Трансформация базальных комплексов: алгоритм 3 страница
Кроме того, даже в данном случае, когда речь идет о довольно тягостном чувстве “тоски”, превра-щенность и богатство эмоциональной жизни безупречного воина проявляется довольно ярко. Не-даром приходится заключать слово “тоска” в кавычки — неоднозначность реагирования и связан-ные с этим затруднения адекватно описать его связаны с неустойчивым положением точки сборки, которая уже утратила прежнюю жесткую фиксацию. Каждое эмоциональное переживание, возни-кающее на фоне подлинной безупречности, приобретает множество оттенков и, кроме того, несет на себе отпечаток фоновой отрешенности, так как точка сборки все время совершает плавные ко-лебательные движения. Эта специфическая отрешенность, которая словно пребывает на заднем плане чувственной активности, создает пространство — дистанцию, наполненную воздухом и объ-емом. С точки зрения субъективного восприятия, именно здесь находится полнота самоощущения и свобода выбирать различные типы отношения к предложенной ситуации жизни. Искусство стал-кинга, которому посвящен один из разделов этой книги, невозможно без этой внутренней дистан-ции, без пространства, где могут свободно существовать различные стереотипы реагирования, в одинаковой степени готовые к использованию. Таким образом тональ получает гораздо более ши-рокий выбор сценариев поведения и одновременно теряет свойственную ему жесткость и одно-значность интерпретационных схем. Мы видим, что свобода восприятия и свобода реагирования обусловлены друг другом. Что же касается техники безупречности, то она оказывается одним из самых эффективных инструментов для формирования такой внутренней свободы, без которой полное освоение толтекской дисциплины вообще невозможно. Недаром все экзистенциальные поиски собственной сущности начинаются с уединения. Созерца-ние пустынных просторов помогает осознанию постичь простое переживание, лежащее в его осно-ве: основной источник впечатлений — не взаимодействие тоналей между собой, а давление без-личных энергетических полей, существующих помимо наших оценок и вне придуманной сетки ко-85 ординат. Эта пустота и есть один из ликов смерти, поскольку угрожает тоналю разрушением. Это щемящее чувство мы именуем одиночеством.
Это крайне важное переживание для воина как экзистенциального, а не социобиологического су-щества. Почему? Да очень просто, и частичное объяснение этому положению мы можем найти у самого Кастанеды. Окончательная фиксация точки сборки в человеческом мире возможна лишь благодаря последовательной социализации. Личность собирает себя саму в поле определенных коммуникаций, и каждое восприятие, изначально данное как некоторая неопределенность, стано-вится завершенным фактом благодаря многократному сравнению и подтверждению со стороны наших сородичей. Мы никогда полностью не доверяем себе — вот в чем проблема фундаменталь-ной несамостоятельности тоналя.
Здесь скрывается одна из сложностей, на преодоление которой нацелена практика безупречности. Где-то в недалеком бессознательном скрывается внушенное нам чувство беспомощности. Это —детский импринт, невыслеженный и позабытый во взрослом состоянии фиксатор точки сборки. Всякий раз, когда мы что-то воспринимаем, мы нуждаемся в объективном наблюдателе — “оцен-щике” со стороны. Всякий опыт имеет ценность лишь тогда, когда подтвержден собратьями по ви-ду, и это — единственное доказательство нашей адекватности. Человек, не практикующий толтекскую безупречность, редко замечает данный тип перцептивной несамостоятельности. Для нас вполне очевидна зависимость социальных аспектов восприятия —особенно моральных. Мы готовы согласиться, что понятия “хорошо” и “плохо” имеют значение лишь в среде общения, но это далеко не все. На самом деле, большая часть воспринимаемых ха-рактеристик обусловлена реальными или воображаемыми мнениями других. Восприятие цвета, размера, формы, и шире — пространства и времени (то есть, принципиальные параметры перцеп-тивного поля), обретают однозначность благодаря взаимоподтверждающей коммуникации. Одиночество лишает нас подтверждений. Одиночество — источник неуверенности и опасений. Наш статус как воспринимателя повисает в воздухе, а это психологически равноценно погружению в измененное состояние сознания — ведь только там мы можем иметь дело с никем и ничем не подтверждаемой субъективностью. И если в течение некоторого времени тональ способен выдер-жать абсолютное одиночество, опираясь на опыт сновидения, то впоследствии он начинает пани-ковать.
