединенном правительстве. Теперь единое правитель­ство было необходимо, чтобы Дума не превратилась в «инстанцию, разрешающую пререкания между начальниками отдельных час­тей управления», как говорилось в полученной царем в самый день 6 августа анонимной записке, которая произвела на него сильное впечатление.56 Уже 7 сентября товарищ государственного секре­таря П. А. Харитонов, ведавший ведомственно-практической сто­роной осуществления преобразований, употребил в одном из до­кументов слова «кабинет министров».57 С тех пор это выражение при всей его одиозности в глазах царя и непримиримых против­ников западного парламентаризма получило распространение в бюрократическом мире. А процесс будущего взаимодействия пра­вительства с Думой стал рассматриваться и с той точки зрения, чтобы предотвратить превращение Совета министров в орган «все-1 сильный, безответственный и бесконтрольный», «полновластный и деспотичный», как выразился А. А. Сабуров, один из авторов май­ской записки сановников-патриархов,58 а его будущего председа­теля (почти все считали, что им будет Витте, и многие опасались] этого) — в подобие Аракчеева. Открывалась, хотя и очень неопре-1 деленная, перспектива ответственности кабинета не только перед царем, но и перед Думой, а это с неизбежностью предполагало! превращение ее из законосовещательной в законодательную.

Вернувшийся в Петербург после заключения Портсмутского-мира и получивший за это графский титул Витте настойчиво тре­бовал быстрее покончить с вопросом о кабинете и представить дело царю не позднее 10 октября.59 23 сентября Сельский сделал за-


ись о том, что царь приказал скорее представить ему на решение опрос о Совете министров.60 Теперь Витте к принципам объеди­нения министерского управления под председательством премьера отменой всеподданнейших докладов министров (он, впрочем, со­глашался на их сохранение с представлением копий Совету мини­стров61) добавил право премьера получать нужные ему сведения от начальников ведомств и отдельных частей управления.62 Осо­бенно настаивал Витте на том, чтобы одновременно с созданием объединенного правительства упразднить не только учрежденный в 1861 г. Совет министров и Комитет Сибирской железной дороги, но и созданные царем в марте и мае 1905 г. под председательством И. Л. Горемыкина Совещание о мерах к укреплению крестьянско­го землевладения и Комитет по земельным делам. Оба они были созданы, как известно, в пику Витте, с упразднением состоявшего под его председательством Совещания о нуждах сельскохозяйст­венной промышленности.