Потому что сновидение, не имеющее обозримого конца, — ничто иное как смерть. Вот на каком глубинном уровне одиночество и смерть сливаются в единый образ и вызывают слишком похожие переживания.
Не сенсорный и эмоциональный голод, не подавление чувства собственной важности, возможной лишь на фоне социальных коммуникаций (хоть каких-то, пусть самых скромных) и не инстинкт продолжения рода делают одиночество невыносимым. Причина в другом — в снижении фиксации точки сборки, если следовать терминологии Кастанеды. Вызванная этим не столько психологиче-ским, сколько энергетическим процессом неопределенность восприятия автоматически вызывает неустойчивость самой формы энергетического тела, и значит, ставит под сомнение выживаемость личности. Близость смерти становится неотступным фактом каждодневного опыта. Отсюда становится понятным, почему трансформация (преодоление) страха смерти столь ради-кально меняет отношение человека к одиночеству. Более того, мы даже можем согласиться с тем, что бесконечное одиночество путешественника в третьем внимании — опыт, нам принципиально не известный, — не должен сопровождаться печалью, тоской и страданием даже в том случае, если трансформант обречен никогда не вступать в контакты с подобными себе. Окончательная реализа-ция безупречности (без чего достижение третьего внимания невозможно) наконец-то делает суще-ство абсолютно самостоятельной воспринимающей единицей, способной выбирать миры и спосо-бы их чувственной интерпретации без оглядки на прежний человеческий опыт. Понятно, что опыт 86 вида учитывается и интегрируется, но этот способ упорядочивания впечатлений становится только одним аспектом, одной из многочисленных граней перцептивного конструирования. Он обслужи-вает некий уровень действия, но теряет былую категоричность. Перцептивный опыт человека ста-новится условностью.
Сама возможность столь странного расширения и углубления восприятия, его раскрытие и пре-вращение в нечто пластичное и изменчивое, лишенное надежной опоры, открывается толтекскому воину в результате преодоления страха смерти. Таким образом, практический порядок дисциплины часто имеет следующий вид — сначала трансформация страха смерти и лишь потом растворение перцептивных барьеров первого внимания через осознанное сновидение и значительные сдвиги точки сборки.
Страх смерти вообще проявляет себя в психической жизни социального человека весьма многооб-разно, и страх одиночества — здесь самая простая и очевидная проблема. Кроме того, страх смерти порождает а) привязанности, б) влечение к впечатлениям, в) страх потери времени, г) страсть к деятельности и, наконец, д) волю к власти и борьбу за лидерство. Когда мы примемся анализировать историю страха смерти, станет понятно, каким импринты отве-чают за этот сложный чувственный фон. Скажем, привязанность — не столько результат страха одиночества, сколько желание иметь убежище. Влечение к впечатлениям не имеет почти ничего общего с физиологической чувственностью, а страх потери времени напрямую связан с реализаци-ей социобиологической роли. Иначе говоря, слова часто вовсе не называют подлинный характер страсти или переживания. Что же касается воли к власти, то ее обретение есть высшее подтвер-ждение исполненности социобиологической роли индивида. Особенно ярко эта социальная страсть демонстрирует себя у тех, что по каким-то причинам не получил более простого и доступного под-тверждения. Вот почему аналитики часто говорят о стремлении к власти как определенной ком-пенсации имеющегося комплекса неполноценности.
Социум и государственность, как видите, базируется на страхе смерти и различных его формах. Это главный рычаг, с помощью которого можно манипулировать личностью и таким образом строить общественный порядок. Поэтому всякая технология трансформации страха смерти обще-ству неугодна и должна считаться социально опасной. Этот парадокс смогли частично преодолеть в китайском и японском обществах. Чтобы уравновесить антиобщественное бесстрашие даосов в Китае и самураев в Японии, пришлось прибегнуть к самой абстрактной системе долга и космиче-ской социальности — конфуцианству. Свободу потребовалось уравновесить высшим порядком. Нынче распад социальных структур нам не угрожает по той простой причине, что мировой тональ создал избыточную массу автоматических существ — полностью одурманенных производителей и потребителей. В нашем обустроенном, монотонном мире ни одна религия, философская школа, мистическое учение или оккультная практика не станут массовыми и не пошатнут устоев. Страх смерти, чувство собственной важности, жалость к себе — это фундамент массового человека, уйти от которого могут лишь единицы.
Непосредственно, без социальных масок и тональных проекций, страх смерти в психическом про-странстве человека манифестирует себя двояко. Чтобы провести тщательный перепросмотр этих глубинных эмоций, надо сказать об этой двойственности несколько слов. Как бы мы ни стремились вообразить смерть, сколько бы ни размышляли над ней, мы все равно имеем на этот счет исключительно умственное представление. Можно сказать, что сама смерть не присутствует на острове тональ, там есть лишь идея смерти. Чаще всего именно идеи смерти мы и боимся. И это первый, наиболее очевидный и лежащий на поверхности вид страха смерти. Для человеческого организма смерть — это, так сказать, самый сильный и завершающий его суще-ствование стресс. Последний миг умирания во всех случаях сопровождается нестерпимой болью.
Чаще всего человек приходит к этому мгновению в состоянии уже настолько помраченного созна-ния, что просто не способен ощущать боль. Сборка ощущений отсутствует либо полностью, либо в весьма значительной степени. Однако тело умирает, и знание тела о смерти вполне исчерпывающе, как и знание о рождении.
Рождение и смерть окружают биологическую стихию. Эти события в колоссальной массе своей отпечатываются на полосах эманаций, являющихся нашим строительным материалом. Если рас-суждать в рамках юнгианской терминологии, то это, судя по всему, составляет значительную часть содержания коллективного бессознательного нашего вида. А коллективное бессознательное на своем уровне непрерывно воздействует на личное бессознательное каждого из нас. Дон Хуан сказал бы, что опыт смерти доступен нам как часть безмолвного знания. Окружающая нас смерть подавляет, тревожит, вызывает смутные, пугающие предчувствия. Поскольку все это происходит вне сферы бодрствующего сознания, нам, как правило, довольно трудно идентифици-ровать реальный источник своих беспокойств. В сновидениях эти ощущения предстают в виде уст-рашающих или бесконечно мрачных образов, в измененных состояниях сознания порождают бур-ные телесные реакции и насыщенные галлюцинации, являющиеся буквально квинтэссенцией стра-ха. Именно это давление бессознательного и вызывает второй, глубинный вид страха смерти. Подводя итоги описанию страха смерти, можно заключить, что как факт тоналя он выражен в двух плоскостях — социальном и экзистенциальном. Как факт нагуаля страх смерти выражает себя био-логически, в виде знания тела. Итак:
Социальный аспект страха смерти.
Сплавлен с одиночеством, необходимостью иметь “оценщика”, с привязанностями (иногда __________чуть ли
не экстатическими, что находит выражение в чувстве любви). Выражает себя в тоске и печали, в абсолютной невозможности существовать без социальных реализаций, без определенного соци-ального статуса (в гипертрофированном виде становится волей к власти).
Экзистенциальный аспект страха смерти./P>
Дан как невыносимое пред-ощущение прерывания потока самосознания, неминуемого конца лич-ного Времени, боязнь пустоты, отсутствия впечатлений, ощущений и чувств. Глубоко связан с вы-тесненной памятью о “травме рождения”. Выражает себя в страсти к деятельности, любому виду занятости (даже нерациональному), зрелищам, развлечениям, в спешке жить. Телесный страх смерти (факт нагуаля).
Не может быть рационально описан. Выражается в давлении энергетических потоков, восприни-маемых как невыносимое чувство, в возбуждении бессознательных содержаний психики. Перепро-смотр не способен открыть эпизодов из личной истории, поясняющих его происхождение. В изме-ненных состояниях сознания транслируется только архетипическими символами (как правило, космического масштаба).
Методы трансформации.
Каждый из этих аспектов требует собственных методов трансформации. Третий (нагуальный или телесный) аспект принципиально отличается от первых двух. По сути, он даже не трансформиру-ем, поскольку источник чувств, им вызываемых, расположен вне энергетического тела человека. О нем я скажу отдельно.
Говоря о методах, мы не должны забывать, что безупречность, сталкинг и перепросмотр — дисци-плины, связанные неразрывно в повседневном практике воина. Их нельзя разделить и добиться ус-88 пеха. Каждая задача, которую мы ставим перед собой в практике безупречности, для исчерпываю-щего разрешения требует привлечь технические принципы сталкинга себя и перепросмотра. Ведь всякий психоэмоциональный комплекс осуществляет себя во многом автоматически. Внима-ние не привыкло пристально следить за его активностью, а осознание размазано сразу по несколь-ким координатам матрицы тоналя. Чтобы справиться с этой вялостью и полусознательными повто-рениями привычных движений, нужно потратить время на развитие способности сталкинга самого себя.
С другой стороны, каждый комплекс (в том числе, страх смерти) имеет историю. История форми-рует механизмы бессознательного — те самые механизмы, которые обладают наибольшей инерци-ей. Вспомнить ключевые эпизоды истории страха смерти, прожить их заново и лишить их этим темной автоматической энергии — тут без перепросмотра не обойтись. Я постараюсь детально описать методику этого дела в соответствующем разделе.
История базального комплекса “страх смерти”.
Поскольку страх смерти относится к базальным комплексам социальной личности, являясь стерж-невым в мире описания (тонале), его история охватывает большую часть самых важных содержа-ний эмоциональной памяти — сознательной, подсознательной и бессознательной. Для полной трансформации комплекса, его история должна быть перепросмотрена со всей тща-тельностью — в соответствии с теми толтекскими правилами, что коротко описаны в книгах Кас-танеды.
История базального комплекса состоит из одиночных импринтов либо из их констелляций, кото-рые охватывают как досоциальный период существования индивида, так и социальный, поскольку страх смерти — не только результат социального научения, но и свойство любого биологического существа с развитой нервной системой.
До-социальные импринты и их констелляции.
(1) Натальный импринт. Чувство без описания.
(2) Страх утраты убежища (выход из материнского лона).
(3) Опыт бессознательности, полученный во время сна без сновидений. Страх необратимой фикса-ции точки сборки в позиции, где сборка сенсорного материала невозможна. Социальные импринты и их констелляции.
(4) Страх потери, разлуки (первый опыт расставания с матерью или отцом в период ранней социа-лизации).
(5) Страх боли (в результате собственного опыта и наблюдения за опытом других).
(6) Страх разрушения тела и уродства. “Страх гниения”.
(7) Страх беспомощности (социализированная форма “страха утраты убежища” — развитие второ-го импринта).
(8) Страх утраты контроля и безумия.
Импринты 5-8 могут следовать в разном порядке или возникать одновременно. Их формирование обусловлено личной историей субъекта, в малой степени отражая объективные закономерности роста энергетического тела и осознания.
Приведенный здесь порядок отражает, скорее, не хронологическую последовательность, а локали-зацию психоэнергетических напряжений:
Страх боли — центр пупка
Страх разрушения — солнечное сплетение
Страх беспомощности — горловой центр
Страх утраты контроля и безумия — центр межбровья.
Напомню: перепросмотр импринтных ситуаций (как и всякий перепросмотр) производится в об-ратном порядке — его начинают с сегодняшнего момента и ведут к максимально удаленным по времени воспоминаниям. Поскольку этот порядок может варьироваться и зависит от личной исто-рии конкретного субъекта, мы для удобства опишем импринты в прямом хронологическом порядке (насколько это возможно).
(1) Натальный импринт. “Травма рождения”. Переживается как психический и соматический взрыв впечатлений.
В этот момент — момент наивысшей импринтной уязвимости человека — в его тональ входит не-имоверное число символов. Каждый из них впоследствии определяет какие-то аспекты его судьбы. Но нас, разумеется, интересует только та символика, что непосредственно связана со страхом смерти. Физиологически это — отделение от пуповины и асфиксия (удушье). Центральные символы-импринты наилучшим образом открываются сознанию во время пиковых психоделических переживаний. (Об этом см. подробно у С. Гроф, Дж. Галифакс, Дж. Лилли, Т. Лири и др. авторов.) Во время сеансов сильно измененного сознания импринт демонстрирует всю сопутствующую ему соматику, типичные паттерны реагирования — вплоть до уровня позы, жес-тов, всей гаммы мышечных напряжений и проч. Эмоционально-чувственный фон присутствует в самых ярких, иногда гротескных формах, порождая экстатические или кошмарные галлюцинации. Хочу, однако, подчеркнуть: выявление импринта (даже столь глубокого) возможно и без использо-вания психоделических агентов. Более того, даже без использования знаменитого голотропного дыхания, предложенного в качестве альтернативного метода С. Грофом. Сама практика безупречности открывает эти возможности. Ведь в чем-то дисциплина безупречно-сти схожа с медитацией. Правда, здесь особая форма сосредоточения — это сосредоточение на на-мерении. Иными словами, сама сущность магии. Об этом надо сказать несколько слов. Не будет большим преувеличением заявить, что безупречность — это развитие и усиление намере-ния в первом внимании. Часто начинающие адепты нагуализма замечают странные перемены, ко-торые нельзя приписать ни неделаниям, ни “безмолвию ума” (т.е. ОВД), ни иным специальным техникам. Просто изменяются привычные характеристики восприятия. Интуиция, изменение по-вседневных обстоятельств, даже влияние на людей — все это демонстрирует себя на каком-то про-стом, обыденном уровне.
Вы можете поставить над собой простой опыт: практикуйте только безупречность на протяжении нескольких месяцев. Сосредоточьте на безупречности все свои помыслы, настроения, внимание. Будьте бдительны каждый день — с момента пробуждения до момента засыпания. Если ваше на-строение следовать безупречности будет иметь нужную интенсивность, в качестве побочного эф-фекта вы получите целую гамму магических или околомагических феноменов. Фактически вы бу-дете жить в измененном состоянии сознания — не пробираться туда на пару минут, а полноценно жить в нем с утра до вечера.
Таким образом, дисциплина безупречности (дон Хуан сказал бы “настроение новых видящих”) бу-дет сама по себе вызывать “вскрытие” позабытых и ушедших в бессознательное импринтов. Натальный импринт, следуя логике перепросмотра, выходит на поверхность последним. Посколь-ку он завершает историю страха смерти, его драматическое появление вполне можно сравнить с “потерей человеческой формы”. Помните, как описывал этот феномен Кастанеда? Карлос не нуждался к тому времени ни в психоделиках, ни в голотропном дыхании. Он просто од-нажды проснулся и почувствовал, что с ним что-то происходит. (Эта деталь тоже весьма характер-на: любое завершение трансформационного процесса чаще всего случается либо сразу после про-буждения, либо в полудремотном состоянии, когда точка сборки менее всего зафиксирована всей совокупностью наших человеческих щитов.) В случае с молодым Нагвалем трансформационные процессы имели всеобщий характер — они завершали исход не только страха смерти, но и ЧСВ, жалости к себе, а также всего груза привязанностей и личной истории. Так что, его описание нель-зя отнести собственно к трансформации страха смерти.
В описываемом нами случае соматика весьма конкретна. Это спазм живота и удушье. Человек стремится принять позу эмбриона, свернуться калачиком, поскольку это — поза максимальной за-щищенности. Она, правда, не спасает, но смягчает переживания и отвлекает от болей, пронизы-вающих тело.
Страх смерти покидает нас через конвульсии и тотальный спазм всего дыхательного аппарата. Его зрительный эквивалент — “взрыв однородности”. Словно вас десятилетиями держали в пустой и совершенно темной (ослепительно белой) комнате, а потом взорвали ее вместе с вашим несчаст-ным телом. Это -провал в бездну, которая ничего хорошего не сулит; разве что избавление от му-чений.
На уровне символа можно сказать, что это положение абсолютной смертности и незащищенности. “Просвет” максимально открыт, дыхание (единственный вид произвольного энергообмена) забло-кировано, тело не способно двигаться. Мы впускаем в себя накатывающую силу смерти и ничем не можем ей противостоять.
Если вы принимаете участие в сессии голотропного дыхания или в ЛСД-терапии, ваше осознание помнит спасительный ответ: “Это всего лишь реакция на дыхание (препарат). Это пройдет.” Здесь ситуация не подразумевает никаких вариантов мнимого спасения и потому сжигает страх смерти полностью и без остатка. Вы знаете, что МОЖЕТЕ действительно умереть, более того, вы вполне допускаете, что это не “потеря формы”, а тривиальный сердечный приступ (инфаркт или инсульт), что ничего не закончится по приказу психоделического агента, а может продолжаться до самой что ни на есть РЕАЛЬНОЙ смерти.
Это последний импринт, последний бастион вашего человеческого страха. Если вы преодолели его, то свободны от страха смерти навеки. На его месте формируется новый импринт, который сводится к формуле: “я все могу преодолеть, даже это.”
Я и сам имел подобный опыт. Когда случился этот кошмар, я даже не знал, что уходит последний импринт страха смерти. Это все равно что перейти Рубикон. Никогда после этого Вы не будете та-ким, как прежде. Вы станете другим — не лучше и не хуже, просто другим; словно из вас вынули одно сердце и поставили вместе него другое. Этот опыт — вне описания.
(2) Страх утраты убежища (выход из материнского лона). Когда младенец покидает утробу матери и наконец перестает страдать от ужаса накатывающей силы, начинается другой вид страданий. Ре-бенок уже может обойтись без пуповины и принимать сенсорный хаос извне, но ему по-прежнему необходимо чувствовать оберегающие его руки, тепло и т.п. Он должен чувствовать, что после ка-ждой прогулки по чужому и холодному миру ему есть где укрыться хотя бы на время, чтобы полу-
91 чить пищу и поспать. Этот импринт убежища формируется после того, как мать хотя бы на минуту отпустит свое дитя, а потом вновь прижмет к своей груди. С тех самых пор ассоциация “смерть —утрата убежища” становится универсальной констелляцией импринтов. Позже она изменяется, ее наполняют социальные и иные символьные содержания, но суть отношения возникла до социума, и касается только исключительного тандема “мать — ребенок”. Стоит вам оказаться одному в лесу (горах, на необитаемом острове), как возникает этот вид страха. Поначалу это страх оказаться вне социума (что является более поздним импринтом) и выражается он социально — вы начинаете вести дневник, заводите свой календарь, творите систему коорди-нат, имитирующую пребывание в социуме. Потом выясняется, что этого крайне мало (бедный Ро-бинзон Крузо!). Некоторые сходят с ума, другие заводят домашних животных, которым всячески докучают своим вниманием (бедные козочки!).
Так или иначе, человек страстно ищет убежища в биологическом смысле. В нынешнем социуме форму такого убежища принимает семья. Если вы много лет женаты, попробуйте пожить одному хоть пару месяцев. Беспричинные кошмары во сне и гнетущая тревожность наяву вам обеспечены. Всмотритесь пристально в причину этого страха, и найдете там оскал Смерти. Рассмотрите альтер-нативное описание, где одиночество — Жизнь, а не Смерть, примите такое описание, почувствуйте его.
Относительно натального импринта этот — перепросматривается значительно легче. Ищите мо-мент импринтной уязвимости — в данном случае это будет момент продуктивного одиночества, а мир вокруг — излишнее беспокойство.
(3) Опыт бессознательности, полученный во время сна без сновидений. Этот импринт особенно мешает сновидящим. Он вынуждает их выскакивать из сна, он обусловливает их характерную тре-вожность по поводу чрезмерной яркости восприятий в толтекском сновидении. Есть один способ, который годится для реимпринтирования. Технически он прост, но в исполне-нии весьма сложен. Достаточно почувствовать, что вы можете остаться в приснившемся вам мире навсегда, и, внимательно сосредоточившись на такой возможности, сохранить покой, отрешен-ность и бесстрастие.
Тот способ, что применяется наяву, — требует очень долгих усилий. Здесь надо обмануть тональ, чтобы он поверил, будто ваша жизнь наяву — всего лишь сновидение. Через многие годы он обя-зательно сработает. Достаточно попасть в момент импринтной уязвимости — в то единственное мгновение, когда тональ готов поверить во что угодно.
Социализированные импринты рассматриваются проще. Возьмем, к примеру (4) и (5): страх поте-
ри__________, разлуки (первый опыт расставания с матерью или отцом в период ранней социализации) и
страх боли (в результате собственного опыта и наблюдения за опытом других). Всякий раз, когда вы впадаете в панику от возможности утраты близкого человека (на время или навсегда — неважно), всякий раз, когда вы боитесь испытать боль (физическую или душевную) —ситуация на виду. Опишите условия, вызывающие страх, обратите внимание на символы и сигналы (выражение лица, тон голоса, неизбежность ситуации) и произведите эмоционально-чувственное делание прямо противоположного — покой вместо гнева, бесстрастие вместо паники и т.д. и т.п. Манипулируйте собой, пока не усвоите условность любого типа реагирования. Главная задача сталкинга в этом случае — проследить цепочку эмоций и реагирований от центрального символа до его действующих в каждой ситуации компонентов.
(6) Страх разрушения тела и уродства. “Страх гниения”.
Вот о чем надо сказать специально. Мы иногда отвлекаемся от конкретной физической формы смерти, ибо абстракция — это некий аморфный символ конца или прекращения. С абстракцией можно играть бесконечно. Но мы — люди, и в человеческом (биологическом) мире смерть — это весьма конкретная, чувственная штука. Только социум с его патологическим страхом не позволяет нам основательно продумать: что же есть смерть в нашем человеческом случае? Буддистские монахи, пытаясь избавиться от страха смерти, годами медитировали на разрушении собственного тела во всех отвратительных подробностях. Они понимали, что не бывает смерти во-обще. Бывает конкретный труп, изуродованный самим фактом смерти, с которым Время поступает омерзительно. Смерть — это ГНИЕНИЕ. Куски мокрой протоплазмы, источающей тошнотворный запах, гной, черви и иные паразиты — вот что такое смерть. Мы знаем, но отмахиваемся от этого тления под лозунгом “мало ли что будет с моим телом, когда самого меня уже не станет!”
Это отговорки. На самом деле люди чудовищно, панически боятся всякого уродства, деформации,
тления__________. Их пугает проказа, рак кожи, ампутации и т.п. Ибо все это — символы Смерти. На них су-
ществует сильный запрет восприятия. Каждый раз, когда он почему-то нарушается, тональ испы-тывает шок.
Кто из вас часами рассматривал полуразложившийся труп? Если случится увидеть — помните:
ЭТО ВЫ ЧЕРЕЗ КАКОЕ-ТО КОЛИЧЕСТВО ЛЕТ. Гниение — обратная сторона нашей жизни. Нам следует знать ее во всех деталях. Оно не должно вызывать эмоций. Не только страха, но и отвра-щения, брезгливости и т.п.* Потому что все негативное, что вы испытываете, разглядывая бывшего человека, — маски страха смерти.
Безупречность настолько далека от человеческого, что принимает уродство и гниение как факты, равные всему остальному. Безупречность не выбирает.
О “страхе беспомощности” (7) мы уже говорили в его до-социальной форме. Здесь другие им-принтные ситуации, здесь изначальный страх привязывается к социальной роли, и ее реализации, к оценке, оценщику, подтверждению или опровержению. Выследить его просто — он возникает от сознательного общения с себе подобными и может обновляться на протяжении всей жизни. (8) Страх утраты контроля и безумия. Он настолько распространен среди массового человека, что даже получил психиатрическое название “лиссофобия” (страх безумия). Во многом, это уродство и разрушение, перенесенное на психический план. Шизофреник “гниет” изнутри, прокаженный —снаружи. Иными словами, это страх смерти заживо.
Трансформировать его несложно (просто следуйте описанному выше алгоритму трансформации). Единственное, о чем надо помнить, — о связи этого страха с социальностью в самом широком ви-де (а значит, с ЧСВ и жалостью к себе). Сегодняшний мировой тональ слишком часто деформирует изначальные понятия и символы. Иногда сойти с ума — это не столько потерять свою личность, сколько потерять социальную роль, имидж, уважение, престиж и т.п. Страх не справиться с ролью (ответственностью, оказаться “неудачником”) — вот движитель страха безумия. Ибо контроль и адекватность превратились в манию социального человека. А всякая причуда — повод для недове-рия и подозрительности. Об этом аспекте страха безумия нам придется говорить в разделе, посвя-щенном чувству собственной важности.